кухне. Откуда они, блин, взялись? Когда она закрывает двери, под ногами что-то громко хрустит, и Элизабет уже собирается взять пылесос, чтобы убрать раздавленные красные останки, но тут на столе начинает звонить телефон. На экране высвечивается имя Брай.
— Хай, Брай, — Элизабет старается подчеркнуть рифму, она уже много лет так отвечает Брай, — я как раз собиралась писать тебе.
— Привет.
Подруга едва начала говорить, а Элизабет уже по голосу чувствует: что-то не так.
— Что случилось? — спрашивает Элизабет, забыв о божьих коровках и даже о том, зачем она хотела поговорить с Брай.
— Да ничего, все нормально, просто настроения нет.
— Хочешь зайти?
— Нет-нет, все в порядке, Эмма придет на чай. Я уже думала все отменить, но мы договорились сто лет назад, и она уже едет, — Брай делает паузу. — Ну, то есть, если хочешь, можешь к нам присоединиться.
Но Элизабет хочется побыть с Брай, а не с Брай и занудной гомеопаткой. У нее и так с утра дел по горло, чтобы еще сидеть и выслушивать, как Эмма вещает про каменные круги и силу полной луны.
— О чем ты хотела поговорить? — спрашивает Элизабет, но Брай молчит. Пауза затягивается.
Элизабет подозревает, что Брай по какой-то причине не решается сказать правду, а затем Брай выпаливает:
— Это насчет ребенка.
— Ох, дорогая, это скоро случится, вот увидишь. Нужно просто не терять надежды и не слишком…
— Я знаю, знаю. Просто Джесси все шлет и шлет фотки Коко, это ужасно мило, но знаешь, из-за этого я чувствую себя… ну как-то…
— Да, да, могу себе представить.
С сестрой у Брай всегда были более сложные отношения, чем она готова признать.
— Знаешь, что меня больше всего бесит? Как все ее поздравляют с тем, что она родила дома. Как мама рассказывает друзьям — идеальные роды, двенадцать часов от начала до конца, родильный бассейн, никаких швов, папа Коко сам принял дочку. А на самом деле у нее даже никакого плана не было, и дома она рожала только потому, что я дала ей наш родильный бассейн.
Сама Брай бассейном так и не воспользовалась. Все закончилось тем, что после трех дней схваток ей сделали кесарево, и все это время Альба шла попкой вниз. Все эти гипнороды, пренатальный массаж, курсы для доул, все, над чем Элизабет потешалась в течение девяти месяцев, — все оказалось зря. Элизабет никак не может понять, зачем нужны так называемые естественные роды. Ты ведь не станешь просить хирурга удалить тебе аппендикс без анестезии, ведь так?
Однако тело Элизабет решило по-своему: дети Элизабет рождались так быстро, что ей не успевали даже дать эпидуральный наркоз, которого она с криком требовала, — так что все три раза роды были невыносимо «естественными». Для Элизабет загадка, как такое «естественное» может быть синонимом «хорошего».
— Я знаю, звучит эгоистично, — говорит Брай ничего не выражающим голосом.
— Ну что ты, звучит разумно. Как будто это я сказала.
Элизабет чувствует себя лучше, услышав смех Брай.
— А ведь и правда.
— Сходим сегодня вечером выпить? — спрашивает Элизабет, понимая, что лучше поговорить с Брай про Альбу и день рождения Клемми с глазу на глаз. — Эш говорил, в «Подвале» подают неплохое красное. Я могла бы зайти за тобой в восемь.
— Да, наверное, я проверю, будет ли Эш дома…
И Элизабет понимает, что никуда они сегодня не пойдут, но не успевает она начать уговаривать Брай, как раздается серия громких резких звуков, отчего стеклянная дверь содрогается, а из яблони с шумом вылетает толстый дикий голубь.
— Подожди, Брай, я тебя не слышу, тут что-то… подожди минутку, — говорит Элизабет в трубку.
Она выходит в сад, и звуки раздаются снова, сливаясь в сплошной механический стон. Он отдается у нее в голове, словно ей сверлят зубы, и она не может пошевелиться.
— Какого черта? — бормочет она, делая несколько шагов в глубь сада, где даже голубое летнее небо, кажется, содрогается от шума. Она слышит, как Брай что-то говорит в телефоне, но не может разобрать слов, так что возвращается на кухню и закрывает за собой дверь.
— Это из соседнего дома — от этой новой женщины, Розалин! — кричит Элизабет в трубку.
— Может быть, она наводит порядок в саду, — говорит Брай с надеждой в голосе. — Мне отсюда не слышно…
Но Элизабет уже не слушает — она несется вверх по лестнице в ванную, распахивает окно и высовывается наружу, чтобы лучше видеть сад Розалин. Вот и она, стоит спиной к Элизабет — в синем комбинезоне, половина лица закрыта защитными очками, которые придерживают собранные в пучок волосы. Обе руки она выставила вперед, как боец кунг-фу, и держит в них тяжелое вращающееся лезвие, а перед ней стоит огромный прямоугольный кусок камня. Элизабет втягивает голову обратно и захлопывает окно.
— Она там, блин, видите ли, скульптурой занимается, — сообщает Элизабет в телефон.
— О-о, круто, — отвечает Брай.
— Нет, не круто, Брай, а ужасно шумно, и она даже не предупредила нас… И вообще-то это опасно.
Брай хохочет.
— Элизабет, ну она же там не мет варит.
Элизабет не слушает Брай, она снова смотрит сквозь стекло. Она видит половину Розалин, лезвие блестит на солнце. Металл визжит, вгрызаясь в камень. Вокруг Розалин вздымается облако пыли, которое украдкой легкий ветерок переносит через стену и оставляет в мире Элизабет. Это гораздо хуже, чем божьи коровки.
— Она вообще о других думает?
— Да ладно тебе, Элизабет, мне кажется, она удивительная! Уверенная, спокойная, и у нее была такая интересная жизнь…
— Ха! Ты так думаешь только потому, что она не хочет детей.
— Элизабет, послушай меня… — голос Брай звучит предостерегающе, но Элизабет уже бежит вниз, перепрыгивая через ступени.
— Я с ней поговорю насчет всего этого, Брай, перезвоню тебе позже.
— Элизабет, прошу, не надо…
Но Элизабет уже отключилась и, еще не зная, что именно она скажет, барабанит в дверь дома номер восемь.
Отсюда шум доносится приглушенно, но Элизабет все равно сомневается, что кто-то внутри может ее услышать. Дверь открывается в тот самый момент, когда она заносит руку, чтобы постучать еще
