Т е н о р. Да, многие художники и артисты на вершине успеха и признания впадали в беспричинную тоску: Лев Толстой, Хемингуэй, Сэлинджер, Вуди Аллен, Джуди Гарланд, Элвис Пресли, Майкл Джексон и десятки других. Но поклонники Ричарда Бартона могли бы возразить вам и сослаться на множество его реальных неудач и поражений, которых было бы достаточно, чтобы вогнать чувствительную душу в депрессию. Он был семь раз номинирован на премию Оскара, но так ни разу и не получил ее. Чтобы прятать свое богатство от налогов, он был вынужден вести жизнь кочевника, не имеющего возможности завести постоянный дом ни в Англии, ни в Америке. У красивейшей женщины мира, доставшейся ему в жены, нрав был неукротимый (забудьте сказку Шекспира – Дзефирелли), и в конце концов они вынуждены были расстаться. Мечта стать писателем или хотя бы написать автобиографию не осуществилась. А про свое ремесло он однажды написал в дневнике: «Мне кажется, всю жизнь я тайно стыдился быть актером».
Б а с. Один из биографов Ричарда Бартона писал, что своим характером он напоминал ему древнекельтского вождя, чья жизнь проходила в дерзких набегах на богатые селения в долине, после которых он возвращался в свои пещеры с богатой добычей. В одиннадцать лет он совершил подвиг, неслыханный в шахтерском роду Дженкинсов: сдал экзамен на право учиться в средней школе. К тому времени у него уже не было матери, с двухлетнего возраста он воспитывался в семье старшей сестры, Цецилии (или Сис). Ее муж, Элфед Джеймс, работал в шахте и поддерживал всю семью жены, потому что их собственный отец оставлял все свои заработки в пивных или на собачьих и петушиных боях. Однако в конце 1930-х, когда Элфед остался без работы, Ричарду пришлось уйти из школы и поступить клерком в магазин одежды.
Т е н о р. «Как он ненавидел свою работу!» – вспоминала потом сестра Сис. К пятнадцати годам главные страсти подростка определились, и он отдавался им со всей энергией своей неуемной натуры. Спорт, книги, девочки, сцена – в любой последовательности; он разрывался между этими увлечениями. Конечно, сортировка носков и рубашек в магазине переживалась им как тягостная обуза, и он мстил своей работе, выполняя ее из рук вон плохо. У него даже хватило дерзости переступать границы законности. В военное время карточки были введены не только на еду и бензин, но и на одежду тоже. Родственники и приятели Ричарда порой имели шанс приобрести в его лавке пиджак, шапку, перчатки сверх лимита. Но не к этому ли призывал Христос, когда учил: «Приобретайте себе друзей богатством неправедным» (Лука, 16:9). То есть раздавайте бедным не только свое, но и чужое.
Б а с. На счастье Ричарда, судьба свела его с человеком, сумевшим разглядеть в нем незаурядный актерский талант. Филип Бартон преподавал в школе историю и математику, а также играл в церкви на органе, сочинял пьесы, участвовал в радиопередачах Би-Би-Си, руководил группой скаутов – будущих пилотов. Но главное – он ставил школьные спектакли. И считал своим долгом поддерживать и развивать любую одаренность в молодых людях, встреченных им на жизненном пути. Он сумел уговорить Ричарда вернуться в школу, давал ему уроки актерского мастерства, помогал деньгами, одеждой, жильем; он дал ему вкусить отраву сценического успеха в роли профессора Хиггинса. Ричард был так благодарен ему, что согласился стать его приемным сыном и взять его фамилию – из Дженкинса превратился в Бартона.
Т е н о р. А потом в газетах появилось объявление: известный драматург и режиссер Эмлин Вильямс ищет молодых актеров из Уэльса для своей новой пьесы, которая будет поставлена в Лондоне осенью 1943 года. И Филип Бартон сделал все возможное, чтобы его ученик поехал на пробы. Эмлин Вильямс позже описал свои впечатления: «Ричард выглядел необычайно привлекательным. Чудесные сине-зеленые глаза. Никакой суетливости, никакого позирования. Почти застенчивый, но при этом уверенный в себе. Моя учительница сказала мне: “Похож на тебя; но в нем еще есть скрытый дьявол, которого нет в тебе”».
Б а с. До мобилизации в армию Бартон полгода проучился в Оксфорде, где летом 1944 года принимал участие в студенческой постановке шекспировской комедии «Мера за меру». Военную службу он отбывал в наземных частях Королевского воздушного флота. Его демобилизовали в 1947 году, и для него началась нелегкая жизнь молодого актера, вынужденного состязаться с сотнями своих талантливых сверстников за контракты и роли. Гастроли в провинции, участие в радиопостановках, чтение стихов, пробы для телевидения – он брался за любую работу. В какой-то момент он оказался среди тех, кто должен был продемонстрировать свои способности перед знаменитым Джоном Гилгудом. Тот вспоминал потом: «В Бартоне был настоящий театральный инстинкт... Это случается нечасто... В нем было что-то солнечное, такая уверенность в себе, но без тщеславия... Мог прихвастнуть, но так неназойливо, как хвастают в пивной. Всегда полон занятных историй. Невероятно начитанный, горы стихов знал наизусть... Ну и, конечно, дамы и девицы так и вились вокруг него».
Т е н о р. Один из его товарищей по амурным приключениям так объяснял природу его успеха: «Понимаете, он отдавался каждой женщине, которая отдавалась ему. Он рассказывал им занятные истории, дарил подарки, смешил их в постели. Когда женщина была с ним, ей казалось, что она – самая главная для него на свете. Хотя ясно было, что через пару недель ее сменит другая. Он был охотник, но отдавался этому занятию не ради умножения числа своих трофеев. Ему хотелось, чтобы они оба получали радость от происходящего».
Б а с. Режиссер Вильямс однажды спросил его, где он провел предыдущую ночь. «Выпивал, – ответил Бартон. – В компании нескольких озорниц». – «Почему бы тебе не найти приличную девушку и не угомониться?» – «А где ее взять?» – «Вокруг тебя так много очаровательных актрис. Посмотри вон на ту, в другом конце сцены. Ее зовут Сибил Вильямс. Пойди и представься ей. » Бартон так и сделал. Через несколько месяцев они с Сибил поженились. Ему было двадцать три, ей – восемнадцать.
Т е н о р. Первый настоящий успех пришел к Бартону в 1951 году, когда, при поддержке Гилгуда, он получил роль принца Хола во время Шекспировского фестиваля в Стратфорде-на-Эвоне. И публика, и критики были захвачены мастерством молодого актера. Там, где его предшественники, как правило, изображали безвольного собутыльника Фальстафа, Бартон играл юношу, который и в шуме пирушки вглядывался в те годы, когда ему предстояло принять бремя королевской мантии и короны. Особенно завораживал его голос, богатый модуляциями, безупречный по искренности интонаций.
Б а с. Успех Бартона на британской сцене очень скоро привлек к нему внимание неутомимых ищеек Голливуда. Студия «Двадцатый век Фокс» в 1952 году заключила с ним контракт на три фильма, которые должны были принести ему 80 тысяч фунтов стерлингов – неслыханную сумму по тем временам. В Лос-Анджелесе его и Сибил приветливо встречали Лорен Бакал и Хамфри Богарт. Вновь прибывшие вскоре стали желанными гостями в домах других кинозвезд, населявших Беверли Хиллз. Кол Портер играл для них на рояле, Джуди Гарланд пела, Оливия де Хэвилленд и Грета Гарбо любили пикироваться с Ричардом. Но, похоже, ни перелет через океан, ни присутствие жены ничуть не охладили его страсти к прекрасному полу.
Т е н о р. Кажется, не было на свете человека, который сказал бы плохое слово о Сибил. Уэльская родня Бартона обожала ее, друзья-актеры восхваляли, приемный отец, Филип Бартон, всегда принимал ее сторону в семейных конфликтах. Она была весела, приветлива, обладала чудесным голосом, умела держать себя с достоинством, не терялась перед знаменитостями. Сам Бартон много раз повторял, что ему не следует огорчать Сибил и что он никогда ее не оставит. Однако стоило новой прелестнице попасть в поле его зрения, и все благие намерения бывали забыты.
Б а с. Про таких, как Бартон, в Голливуде бытовала присказка: «К нему надо являться со своим матрасом». Актриса Джоан Коллинс рассказывала, что она отвергла его ухаживания, но он продолжал настаивать, уверяя ее, что любая женщина рано или поздно отдается ему. «При такой ненасытности вы, наверное, могли бы совокупиться и со змеей», – сказала Джоан. «Только если она будет носить юбку», – парировал Бартон. Как ни парадоксально, и в жизни, и на сцене этот человек патологически боялся чужих прикосновений, старался любым способом избегать их. Поцеловаться перед камерой с актрисой, в которую он не был влюблен, оборачивалось для него мученьем.
Т е н о р. Три первых фильма с участием Бартона не имели большого успеха, но репутация актера укрепилась настолько, что ему был предложен контракт уже на семь картин, за которые он должен был получить миллион долларов. К изумлению всего Голливуда и возмущению продюсеров, он отказался от этого богатства и вернулся в Англию, где давно обещал сыграть Гамлета в старинном лондонском театре Олд Вик за 45 фунтов в неделю. Роль Офелии в новой постановке отдали молодой прелестной актрисе Клэр Блум. Роман между ними загорелся уже на репетициях, а во время гастролей скрыть его оказалось невозможно. Только жена ничего не знала – или делала вид. Если Сибил появлялась у входа в театр, кто-нибудь из актеров всегда успевал добежать до уборной Бартона, и Клэр имела возможность спрыгнуть с его колен и скрыться.
