Прието заявил, что лично он, хотя все знают его отношение к Кабальеро, не возражает против него и согласен взять в кабинете Кабальеро любой пост. Для него хотели создать министерство военного снабжения, но почему-то передумали и выделили ему флот и авиацию. Всем было очень тягостно соглашаться на возглавление правительства «стариком», все партии дали согласие в порядке гражданского мужества. Как-никак, Ларго Кабальеро сейчас в самом деле наиболее маститая и видная фигура профессионального движения; со времени астурийских событий как-то простились, вернее забились, его реформизм, соглашательство с буржуазией и притеснение рабочих в бытность его министром труда. В отношении его демагогических левацких загибов Вайо успокаивал всех: это пройдет в первый же день, как только он примет на себя ответственность за страну…
Почувствовав почву под ногами, Кабальеро тотчас же выставил новое ультимативное требование: чтобы коммунисты вошли в кабинет. Партия была против этого, она предпочитала поддерживать всеми силами правительство Народного фронта, находясь вне его; к тому же не хотелось создавать лишнее затруднение международного характера – уже и без того будущее правительство объявили большевистским, советским. «Старик» объявил, что все это чепуха, на заграницу наплевать, а если коммунисты отказываются, он отказывается тоже, пусть все летит к черту и пусть их партия отвечает за то, что случится… В конце концов, они решили взять министерства просвещения и земледелия – две отрасли, где министры-коммунисты могли бы быть наиболее полезными крестьянству и народной массе, реализуя максимум того, чего можно добиться в условиях буржуазно-демократической республики нового типа, какой является Испания при Народном фронте. В последний момент у Кабальеро начались какие-то желудочные колики, все переговоры приостановились.
Сегодня наконец все завершилось. Я заехал во Всеобщий рабочий союз узнать у Вайо о последних вариантах, и здесь, в небольшой комнате Кабальеро, оказались все будущие министры. На узком диванчике тесно сидели рядом тяжеловесный, на глыбу похожий, с опущенными веками Прието, взволнованный Вайо в моно, холеный, иронического вида Галарса, маленький Урибе без воротничка, с торчащей запонкой.
Они кивают, молча улыбаются и продолжают молчать и курить. Самого хозяина кабинета здесь нет, он во дворце, у президента.
Молчат, курят, ожидание кажется долгим. Наконец телефон звонит. Говорит Кабальеро из дворца: президент согласен, подписал декрет, приглашает новое правительство представиться ему.
Гурьбой они сошли вниз, их ждали машины. У подъезда охрана стала обнимать их, жать руки, желать успеха. И вся толпа, новые министры и рабочие с винтовками, все гордо и простодушно, по-испански, мечтательно закинув лица вверх, заулыбались.
Я поздравил министра иностранных дел Хулие Альвареса дель Вайо. Он ответил:
– Да, но Ирун взят.
4 сентября
Мигель Мартинес лежал вместе с другими в цепи, растянувшейся по обе стороны шоссе Мадрид – Лиссабон, несравненно ближе к Мадриду, чем к Лиссабону. Часть дружинников была при старых испанских ружьях, у командира колонны был хороший короткий винчестер, а у Мигеля – только пистолет. Сзади них дымила двумя большими пожарами красивая Талавера де ла Рейна. Мигель смотрел в бинокль, стараясь разглядеть живого марокканца.
– Зачем вам бинокль? – спросил майор, – Ведь у вас очки. Четыре стекла в бинокле, и два очка, и два глаза – это вместе восемь глаз. Сколько мавров вы видите?
– Ни одного. Я перестаю верить, что они существуют. Я уеду из Испании, не повидав мавров.
– Вы ко всему подходите с чрезмерными требованиями… – Майор стал растирать ладонью черную жесткую щетину на лице. – Но я думаю, что через два часа на том самом месте, где мы лежим, будет стоять или лежать человек в чалме или феске, с темной кожей.
– Это будет знаменательно. Известно ли вам, что на этом же самом месте, где мы лежим, чуть ли не в том же месяце сентябре, были в 1809 году разбиты французские интервенты?
– Вот видите! А вы сомневаетесь в силе испанского оружия.
– Я не сомневаюсь, но французов разбил здесь английский фельдмаршал герцог Веллингтон.
– Он дрался не один, у него было больше половины испанских сил. Мы, испанцы, отвыкли драться в одиночку. Нужно, чтобы всегда кто-нибудь помогал. Мавры били нас в Марокко, пока мы не соединились с французами. Теперь «Испанская фаланга» наступает с марокканцами, немцами и итальянцами. Если республика хочет устоять, ей нужны французы, или Мексика, или Россия.
– И это говорите вы, офицер испанской армии? Чего же требовать от солдат!
Пули попискивали над ними очень часто. Цепь лежала неспокойно, число бойцов все время таяло. Они уходили то пить воду, то оправиться, то просто без объяснения причин и не возвращались. Майор относился к этому философски, он только старался вслух регистрировать каждый уход:
– Эй, ты, задница, ты забыл ружье, возьми на себя хотя бы труд отнести его в тыл! Тебя не уполномочивали передавать мятежникам государственное имущество!
Или:
– Шевели ногами поскорей, а то тебя и в Талавере нагонят! Лупи прямо в Мадрид, выпей в Вальекас хорошего вермута в мою память!
Или:
– Что же вы меня оставляете одного занимать иностранного товарища? Ведь мы соскучимся здесь вдвоем!
Или:
– Подождите еще час, нам привезут обед, и тогда мы улепетнем вместе!
Мигель кипел от огорчения и злости. Он упрекал майора:
– Вы держитесь с ними провокационно и презрительно. Так не поступает лояльный офицер. Ведь это неопытный народ, а вовсе не трусы. Вы думаете, что, если мы с вами спокойно лежим, а не удираем, нам прощаются все грехи? Если вы командир, вы обязаны во что бы то ни стало удержать свою часть на месте, хотя бы расстреляв десяток трусов. Или если это невозможно, то организованно отступить, в полном порядке и без дезертиров.
Огонь со стороны фашистов усилился. Дружинники отвечали частой, оторопелой стрельбой. Майор тоже приложился и выстрелил, не прицеливаясь. Он сказал:
– Вы подходите с неправильными мерками. Здесь не Европа, не Америка, не Россия, даже не Азия. Здесь Африка. А я сам кто такой?! Я болел два года кровавым поносом в Марокко – вот весь мой боевой стаж. У меня общность идей с солдатами – хорошо. Может быть, даже общность интересов. Но я их вижу в первый раз, пусть они даже самые отличные ребята. Мы не верим друг другу. Я, командир, боюсь, что они разбегутся. Они, солдаты, боятся, что я их заведу в ловушку.
Мигель не мог успокоиться:
– Давайте соберем эти семьсот человек, повернем на юг и ударим вверх, перпендикулярно шоссе. Противник отскочит. Ведь совершенно же ясно, что он продвигается небольшими силами!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
