Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Большинство людей старалось не глядеть на проглядывавшие сквозь деревья темные здания. Другим же близость Принц-Альбрехтштрассе приятно щекотала нервы – все равно что устроить пикник под стенами тюрьмы. В своих подвалах гестапо было дозволено применять то, что министерство юстиции называло «интенсивным допросом». Нормы были выработаны сидящими в теплых кабинетах цивилизованными людьми и оговаривали присутствие врача. Несколько недель назад на Вердершермаркт был разговор на эту тему. Кто-то слыхал о последней шалости палачей – в член допрашиваемого вводили стеклянный катетер, который потом обламывали.
Струны поютИ говорят:«Я люблю тебя…»
Марш тряхнул головой, ущипнул себя за переносицу, стараясь сосредоточиться.
Думай.
Он оставил целую кучу улик, каждой из которых было достаточно, чтобы привести гестапо на квартиру Штукарта. Запрашивал личное дело Штукарта. Обсуждал его с Фибесом. Звонил домой Лютеру. Отправился искать Шарлет Мэгуайр.
Он беспокоился об американке. Если ей и удалось благополучно выбраться с Фриц-Тодтплати, гестапо может притащить её сюда завтра. «Несколько ничего не значащих вопросов, фрейлейн… Пожалуйста, что это за конверт?.. Как он к вам попал?.. Опишите человека, который открыл сейф…» Она крепкий орешек, весьма самоуверенна, но в их руках не продержится и пяти минут.
Марш прислонился лбом к холодному стеклу. Окно было плотно заперто. До земли добрых пятнадцать метров.
Позади него открылась дверь. Вошел воняющий потом смуглый детина в рубашке с короткими рукавами и поставил на стол две кружки с кофе.
Йегер, сидевший со скрещенными на груди руками, глядя на ботинки, спросил:
– Сколько ещё ждать?
Человек пожал плечами – час? ночь? неделю? – и вышел. Йегер попробовал кофе и скорчил гримасу.
– Свиные ссаки.
Раскурил сигару, пуская кольца, потом задымил во всю комнату.
Они поглядели друг на друга. Немного погодя Макс произнес:
– Знаешь, а ведь ты мог выбраться.
– И оставить тебя с ними? Не скажу, что это была бы честная игра.
Марш отхлебнул кофе. Он был чуть теплый. Трубка светильника мерцала, шипела, в голове стучало. Так вот что они сделают с тобой. Оставят до двух-трех часов ночи, пока ты совсем не обессилеешь и не утратишь способность обороняться. Он знал эту игру не хуже их.
Он проглотил отвратительный кофе и закурил сигарету. Что угодно, лишь бы не заснуть. Виноват перед женщиной, виноват перед другом.
– Дурак я. Не надо было втягивать в это дело тебя. Извини.
– Забудь об этом, – ответил Йегер, разгоняя ладонью дым. Он наклонился и тихо произнес: – Позволь мне взять мою долю вины на себя, Зави. Примерный член НСДАП партайгеноссе Йегер, вот он. Коричневая рубашка. Черная рубашка. Всякая, черт возьми, рубашка. Двадцать лет отданы святому делу – не запачкать собственную задницу. – Он сжал колено Марша. – Заработал привилегии, которыми можно воспользоваться. – Наклонив голову, он зашептал: – Ты у них на заметке, друг мой. Одинокий. Разведенный. Они с тебя живьем сдерут шкуру. А с другой стороны – я. Приспособленец Йегер. Женат на обладательнице Почетного креста «Германская мать». В бронзе, ни больше ни меньше. Может быть, не такой уж хороший работник…
– Ты не прав.
– …но надежный. Предположим, я тебе вчера утром не сказал, что гестапо забрало дело Булера к себе. Потом, когда ты вернулся, это я предложил заняться Штукартом. Они знают мой послужной список. Если будет исходить от меня, возможно, они заглотят наживку.
– Ты великодушен.
– Да брось ты, черт возьми.
– Но из этого ничего не выйдет.
– Почему?
– Разве не видишь, что привилегии и чистая биография здесь ни при чем? Посмотри, что стало с Булером и Штукартом. Они вступили в партию ещё до того, как мы появились на свет. Где были так нужные им привилегии?
– Ты и вправду думаешь, что их убило гестапо? – в ужасе спросил Йегер.
Марш приложил палец к губам и указал на портрет.
– Не говори мне ничего, что ты не хотел бы сказать Гейдриху, – прошептал он.
Ночь тянулась в молчании. Около трех часов Йегер сдвинул вместе несколько стульев, неуклюже улегся на них и закрыл глаза. Спустя минуту он уже похрапывал. Марш вернулся на свое место у окна.
Он чувствовал, как глаза Гейдриха сверлят ему спину. Пробовал не обращать на это внимания, но безуспешно. Обернулся и встал против портрета. Черная форма, белое костлявое лицо, седые волосы – не человеческое лицо, а негатив фотографии черепа, рентгеновский снимок. Единственными цветными пятнами на этом изображении посмертной маски были крошечные бледно-голубые глаза, словно осколки зимнего неба. Марш никогда не встречался с Гейдрихом, даже никогда не видел его, знал только, что о нем рассказывали. Пресса расписывала его как ницшевского сверхчеловека во плоти. Гейдрих в форме летчика (он совершал боевые вылеты на Восточном фронте). Гейдрих в костюме фехтовальщика (выступал за Германию на Олимпийских играх). Гейдрих со скрипкой (его игра вызывала слезы у слушателей). Когда два года назад самолет с Генрихом Гиммлером на борту взорвался в воздухе, Гейдрих занял пост рейхсфюрера СС. Поговаривали, что теперь он считался преемником Гитлера. В крипо шептались, что главному полицейскому рейха нравилось избивать проституток.
Марш сел. По телу разливалась свинцовая усталость, парализуя ноги, тело и, наконец, сознание. Помимо воли он забылся неглубоким сном. Один раз слышал вдалеке отчаянный человеческий крик, но, может быть, это почудилось ему во сне. В голове эхом отдавались шаги. Поворачивались ключи. Лязгали двери камер.
Он, вздрогнув, проснулся от прикосновения шершавой руки.
– Доброе утро, господа. Надеюсь, вы немного отдохнули.
Это был Кребс.
Марш чувствовал себя отвратительно. Глава резал тошнотворные неестественные свет. В окно просвечивало серое предутреннее небо.
Йегер, ворча, спустил ноги на пол.
– И что теперь?
– Теперь поговорим, – ответил Кребс. – Начнем?
– Кто он такой, этот молокосос, чтобы измываться над нами? – прошептал Йегер Маршу, но достаточно осторожно, чтобы его не услышали.
Они вышли в коридор, и Марш снова задался вопросом, какую игру с ними ведут. Допрос – искусство ночного времени. Зачем было ждать до утра? Зачем давать им возможность восстановить силы и придумать какую-нибудь небылицу?
Кребс только что побрился. Кожа усеяна точками крови. Он сказал:
– Туалет справа. Если желаете умыться… – Это было скорее распоряжение, чем совет.
С покрасневшими глазами, небритый, Марш в зеркале был больше похож на преступника, чем на полицейского. Он наполнил водой раковину, засучил рукава и ослабил галстук, плеснул ледяной водой в лицо, на руки, затылок и шею. Струйка потекла по спине. Жгучий холод вернул его к жизни.
Йегер стоял рядом.
– Помни, что я сказал.
Марш снова открыл краны.
– Осторожнее.
– Думаешь, они прослушивают и туалет?
– Они прослушивают все.
Кребс повел их вниз. Сзади следовали охранники. В подвал? Они прогремели сапогами по вестибюлю. Теперь здесь было тише, чем когда они приехали. Вышли на скупой свет.
Нет, не в подвал.
В «БМВ» сидел, тот же шофер, который привез их с квартиры Штукарта. Машины двинулись на север и влились в уже оживленное уличное движение вокруг Потсдамерплатц. В витринах крупных магазинов были выставлены большие, в позолоченных рамах, фотографии фюрера – официальный портрет середины пятидесятых годов работы английского фотографа Битона. Их обрамляли гирлянды цветов, традиционные украшения к дню рождения фюрера. Оставалось четыре дня, каждый из них будет свидетелем все большего обилия знамен со свастикой. Скоро город превратится в море красных, белых и черных красок.
Йегер вцепился в подлокотник, казалось, его тошнило.
– Слушайте, Кребс, – произнес он заискивающе. – Мы все в одном звании. Можете сказать, куда мы едем?
Кребс не ответил. Впереди маячил купол Большого зала. Через десять минут «БМВ» свернул налево, на магистраль Восток – Запад. Марш догадался, куда их везут.
Когда они приехали, было почти восемь. Железные ворота виллы Булера были широко распахнуты. На участке было полно машин и людей в черной форме. Один из гестаповцев прочесывал газон металлоискателем. Позади него тянулся ряд воткнутых в землю красных флажков. Трое солдат СС копали ямы. На гравийной дорожке выстроились гестаповские «БМВ», грузовик, большой бронированный фургон, какие используют при перевозке золотых слитков.
Йегер толкнул локтем Марша. В тени дома стоял пуленепробиваемый «мерседес». Водитель стоял, опершись на кузов. Над решеткой радиатора металлический флажок – серебряные молнии СС на черном фоне; в одном углу, словно каббалистический знак, готическая литера «К».
2
Глава имперской криминальной полиции был старым человеком. Звали его Артур Небе, и он был легендой.
- Настоящее прошлое. И снова здравствуйте! - Злотников Роман - Историческая фантастика
- Herr Интендантуррат - Дроздов Анатолий Федорович - Историческая фантастика