До часа дня я не мог найти себе места. Хотелось спрятаться и от ее расширенных глаз, и сощуренных глаз Виталика. Наконец, я убежал в город и мотался по ближним улицам, пока ровно в полпервого не завис над телефоном как беркут. Аппарат то и дело тренькал, потому что артисты продолжали опорожнять наш белый заморский джип, и каждый такой звонок рвал мою главную сердечную жилу.
Междугородный зазвонил в два.
– Да! Алло? Иван Захарыч? Это вы? Простите ради святого… не волнуйтесь, но это снова я, тот журналист из Москвы, Мартынов моя фамилия, Ярослав, с которым вы… я, короче, вы помните, я справлялся об Иванёнковых? Я хочу спросить, вы не помните, были-ли-ли… на его теле, у мальчика, у Алеши, я имею в виду, какие-либо приметы, родинки какие-нибудь, что-нибудь такое, что могла бросаться в глаза? Вы не помните? А, может, кто-нибудь помнит? Ну, что-нибудь на теле приметное, какие-нибудь отметинки? Ну, с кем он учился в школе, может, в баню ходил… Вы не знаете? Ну, хорошо. Я и так злоупотребляю. Извините, говорю, что злоупотребляю вашим временем. Да, хорошо. Спасибо! Спасибо, говорю, извините. Что-что? Помните, что он ногу сломал? Хорошо. Отлично! А где? Где он ее сломал? Нет-нет, о бревнах не надо. Хорошо, я понял, играл, но в каком месте перелом, в каком месте на ноге перелом? У колена? Ниже, выше колена? Выше? То есть бедро? Я понял! Спасибо, Иван Зах-х-х!.. – связь прервалась.
Секунду я держал в трубку, потом положил ее на рычаг и внимательно посмотрел сначала на Ольгу, потом на Виталика. Интерес в их глазах постепенно сменялся на соболезнование. Я снова перевел взгляд на Ольгу и попросил:
– Бинт.
Она не прореагировала, осталась стоять, когда я ушел на кухню один. Там взял разделочную доску, через колено разломил ее вдоль, потом спустил штаны, сел на табурет и снова попросил:
– Бинт.
– Ты можешь хоть что-нибудь объяснить! – заорал вдруг Виталик, прикрывая Ольгу собой.
– Да дайте же, люди, наконец, бинт!
Ольга сразу раскрепостилась и начала раскрывать все дверцы всех кухонных шкафчиков и вытаскивать сразу все ящики. Виталик же требовал объяснений. Я попробовал объяснить:
– Помнишь, я рассказывал тебе про машину, про тот случай с трехоской, с «зилом»? Осень, распутица, грязь, глубокие колеи, бензобак, колесо?..
– И что?
– А то! Я же помню, что левая нога была сломана! Понял, сло-ма-на! Да, помоги ты, черт, подержи доски.
Ольга отыскала, наконец, бинт. Я приложили две дощечки к ноге чуть выше колена, и Виталик туго примотал их бинтом.
Но штаны обратно не лезли.
– Тьфу ты! Надо было поверх штанов, – наконец, сообразил я.
То, как стоял я посреди кухни, поддерживая штаны, неожиданно развеселило Виталика, и он страшно загоготал. И, наверно, испугал этим Ольгу, потому что она тоже засмеялась. Мне не понравилось, как она засмеялась. Как-то нервно. Как на сцене, когда играют испуг. Я попросил ее вызвать «скорую». Это еще сильнее усилило ее смех, и не сразу ей удалось с собой справиться.
– Зачем? – коротко спросила она.
– Так надо. Потом. Позвони.
– И что мне сказать?
– Скажи… – сказал я.
– Скажи, муж-ирод сверзился со стремянки! – продолжал гоготать Виталик.
– Горохов! – ругнулся я. – Думай, чего болтаешь. Ф-фотинья!
Виталик медленно закрыл рот и придал лицу налет рассудительности.
– Разоблачат, – сказал он, а потом обернулся к Ольге: – Больница тут близко есть?
– Есть, есть. МПС, – сказала Ольга.
– Далеко?
– Да нет, нет. Рядом. Вы уж, знаете, его отвезите. Я не знаю, что вы придумали, но лучше его отвезти. Это рядом, три остановки на троллейбусе. Вы его размотайте, а перед больницей снова смотайте. Возьмите и отвезите.
– Я не езжу, – буркнул Виталик.
– У вас нет прав?
– Я не езжу на чужих машинах. Себе дороже. Одну разбил, год расплачивался, с меня хватит.
– Вы разбили чужую машину? Я вам сочувствую. Я тоже разбила… А вы какую?
– «Жигули».
– Ой, и я «жигули»! А вы лежали в больнице?
– А то не лежал!
– А я так долго-долго лежала, что думала, умру от лежания. Вы знаете, меня по запчастям собирали…
Они бы так еще ворковали – на фоне моих спущенных штанов, но я не мог ждать. Вытащил ногу из левой штанины полностью, продернул ее меж ног, выловил сзади и перекинул через плечо. Зажал штанину под подбородком и сунул ногу в ботинок.
– Я поеду сам. Горохов, пошли!
– Так нельзя, – испугалась Ольга, – Вас увидят! Плед! Нет, халат! Возьмите халат, а не то попадете в аварию!
Женская логика была убедительна, и мы взяли халат.
Лифт, слава богу, пришел пустым.
Держа халат на манер плаща матадора – в зависимости от того, где во дворе находилось больше людей и откуда больше пучилось глаз и раззевалось ртов – Виталик сопроводил меня до машины.
В последний момент в салон влетела и Ольга.
Мы ехали медленно, но приехали быстро. Не могу передать ощущенья, когда, чтобы выжать сцепление, человеку приходилось вставать и сверкать коленною чашечкой на всю улицу.
– Сюда! – закричала Ольга, прозевав поворот, и мы подрезали нос автобусу, к тому же я запутался в скоростях, и мотор сдох.
Казалось еще не замолкло истошное «би-ип», как выскочивший водитель рванул нашу дверцу: «Я ж тебе, идиот, щас все ноги переломаю!» Но тут же дернулся в кадыке: «Ёк! Уже?» – И Виталик вежливо попросил вернуть дверцу на место.
У подъезда больницы с украшающим фронтон паровозом стояла «скорая помощь». Прикрывшись ее объемом, я выбрался из-за руля, потом, кривясь, стеная и охая, отдался в руки Виталика.
Приемный покой был занят, там принимали пострадавшего. Больной лежал на каталке, с него снимали одежду, кололи и ставили капельницу одновременно.
– Закрыть дверь! Закройте дверь! Что-что? Подождите! – оторвался мужчина в синем халате и таких же синих штанах. – Что? – он взглянул на бинт на моей ноге и торчащую из-под него кухонную разделочную доску. – Давайте пока на рентген! – И он отмахнулся от нас рукой, куда-то вглубь коридора.
Женщина-рентгенолог спросила фамилию, номер медицинской страховки, и помогла Виталику взгромоздить меня на высокий стол.
Взгляд ее проскользил по бинту, и она осторожно поправила ногу.
– Не больно?
– Да нет! – И я прикусил язык.
– Вижу-вижу.
– А когда будет снимок?
– Через двадцать минут, – сказала она.
– Ну? И чего? И что? – зверствовал в коридоре Виталик. – А если сейчас позовут к врачу? Славка! С такою рожей ног не ломают. Да сядь ты! Сиди, не прыгай.
– Слава, играйте уже роль до конца, – увещевала Ольга, видя мое нетерпение.
– Понимаете, – объяснял я им, – если там когда-то был перелом, то должен остаться след, утолщение, ободок, костная мозоль, я не знаю что.
– Нельзя ли потише? – открыла дверь рентгенолог, выпуская старушку с рукою на перевязи.
– Проявили? – застонал я.
– Я же сказала, через двадцать минут.
Господи, еще через двадцать! Внутренне меня трясло от волнения и, наверно, впервые жизни я чувствовал, как перехожу порог сумасшествия. Казалось, по нервам пропущен ток, из-за это кровь шипит, а полушария мозга быстро-быстро меняются друг с другом местами. Я с силой зажмурился, а когда вновь открыл глаза, то увидел, что Ольга смотрит на меня как-то странно. Внимательно.
Через полчаса рентгенолог действительно вышла со снимками, моим и старушкиным. Каждый она держала перед собой на прищепке.
– Как же умно вы хулиганите, молодой человек! – потрясла она моим снимком.
– А там есть перелом? Там есть костная мозоль? Там должна быть костная мозоль! Дайте!
Забыв про штаны, я вскочил, наступил на штанину и в полупадении-полупрыжке сдернул снимок с прищепки. Тот был еще липкий и скользкий. Я привалился к стене и поднял его к плафону под потолком. Бело-прозрачная кость, белесый обрез доски, ровная кость, совершенно ровная гладкая кость…
– Нет, лучше вы сами! – волнуясь до пота, совал я снимок врачихе. – Я же не разбираюсь, но там должен быть перелом! Не может быть, чтобы не было перелома! Я же чувствовал! Я же слышал, как там хрустело! Я своими ушами!.. Посмотрите, там должна быть мозоль. Костная мозоль. Там не может ничего не остаться! Там должна быть мозоль! Посмотрите, пожалуйста, там не может не быть мозоли!..
– Мозоль от вас на ушах, молодой человек, – сказала рентгенолог, отбирая снимок. Но все-таки еще раз взглянула, а потом повернулась к старушке с рукою на перевязи.
– Пойдем, Славка, одевайся, – нагнулся ко мне Виталик. – Давай помогу. Надо снять…
Неуклюже он попытался размотать бинт, отвязать доску, но я его оттолкнул. Сдернул штаны совсем, кинул через плечо, поднялся и подхватил ботинки. И тут же, сбивая старушку, рванулся к врачихе назад:
– А вы не снимете мне вторую ногу? Я прошу!
Рентгенолог шарахнулась от меня как совсем уже от чумного.
