12 Никитин В. А. Слава и щит Руси // Богословские труды. Сб. 25. М., 1984. С. 282–283; См. также: История Киева. Т. 1. Древний и средневековый Киев. Киев, 1982. С. 126.
13 ПВЛ. М.-Л., 1950. Ч. 1. С. 56.
14 См.: Аничков Е. В. Язычество и Древняя Русь. СПб., 1914. С. 320, 359,
15 Греков Б. Д. Указ. соч. С. 476.
16 Новгородская первая летопись. М.-Л., 1950. С. 128. Далее — НПЛ.
17 ПВЛ. Ч. 1. С. 58.
18 ПВЛ.Ч. 1. С. 257–272.
19 Голубицкий Е. Е. История русской церкви. Т. 1, первая половина тома. М., 1880. С. 97–98.
20 ПВЛ. Ч. 2. С. 329.
21 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. Л., 1980. С. 130–132, 160–164.
22 ПВЛ. Ч. 1. С. 273–274.
23 ПВЛ. Ч. 1. С. 274–276.
24 См.: Хорошев А. С. Церковь в социально-политической системе Новгородской феодальной республики. М., 1980. С. 13.
25 Русская православная церковь. М., 1980. С. 9.
26 Потапов И. (свящ.). Святой равноапостольный князь Владимир // ЖМП. 1954. № 7. С. 11.
27 Православный вестник. 1972. № 2. С. 22.
28 Памятники древнерусской церковно-учительной литературы. Вып. 1. СПб., 1894. С. 70–71.
29 Татищев В. Н. История Российская. Т. 2. М.-Л., 1963. С. 63.
30 Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. 1.М., 1959. С.185.
31 См., напр.: Гордиенко Н. С. «Крещение Руси»: факты против легенд и мифов. Л., 1986. С. 76.
32 Полное собрание русских летописей. Т. 1.М., 1962. Стб. 370. Далее — ПСРЛ.
33 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. С. 43.
34 См. там же. С. 188–191.
35 Памятники русского права. Вып. 1. М., 1952. С. 259.
36 ПВЛ. Ч. 1. С. 102.
37 ПВЛ. Ч. 1.С. 116–117.
38 ПСРЛ. Т. 2. М., 1962. Стб. 681.
39 Памятники древнерусского канонического права. Ч. 1. СПб., 1880. С. 33; Смирнов С. И. Материалы для истории древнерусской покаянной дисциплины // Чтения в обществе истории и древностей российских. 1912. Кн. 3. С. 26.
40 Смирнов С. И. Указ. соч. С. 52.
41 Памятники древнерусского канонического права. С. 62.
42 Смирнов С. И. Указ. соч. С. 52, 126.
43 Там же. С. 121.
44 ПВЛ. Ч. 1. С. 282.
45 Лебедев А. Храмы Власьевского прихода г. Ярославля. Ярославль, 1877. С. 6–9.
46 Татищев В. Н. История Российская. Т. 1. М.-Л., 1962. С. 112.
47 Там же. Т. 1. С. 112–113.
48 Янин В. Л. Летописные рассказы о крещении новгородцев (о возможном источнике Иоакимовской летописи) // Русский город. Вып. 7. М.,1984. С. 55–56.
49 См.: Щапов Я. Н. Княжеские уставы и церковь в Древней Руси XI–XIV вв. М., 1972. С. 46.
50 См: Гордиенко Н. С. Указ. соч. С. 82–90.
51 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. С. 216–243; Фроянов И. Я., Дворниченко А. Ю. Города-государства в Древней Руси // Становление и развитие раннеклассовых обществ: Город и государство. Л., 1986. С. 198–311.
Глава 3
ЦЕРКОВЬ В СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЕ ДРЕВНЕЙ РУСИ XI–XII ВЕКОВ
Во второй половине X — начале XI века на Руси происходили глубокие социальные изменения: уходил в прошлое родовой строй, и на смену ему шла новая общественная организация, которая базировалась не на родственных, а на территориальных связях.
Среди современных ученых, изучающих историю Киевской Руси, бытует мнение о том, что разложение родоплеменных отношений было сопряжено с формированием феодальных институтов, что феодальное классовое общество возникало в процессе распада родового общества. Это мнение является хотя и традиционным, но ошибочным. Оно не учитывает последних достижений исторической науки в области исследования переходных (от родоплеменного строя к раннефеодальному) социальных структур.
Выдающийся советский медиевист А. И. Неусыхин, рассматривая историю стран Западной Европы раннего средневековья, сделал обоснованный вывод о наличии в это время переходной общественной организации с характерным для нее переплетением элементов старого и нового, синтезом предшествующей и последующей социально-экономических формаций. Именно такая социальная организация предваряла генезис феодальной общественной формации у германских племен Западной Европы. Основная особенность состояла в том, что в ней отсутствовало деление общества на группы по классовому признаку. Вместе с тем, это общество уже утратило главное свойство родового строя — коллективное ведение хозяйства и распределение продуктов. «Будучи общинным без первобытности (без родовой архаики. — И.Ф.) и заключая в себе в то же время элементы социального неравенства, этот общественный строй еще не стал классово-феодальным — даже в том смысле, в каком таковым был самый ранний феодализм». А. И. Неусыхин называл его дофеодальным. Свободные, делившиеся на знатных людей и рядовую массу, полусвободные и рабы — вот структурные разряды дофеодального общества, в недрах которого рождался феодализм{1}.
Положения, сформулированные А. И. Неусыхиным, имеют очень важное значение для понимания социальных перемен, происходивших в восточнославянском мире во второй половине X — начале XI столетия. Родоплеменной строй в те времена находился в кризисном состоянии. Он изжил себя: вместо рода утверждалась большая семья, а вместо племенных союзов — древнерусская народность. На протяжении XI–XII веков сложилось новое общество, построенное главным образом на территориальных началах. Оно утратил былую архаичность, но еще не приобрело классового характер. Так, на наш взгляд, появилась на Руси переходная общественная организация от родоплеменного строя к раннефеодальному.
Низшей социальной ячейкой в ту пору была большая семья, состоящая, как минимум, из трех поколений. Наряду с большими семьями встречались и малые, но доминирующей все же являлась первая. В социально-экономическом плане крупные семейные объединения выступали как сдерживающий фактор, препятствующий отчуждению земли и концентрации ее в частных руках, то есть образованию крупного землевладения.
Большие семьи соединялись в общины-верви и миры. Древнерусская вервь представляла собой общину, занимавшую промежуточное положение между кровнородственной общиной и соседской, сочетая в себе родственные и территориальные связи. Такого рода общины исследователи называют соседско-большесемейными. Необходимо заметить, что и большие семьи не избавились до конца от родовых традиций. Этим они отличались от больших семей классовых обществ.
Говоря о земельной собственности на Руси XI–XII веков, следует отметить преобладающую в экономике роль землевладения вервей и больших семей. Однако помимо общинного и большесемейного землевладения существовала и частная собственность на землю князей, бояр, духовенства. Анализ соответствующих исторических источников показывает, что земельные владения древнерусской знати того периода были в целом незначительны. Степень богатства людей определялась не землей, а движимостью — количеством денег, драгоценностей, рабов, скота. Благополучие социальной верхушки Древней Руси держалось не на принадлежащих ей селах, а на данях, кормлениях, судебных и торговых сборах, которые нельзя смешивать с феодальной рентой.
Но поскольку частное вотчинное хозяйство и земельная собственность все-таки существовали, они втягивали в свою сферу различного рода трудовой люд, составлявший рабочее население владельческих сел — рабов (челядь, смерды и холопы), а также полусвободных людей (закупы, изгои, прощенники и др.). Рабство и полусвобода питали древнерусское крепостничество, олицетворением которого стали отдельные группы изгоев и смердов. Крепостные были пока весьма малочисленной категорией. В древнерусской вотчине проживало пестрое по социальному составу население. Следовательно, вотчина была сложным организмом. Однако надо иметь в виду, что крепостные люди в вотчинах решительно уступали в количественном отношении рабам и полусвободным. Сами же вотчины, разбросанные, подобно островкам, в море свободного общинного хозяйства, занимали в экономике страны довольно скромное место.
