Вот пришли мы — за 18 километров по страшной жаре — в храм. Кланялись в ноги батюшке, просили, чтобы он окрестил нас, но он не захотел. «Я, — говорит, — не буду, а вот идите-ка вы к новому священнику, он только что с Колымы вернулся, — он вас окрестит!» И правда. Тот колымский батюшка, отец Прохор, он очень добрый был, окрестил меня, дал мне белую рубаху, молитвослов, и сказал: «Ходи в церковь!» И я это принял как закон. Тут же целую службу отстоял — это был Петров день, и на следующий тоже… И радость такая была: я и забыл обо всем земном — небо для меня открылось! Хотя не понимал еще в церковной жизни совсем ничего. Мне говорят: «Смотри, это монах!» А я о монахах знал только дразнилку: «Монах в синих штанах», — и отвечаю: «Какой же он монах: где у него штаны-то синие?!» Вернулся домой, а тут мама: «Где ты ходишь? Нам вчера разрешили сена покосить, а сегодня уже поздно! Остались мы без сена из-за твоего крещения!» Я умом-то понимаю, что она права, а на душе — полное спокойствие. И говорю я ей так: «Не волнуйся, будет у нас сено!» — хотя сам не знал, откуда бы ему взяться. Но вскоре и вправду нам с братишкой удалось столько сена накосить, сколько ни у кого в деревне не было.
В ту пору подружился я с двумя бабулями: с Агафьей и Акулиной. Эти старушки Божьи были слепыми, но все Евангелие знали наизусть, всю службу помнили, и все мне объясняли. Бывало, придешь к ним, а они: «Ты, Коля, знаешь, какой праздник приближается? Такой-то. А в чем его смысл? А вот в том-то». Много знали наизусть духовных стихов. Мне особенно ложился на душу стих про Алексия Божия человека. Невольно приходили в голову мысли: а я-то смогу так же? или нет?.. Полюбил я общаться с Агафьей и Акулиной. А в колхозе, прослышали, что я крестился, что я к бабушкам слепым в гости хожу и стали меня звать Святым. Да со злостью такой: «Эй ты, мол, Святой!..» «Ты, Святой, — бригадир мне говорит, — если на праздник в церковь убежишь, мы тебя догоним, свяжем, да в тюрьму!» Может, пугал, а может и нет, а только я все-таки убежал. Возвращаюсь, — они меня уже ждут. «Ну, — говорят, — теперь берегись! А попу твоему мы все волосы выдерем!» Вот тут я испугался по-настоящему. Батюшка только-только с Колымы вернулся, а ему такие неприятности! И утром снова побежал я в церковь, чтобы предупредить батюшку. Бригадир за мной на лошади гнался — не догнал. Прибегаю: рассказываю, а отец Прохор был не пугливый: «Пусть — говорит, — приходят, ничего! А ты, раб Божий Николай, живи при церкви, мы тебя в сторожке определим». И я сразу понял, что так и нужно и остался у батюшки. Учился всему понемногу, и к Рождеству уже выучил всю службу, знал неплохо устав, умел прислуживать в алтаре… Однажды захотел я вымыть иконостас, — забрался на него, да как грохнусь вниз на цементные ступеньки! Здоровенный кусок цемента отломился, а мне хоть бы что!.. В храм народ стекался со всех сторон… Так люди в церковь тянулись!.. Представьте только: за один день бывало у нас по 150 крестин и 75 венчаний!.. Тому причиной было и то, что именно в эти годы в наших краях произошло знаменитое «стояние Зои». Сам я в ту пору в Самаре не был, но сестра о. Прохора побывала рядом с домом «каменной Зои» и видела, какие огромные толпы народа осаждали этот дом, как даже крыши всех окрестных зданий были переполнены людьми, и как пытались власти безуспешно разогнать толпу при помощи пожарных брандспойтов…
…Так и прожил я у о. Прохора до 1960 года, а потом батюшка самочинно сделал в церкви ремонт и за это уполномоченный отобрал у него регистрацию…
Приезжали к батюшке два семинариста, оба Николаи, один из Московской семинарии, а другой из Ставропольской. Тот, что из Московской, очень сильное впечатление на меня производил: бывший моряк, одет всегда в костюм, всегда при часах; а более того поражал он меня своим знанием и своей, — как бы это сказать? — значительностью. Смотрел я на него, смотрел, и сам захотел в семинарию. А второй Николай, ставропольский, он службу знал хуже меня, неученого, и тем не менее, вечно пытался меня поучать… Я отлично понимал, что знаю о церковной жизни больше, чем он, семинарист, и это, как ни странно, тоже заставляло меня мечтать о учебе. Вот, что, кстати, любопытно: этот семинарист не хотел быть монахом, а собирался жениться на батюшкиной племяннице, но та перед самой свадьбой сбежала с другим. Расстроился Николай, долго переживал, а потом отправился за советом к старцу, к архимандриту Гавриилу, что сейчас в Ульяновской области причислен к лику местночтимых святых. Старец тоже не сказал ему ничего о монашестве, а велел обратиться к такой-то девушке — назвал ее имя, дал адрес, благословил… Николай обрадовался, поехал по указанному адресу, и сходу предложил девушке руку и сердце. Но та вежливо его выслушала и вежливо отказала. Второй раз у Николая ничего не вышло с женитьбой. Он третьего раза испытывать не стал, а пошел в монахи. Мне эта история очень запала в душу…
А сам-то стал монахом совсем иначе. Учился я в нашей Академии, и не знал еще, какой мне путь избрать. И не задумывался особо над этим: мол, как Господь управит, так тому и быть. В Академии много слышал я про старца Андроника, который жил в Тбилиси и был очень в ту пору известен своей прозорливостью. Очень мне захотелось съездить к нему, наставиться у него в духовных вопросах и посоветоваться о своей будущности. Уговорил я своего друга отправиться вместе в Тбилиси, но как туда ехать-то мы и не знали. Решили: возьмем билеты на ближайший поезд, куда бы он ни шел. Ближайший поезд шел на Одессу, — нам это подходило, но билетов достать не удалось. И что же? Поговорили мы с проводником, и он взял нас без билетов. Приехали в Одессу, — теперь нужно пароходом ехать до Батуми. Билетов опять нет, но едва мы, не солоно хлебавши, отошли от кассы, как кассир кричит нам вслед: «Молодые люди! Нашлись билеты! Какая-то женщина два билета сдала!» Так нас Господь всю дорогу вел за ручку. И вот уже в Тбилиси, в храме св. Александра Невского мы старца Андроника нашли. Когда я его увидел впервые — ох, у меня сердце встрепенулось и ноги задрожали! Я думал, это сам Серафим Саровский к нам вышел, — такое от его сияние исходило. Он как увидел нас, так сразу говорит: «О, священники ко мне приехали, священники!» А одеты мы были по-мирскому, и бород у нас не было: как догадаешься, что мы будущие священники? Старец с нами был ласков, дал отдохнуть, познакомиться с городом, и только потом повел с нами беседу. О чем мы беседовали, я сейчас говорить не буду, скажу только, что благословил он меня выбрать монашеский путь, и я, нимало не раздумывая, по приезду в Ленинград подал прошение. В тот же год меня постригли в монахи с именем Гурий. Никогда не думал, что будет мне такое имя, но так оно вышло…
Служил я по разным приходам: в Рождествено, в Тихвине, в Ополье, преподавал Устав в Академии, пока не прибыл, наконец, в Кингисепп, или, вернее, в богоспасаемый город Ямбург, — никаким иным названием мне его называть не хочется, — и впервые увидел здешний красавец-собор во имя св. вмц. Екатерины. В ту пору размещался в нем городской краеведческий музей. И начал я ходить на приемы к первому секретарю горкома с просьбой: отдайте храм верующим! Секретарь мне, обычно отвечал: «Мы на восстановление этого собора затратили два миллиона рублей, а вы хотите его даром забрать?» «Во-первых, — говорю, — разрушали его не мы. А во-вторых, построили его не для вашего музея, а для того, чтобы в нем Богу молиться!» Но, конечно, ничего из таких разговоров не получалось: с шуточками да с улыбочками, первый секретарь от решительного ответа уходил. Тогда я стал проводить регулярные дежурства возле храма: народ собирался, читали Псалтирь, молились… Нас пытались прогнать, нам угрожали, но мы не отступали. Как-то раз, уже в перестроечное время, меня пригласили принять участие в торжественном шествии по случаю Дня Победы. Идем мимо собора. Верующие меня просят: «Батюшка, давайте остановимся здесь и отслужим панихиду по убиенным воинам!» Я им объясняю: «Подождите, не время сейчас! Вот дойдем до кладбища, там помолимся!» Но люди эти, что обратились ко мне, были настроены решительно. Они остались возле храма: пока, мол, молебен не будет отслужен, не уйдем отсюда! Я в это время молился на кладбище, — вдруг ко мне приезжает городское начальство: «Батюшка, успокойте народ! Что это у вас за незаконное сборище возле собора?» Я в ответ: «Обещайте, что передадите собор Церкви, тогда мы разойдемся!» Им делать нечего: пообещали. И я этому обещанию поверил. Но проходит полгода, год, — а дело с места не двигается. Я снова к властям, а они мне: «Мы бы рады, да не знаем, куда девать экспонаты музея!» Тут я им и говорю: «Вы что же, думали меня обмануть? Так знайте, что обманули вы самих себя. В этот раз я на 9 мая уезжаю в Москву: успокаивайте народ сами, как хотите!» Тут они очень быстро подготовили все документы, и вскоре мы уже выносили из храма музейные стеллажи, и весь тот хлам, что сотрудники не потрудились убрать за собой.
