— Нет, ничего. Я сама просила Мэнди дать тебе мой номер, если ты позвонишь. Слышала, вы вернулись в Лондон, Но ваш автоответчик был выключен, и я не могла сообщить о своем местонахождении.
Как и о том, что я вышла замуж и переехала к мужу.
Но… почему обычно неразговорчивый Дерек не передал трубку Патриции?..
— Мама там?
— Спит, — ответил он быстро и как-то нервно. Джоди почувствовала, что у нее закружилась голова. Может, у Патриции был приступ?
Почему сейчас, когда у меня наконец-то появилась своя жизнь?!
— Как она, Дерек? Только честно. Я чувствую, что-то не так.
— Последнее время она грустит.
Грустит. Для многих людей это означает, что они печалятся. В случае с Патрицией это означало, что она могла сесть на асфальт или на пол где-нибудь в общественном месте, или залезть в фонтан посреди торгового зала супермаркета, или…
— Насколько сильно грустит?
— Ну, у нее скоро день рождения… через четыре дня, если быть точным. Я знаю, у тебя билет на тридцатое декабря. Но она так обрадуется, если ты приедешь пораньше.
Звучало неубедительно. Джоди посмотрела на часы. Час ночи — значит, в Лондоне два пополудни.
— Разбуди ее, Дерек. Я хочу с ней поговорить.
Дерек колебался, он явно не желал беспокоить Патрицию.
Ну что ж, ему придется это сделать.
— Давай, Дерек. Я жду.
— Ну, я не могу. Она в больнице.
В больнице! Почему он не позвонил мне раньше?!
— Слушай, Дерек. Иди к ней в больницу, будь с ней. Скажи, что….
Что? Чтобы выздоравливала? Чтобы повзрослела? Джоди знала, этого не достичь с помощью медикаментов.
Ей так хотелось двигаться дальше, стать самостоятельной личностью… Принимать решения о своем будущем, любить Хиза, даже если ей придется навсегда остаться для него лишь вторым номером…
— Дерек, — сказала девушка громко и четко, — скажи маме, что я завтра вылетаю.
Едва дождавшись утра, Джоди набрала номер Элены. Она бы позвонила кому-нибудь другому, но из всей семьи Элена чаще всего общалась с братом.
— Да? Прекрати сейчас же! Если не прекратишь, я накажу тебя. Вот так. Хороший мальчик.
— Элена? Это Джоди. — На другом конце провода замолчали. Джоди уже хотела добавить «жена Хиза», но Элена ответила:
— Да. Здравствуй.
Может, она и показала Хизу мою фотографию с сайта, но она явно недовольна тем, как все обернулось.
— Ты звонишь по поводу Рождества, как я понимаю. Соберутся все, кто был на свадьбе, и еще пара десятков родственников. Но я хочу, чтобы ты знала — мы не ждем, что ты приготовишь еду на всю ораву, каждый гость принесет что-нибудь с собой. Тебе всего лишь надо позволить нам показать, как мы тут веселимся. Ладно?
Рождество… Нет.
Джоди потерла уставшие глаза. Она прибудет домой за три дня до Рождества.
Домой.
Джоди посмотрела вокруг. Теплая кухня, ивы за окном…
Вот он, мой дом. Этот райский уголок. Здесь живет Он.
Я скоро уеду и, возможно, не смогу вернуться. Меня наверняка не пустят обратно в Австралию.
— Я не по поводу Рождества, Элена. Хиз с помощниками перегоняет стадо, его не будет два дня. Мне надо как-то с ним связаться. Это срочно.
— А… Хиз опять потерял свой сотовый? Он оставил тебе карту с маршрутом? Возьми любую лошадь. Если они вышли вчера, ты нагонишь их часа через два.
— Я не могу.
— Да прекратишь ты или нет? Считаю до трех! Вот так-то. Извини, Джоди. Ты не можешь ездить верхом? Ты что, поранилась?
— Нет. Ничего такого. Просто никогда не училась. — Похоже, если я вернусь сюда, мне придется научиться. Иначе мне не стать здесь своей. — Ну ладно, я объясню тебе, а ты передашь своему брату. Это все моя мама. Она заболела. Мне надо как можно скорее попасть в Лондон.
— А что насчет твоей визы? Я думала, у тебя еще нет постоянной.
Виза? Элена знает и об этом. Неудивительно, что она меня невзлюбила.
— Нет, — признала Джоди, понимая — расположение этой женщины можно завоевать только честностью. — Я бы отдала за нее свою правую руку, но сейчас я должна уехать. И мне необходимо, чтобы Хиз понял, почему я так поступаю. Элена, мне больше не к кому обратиться. Мне нужна твоя помощь.
Опять, опять я прошу помощи.
— Ясно. Оставь ему записку на большом столе в холле. Это семейная традиция.
— Спасибо, Элена.
— Нет проблем. Я все же надеюсь увидеть тебя на Рождество.
— Я хочу этого больше всего на свете.
Положив трубку, Джоди увидела вдалеке на дороге облако пыли.
Это такси. Значит, у меня почти не осталось времени. Как в нескольких строках объяснить Хизу, почему я так внезапно уехала? Как написать о том, что я хочу поскорее вернуться к нему — на два года или же на всю жизнь?..
В такси она сидела прямо, боясь повернуть голову.
Если я увижу большой дом с серебристой крышей или пасущихся лошадей, это разобьет мне сердце.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Через двадцать четыре часа, дрожа от холода, Джоди, стоя на тротуаре, смотрела на знакомое кирпичное здание. Дождь лил как из ведра, все вокруг казалось серым и унылым.
Не впервые за эти сутки она желала, чтобы Хиз оказался здесь, с ней. Чтобы его теплая рука касалась ее руки, чтобы рядом было его надежное плечо, на которое можно опереться в любую минуту.
С того момента, как Джоди ступила на борт самолета, в ее душе словно что-то умерло. Она боялась не столько возвращения в Лондон, сколько того, что она больше никогда не увидит Хиза.
Джоди звонила на ранчо из Хитроу, но никто не ответил. А какое сообщение оставить на автоответчике, она не знала…
Глубоко вздохнув, она поднялась по лестнице на третий этаж и постучалась в такую знакомую коричневую дверь.
Когда-то я жила здесь.
Через секунду она услышала шум, чисто английский шум — звон чашек, бодрый голос телеведущего интеллектуального шоу… Она вздрогнула, но на этот раз не от холода.
Дверь открылась, и перед ней предстала Патриция во всей своей красе: волосы огненно-рыжего цвета, надушена так, что дышать тяжело. Одета, как танцовщица кабаре.
— Джоди, дорогая! — вскричала она, покрывая лицо дочери поцелуями.
Джоди тоже поцеловала мать и тут же отпрянула, чтобы посмотреть на нее повнимательнее. Они не виделись целый год. Патриция загорела, но и постарела тоже. Она словно бы стала меньше ростом, и привлекательности у нее тоже поубавилось.
Джоди подумала, что она зря переживала все эти месяцы.
Патриция — просто обычная стареющая женщина.
— Ты поправилась, — заметила мать. — Округлилась как-то. И вся покрылась веснушками. Как это случилось?
