Встречаясь, здороваясь и интересуясь, как обстоят дела, аравийцы, нередко используют «выражения предков». Точный перевод с арабского языка вопроса «Как дела?», к примеру, звучит так: «Какого цвета состояние твоей души?» (Шу лявн халяк?). Знаменитые путешественники-открыватели Аравии рассказывали, что вино в прошлом бедуины Аравии часто называли «матерью порока» (умм- эль-хабайс или умм-эль-’иб), а шакала — «сыном воя».
Испокон веков в почете у бедуинов Аравии — сила: ума и оружия. Искусству владения клинком и словом учили с детства. Время, открывшее миру таинственную некогда Аравию, отразилось, к сожалению, и на языке арабов, и на манере их речи. Палитра красок слова, если так можно сказать, обеднела. Вне времени осталась только поэзия.
В прошлом поэзия в Аравии была ничем иным, как передаваемой из уст в уста и пополняемой из поколения в поколение изустной повестью временных лет «Острова арабов». Слава поэта или златоуста, как его еще называли в племенах Древней Аравии, ширила среди них и добрую молву о племени, к которому принадлежал тот или иной прославившийся поэт. Победителя «турнира златоустов» на легендарном рынке ’Указ, где ежегодно собирались, чтобы «помериться силой слова», лучшие поэты, сказатели и ораторы Аравии, и куда послушать их и обменяться товарами стекались люди со всех концов Аравии, встречали в племени как героя. И вот почему. Ведь касиду такого поэта, то есть поэму в стихах, посвященную своему племени, его деяниям и героям, по кусочкам разносили по всем уголкам Аравии слышавшие ее в ’Указе представители других племен.
По возвращении домой поэту, громко заявившему о себе в ’Ука- зе, устраивали пышный прием. Девушки, по существовавшей тогда традиции, наряжались в брачные одежды, как бы демонстрируя тем самым, что все они готовы были бы стать невестами златоуста, победившего в «поединке речи», открытом и честном, всех других «витязей слова». Соседние племена направляли на торжества в честь поэта депутации старейшин во главе с представителями тех или иных знатных семейно-родовых кланов, либо самих шейхов. Поэзия в те времена, замечает П. Цветков, известный российский знаток жизни и быта арабов Аравии прошлого, была и на устах людей, и в архивах их памяти, и в хранилищах их сердец (10).
Юношей посещал ’Указ и Пророк Мухаммад. Биографы жизни и деяний Посланника Аллаха сообщают, что в ’Указе Мухаммад слушал выступление христианского епископа Коса из Наджрана, известного проповедника и знаменитого оратора своего времени. Речь его, пламенная и образная, судя по всему, запомнилась Пророку. Впоследствии яркие впечатления об этом человеке и его мастерстве воздействия на людей словом нашли выражение в добром отношении Мухаммада к христианам Наджрана, сохранявшим, как известно, при жизни Пророка «свободу их веры» (10*).
Отношение Пророка Мухаммада к поэтам было неоднозначным. Подтверждением тому — факты из жизни некоторых из них. Возьмем, к примеру, ’Амра ибн ал-’Ааса, сына известной в Мекке красавицы-куртизанки и ее любовника, знатного и богатого купца ’Ааса. По рассказам историков, пародии и сатиры ’Амра отличала «едкость слова», а песен и баллад — о доблести, любви и чести — «пленительная трогательность строк». Судьбе угодно было распорядиться так, что именно ’Амр ибн ал-’Аас первым из поэтов Аравии выступил с острыми пасквилями и едкими эпиграммами в стихах против Мухаммада, возвестившего в Мекке о своей миссии Посланника Аллаха. Хроники тех лет свидетельствуют, что сочинения ’Амра, придясь по вкусу мекканцам, препятствовали распространению ислама больше, чем жесткие преследования Пророка курайшитами, «хозяевами Мекки». Впоследствии ’Амр принял ислам, стал одним из заметных его поборников, был признан Пророком и удостоен всевозможных почестей (11).
Знаменитый поэт Ка’аб ибн Ашраф, открытый и ярый противник учения Пророка, знатный и богатый к тому же, пользовавшийся влиянием в еврейской общине Йасриба, также как и ’Амр, доставил много неприятностей Мухаммаду. Чтобы помешать пророческой деятельности Посланника Аллаха, развернутой в Йасрибе, Ка’аб специально отправился в Мекку, где стал «возбуждать курайшитов», как говорится в работах историков ислама, к решительным действиям против Мухаммада и его последователей. В стихах, что он декламировал на площадях Мекки, восхвалялась доблесть воинов-курайшитов, оплакивалась смерть тех из них, кто пал в схватках с мусульманами, и содержался призыв к отмщению. По возвращении из Мекки, докладывали Пророку его сподвижники, Ка’аб, не переставая, «сеял среди мединцев раздор и смуту», старался, как мог, натравить их на Мухаммада и его сторонников. И делал это настолько талантливо и умно, что однажды Пророк будто бы задался вслух вопросом, смысл которого состоял в том, что когда же, дескать, найдется человек, который избавит мусульман от «грязного языка сына Ашрафа». Прошло несколько дней — и Ка’аба, рожденного матерью-иудейкой, но от отца-араба, убили (12). Та же участь постигла, к слову, и знаменитую поэтессу Асму, дочь Марвана, сочинявшую едкую сатиру на Мухаммада.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Поэт Аббас ибн Мадрас, хотя и менее именитый, чем Ка’аб, но тоже достаточно известный, стихи которого были на слуху, вошел в историю арабов Аравии одним забавным эпизодом. Будучи неудовлетворенным наградой за участие в одной из битв за веру, он излил свое недовольство в стихах, притом в весьма язвительной форме. Узнав об этом, Пророк будто бы изрек, что злой язык Аббаса следовало бы, пожалуй, укоротить. Некоторые из сподвижников Мухаммада, во главе с ’Умаром, восприняли слова Пророка в буквальном смысле, и были уже готовы лишить поэта его языка. Другие, во главе с ’Али, понимали, что Аббас ибн Мадрас — это «не полукровка Ка’аб», а мусульманин. И подвергать наказанию, хотя и заслуженному, члена их уммы (общины) путем причинения ему физической боли — негоже. Что слова Пророка следует понимать не буквально, а иносказательно. На том и сошлись. Поэта вытащили из дома, привели в то место, где содержалась подлежавшая разделу военная добыча, и предложили «самому выбрать все, что захочет, будь то верблюдов, или одежды». Поэт, осознав, что «ни пороть, ни калечить» его не собирались, а просто хотели дать понять, что говорить на людях надлежит по уму, трезво и рассудительно, брать что-либо сверх того, что ему уже досталось, отказался. Слух о случившемся дошел до Мухаммада. И тогда Пророк распорядился отдать Аббасу тех 60 верблюдов, что причитались из захваченной мусульманами добычи Ему самому. С тех пор щедрость Мухаммада, доброта и мудрость Посланника Аллаха сделались главными темами произведений Аббаса (13).
Одним из именитых «витязей слова» времен Пророка Мухаммада слыл Лабид ибн Рабиа’ (ок. 560–661). Достаточно сказать, что он выиграл «турнир златоустов» в ’Указе и получил право вывесить свою поэму у дверей Каабы. Мечтали об этом все поэты Аравии, но удостоены были такой чести немногие, а именно: Зухайр, Зафара, Имр ал-Кайс ал-Кинди, ’Амр ибн Кулсум, ал-Харис, ’Антара и Лабид. Произведения этих столпов поэзии Древней Аравии, вышитые золотыми нитками на шелке и помещенные на Каабе, получили у арабов название «Му’аллака», то есть «Подвешенные», или «Музаггаба», то есть «Позолоченные». Так вот, когда Лабид ознакомился со второй сурой Корана, то прилюдно заявил, что такие проникновенные слова, как в этой суре, могли быть только божественным откровением, и ничем иным, ниспосланным Пророку. Сказав это, он во всеуслышание признал, что уверовал в Аллаха и Пророка Мухаммада. С тех пор, как мог, Лабид стал защищать Мухаммада и проповедуемое им учение, составляя остроумные ответы на язвительные памфлеты острых на язык противников Посланника Аллаха из числа мужей ученых и поэтов, будь то арабов или евреев (14).
К числу таковых предания причисляют, например, Пинхаса ибн ’Азура из племени кайнука’, обладавшего язвительным умом и искусно пользовавшегося всяким подходящим случаем, чтобы осмеять Мухаммада. Много нелесных слов по своему адресу пришлось выслушать Мухаммаду и от ’Абдаллаха ибн Саураса, «иудея ученого», ставившего Мухаммаду в упрек «пристрастие к красивым женщинам».
