– Так же как и в «прикрашивании» исторических фактов, в этой «гибкости» историки видели проявление партийности, верности курсу партии – если партия меняла свою точку зрения, они меняли свою точку зрения вместе с партией.
– Покровский умер ещё в зените славы и могущества…
– Да, урна с его прахом была с почестями захоронена в Кремлёвской стене. Но в конце своей жизни он писал, что «чувствует себя ушедшим».
– С чего началась кампания по дискредитации идей Покровского?
– В середине тридцатых годов в стране наступила определённая стабилизация, что повлекло за собой изменения и в советской исторической науке. Требованием времени был и переход от идеологии коммунистического мессианства («даёшь мировую революцию!») и пролетарского интернационализма к советскому патриотизму. Как говорил Сталин, надо посмотреть внутрь страны. Покровский оказался не у дел с неприятием русской исторической науки, признававшей приоритет государства и роли личности в истории.
Поводом для начала кампании против «школы Покровского» стала подготовка нового школьного учебника истории, предпринятая в соответствии с Постановлением СНК о преподавании гражданской истории 1934 г. Продолжила кампанию публикация статей о преподавании истории в ведущих периодических изданиях страны. Её апофеозом стала публикация в 1939–1940 годах сборников «Против исторической концепции М.Н. Покровского» и «Против антимарксистской концепции М.Н. Покровского».
Кампания критики «школы Покровского» проходила на фоне развернувшихся в середине 1930-х годов репрессий, которые не могли не затронуть учеников Покровского. Последние были не только «красными профессорами», но и старыми партийными работниками. Сталин, убирая своих бывших соратников по партии, прекрасно понимал, что он для них – один из них, первый среди равных. Ему нужно было остаться одному, чтобы почувствовать своё величие. Покровский, прошедший тот же путь революционной борьбы, что и Сталин, особого пиетета к нему не питал – и Сталин понимал это тоже. Но ведь подобным же образом и сам Покровский расправлялся со «старой профессурой», которая помнила его до взлёта к вершинам советской исторической науки. Кроме того, уже вышел в свет «Краткий курс истории ВКП (б)», который и должен был стать главной исторической книгой страны.
– Сталин действительно написал её сам?
– Сталин был одним из её авторов и основным редактором. «Краткий курс» написан так, что ровесники той эпохи до сих пор помнят эти чеканные, невероятно логичные формулировки наизусть. Все сталинские истины «отлиты» в короткие, ёмкие формы. Они легко воспринимались и какими-то блоками входили в сознание. Мне кажется, что освобождение от «Краткого курса» шло очень сложно: историки даже не вполне осознавали, как прочно вошли эти «блоки» в их сознание, – как будто сами собой.
– В чём обвиняли Покровского, кроме того, что его исторический взгляд не актуален?
– Покровскому вспомнили всё, начиная от его идеологических уклонов от большевизма, и «вульгарный социологизм», и «антимарксизм», и «антипатриотизм», и тому подобное. «Школу Покровского» объявили «базой вредителей, шпионов и террористов, ловко маскировавшихся при помощи его вредных антиленинских исторических концепций». Учебники Покровского и его книги изымались из библиотек, а «красная профессура», как мы уже говорили, ушла вслед за опальными академиками «старой школы».
– Преподавание истории возобновилось сразу после «развенчания» идей Покровского?
– Эти процессы проходили практически параллельно. Однако возвращение к преподаванию гражданской истории не означало уменьшение политизации советской исторической науки.
– Наверно, так и будет всегда…
– В этом сложность как исторической науки, так и преподавания истории. Ещё в XVIII веке историк Г.Ф. Миллер писал, что участь историографа чрезвычайно сложна: чтобы быть беспристрастным, он должен быть без веры, без отечества, без государя.
– То есть прав был Покровский: «История есть политика, опрокинутая в прошлое»?
– Эта формула Покровского, или приписываемая ему, отражает очевидную закономерность: как только мы переживаем переломный момент, то тут же начинаем искать аналогии в истории. Помните, у Экклезиаста: «Не верь тому, кто говорит, что это новое. Это было в веках, бывших прежде нас». Это христианская или даже общегуманитарная традиция. «История есть наставница жизни», говорили древние. Покровский как историк прекрасно понимал, что революционные события в России были вызваны отнюдь не экономической ситуацией – это был акт политический, поэтому в его творчестве политический фактор играет такую огромную роль. Кстати, Е.В. Тарле, историк «старой школы», с огромным интересом изучал Великую французскую революцию. Его занимала та же возможность поиска аналогий, чтобы понять закономерность революционных событий 1917 г. Но у Покровского этот поиск очень прямолинейный, я бы сказала, схоластический. Возможно, это связано с его особенностями как исследователя.
– Когда вновь возник интерес к работам Покровского и к его школе?
– Интерес к наследию Покровского и к его школе начался в годы «оттепели» начиная с середины 1950-х годов. Прежде всего вернулось имя Покровского – с него были сняты обвинения в «антиленинском» прочтении истории и так далее. Покровский как исследователь был восстановлен в правах, но его концепция осталась уже в прошлом. Очередной всплеск интереса к его личности и творчеству пришёлся на горбачёвскую перестройку, которая как бы подхватила эстафету незавершённой «оттепели» 1950-х годов.
– Мне показалась очень интересной и несвойственной «всё знающему» Покровскому его фраза: «Цель истории – социализм, но что после – мы не знаем». Он не верил в утопии?
– У Покровского вообще есть очень правильная идея о том, что есть процессы завершённые и незавершённые. О завершённых процессах судить можно с достаточной степенью определённости, а выводы о незавершённых процессах настолько шатки, что мы можем только предполагать.
– Можем ли мы предположить, к какому периоду отечественной истории в ближайшее время мы будем испытывать повышенный интерес, ища аналогии и исторические и политические параллели?
– Прогнозы – дело неблагодарное, но всё же попытаемся. Например, интерес к марксистской исторической мысли есть уже сейчас. Мы «остыли» от прошлых насаждений, когда читали в основном не подлинники классиков марксизма, а комментарии к ним. В начале перестройки мы уже пережили нечто подобное – читали Маркса, Ленина. Потом на двадцать лет забыли об этом. Теперь снова возникает интерес к этому культурному слою. Только надо, чтобы эти возвраты возникали из потребности научного знания, а не из-за сиюминутной конъюнктуры. И не из-под палки.
Вообще жизнь идей – жизнь особая. Раз идея «вошла в оборот», она будет в нём постоянно крутиться – на разных этапах мы будем подходить к ней с разных сторон, и она будет поворачиваться к нам разными сторонами. Можно говорить о многовалентности идеи или явления. Так и с Покровским: осмысление его роли в исторической науке и его концепций на новом витке исторического знания, несомненно, откроет что-то новое в его теориях и подходах. И это – нормально.
И не надо забывать, что Покровский до конца своих дней оставался заместителем наркома просвещения РСФСР и на этом посту сделал очень многое. Он активно внедрял идею всеобщего образования в стране, руководил созданием ликбезов и рабфаков. Люди «низких» социальных слоёв получили возможность не только пойти в науку, но и вообще «подняться», чего без советской власти, возможно, не было бы ещё долгое время. Другое дело, что были введены ограничения на поступления в учебные заведения представителям «эксплуататорских классов», начались трагические процессы эмиграции, когда многие блестящие представители интеллигенции покинули страну… Благодаря Покровскому одними из первых декретов молодой советской власти были декреты об охране памятников искусства и старины, о национализации и систематизации библиотечных, музейных и архивных фондов. Сохранение архивов было тем мостиком, который связывал «красную профессуру» и Покровского со «старой профессурой», которая именно поэтому быстро пошла на контакт с советской властью. Представители «старой школы» самоотверженно работали в архивах, систематизировали фонды и отмечали, что это – огромная заслуга советской власти, ибо они получили в распоряжение бесценные источники, которые раньше в основном находились в частных руках. И самое главное – раньше не было системы хранения и учёта, которая появилась после 1918 года. Другое дело, что потом стали постепенно закрывать архивы, ограничивая доступ, а одновременно с источником стали давать указания, на что исследователю стоит обратить внимание, а что публиковать нельзя.
