Когда засыпает природа
И яркая светит луна,
Герои погибшего флота
Встают, пробуждаясь от сна.
Они начинают беседу,
И, яростно сжав кулаки,
О тех, кто их продал и предал,
Всю ночь говорят моряки
Что адмирал Рожественский был предателем, продавшимся за японское золото — считалось общепринятым в двадцатые — тридцатые, мне Видяев рассказывал, как ему про то преподаватели в училище говорили. И в фильме в поражении виноваты изменники и японские шпионы — как там некий подозрительный тип азиатской внешности платит российским фабрикантам, «чтобы снаряды не взрывались», а те тут же бросаются подсчитывать барыш. А еще англичане — поскольку оказывается, на каждом японском корабле был советник из Роял Нэви (что отчасти, правда, не на каждом, но были), который мог приказывать даже командиру (а это бред!). И вроде, как раз в ту войну зверств к пленным было мало — а на экране японцы наших тонущих рубят винтами и расстреливают из пулеметов (с недавних «подвигов» фашиста Тиле списано?), а британец это фотографирует. Как и последующие забавы самураев, показывать на наших все же спасенных — приемы фехтования и остроту мечей. И вообще, как там изрекает адмирал Того, «Аматерасу отдала эти моря и земли в наше владение — и все прочие, кто там сейчас живут, должны или умереть, или уйти». А в Петербурге в это время празднуют какие‑то именины кого‑то из царской семьи, и Николай Второй делает в дневнике обычную запись, «день прошел обычно, я стрелял ворон». Ну а Цусима, всего лишь досадное недоразумение, завтра о том забудем. «Царизм оказался неспособен решить задачу обороноспособности своей страны. Но пусть Япония не очень‑то бряцает оружием. Она победила не Россию и русский народ, а насквозь прогнившую и предательскую царскую власть». Слова, сказанные в финале одним из героев, кто остался в живых — и который, по намекам, «уйдет в революцию».
И шумом морского прибоя
Они говорят морякам:
«Готовьтесь к великому бою,
За нас отомстите врагам!»
Вопреки исторической правде? Так сколько уже было мифов, тех же самых времен — запущенных, когда было полно живых свидетелей? И оказавшихся поразительно живучими, потому что отвечали политическому моменту, и так действительно могло быть. Что Каплан (в жизни, слепая как крот) стреляла в Ленина, причем отравленными пулями. Что матрос Железняк был большевиком (а не анархистом). Что Чапаев утонул в реке Урал (а не умер от ран на берегу и был похоронен). Что Ленин укрывался в Разливе в шалаше один (а не вдвоем с «политической проституткой» Зиновьевым). Чем это хуже легенде о большевиках на цусимской эскадре? В то же время мы на удивление легко забываем чужое зло, будто его не было никогда. Помнит ли кто про английский концлагерь на нашей земле, остров Мудьюг, девятнадцатый год? А как в том же году британцы травили наших газами, в Карелии, у водопада Кивач? Про зверства японской военщины на нашем Дальнем Востоке в Гражданскую? Так что — равновесие, господа, и вы вылили на нас столько лжи, что не вправе обижаться, когда и мы сочиним про вас агитку, пусть и имеющую малое отношение к исторической правде. Для эффективного поднятия боевого духа личного состава — если благодаря ей, боевая задача будет выполнена успешно, и с меньшими потерями, то большего и не надо! Ну а после можно фильм и на полку положить, как детище эпохи. Интересный вопрос, правда самоценна — или же она не более чем средство для достижения главной цели, счастье и выживание нации?
— Ну, это слишком, командир — возразил тогда головой Сан Саныч — так можно договориться, что и Геббельс был прав!
— Нет — отвечаю — пропаганду можно считать, как взятие кредита доверия у народа. Сумел оправдать, даже солгав «во благо», тебе простят, победителя не судят. А не сумел, тогда предъявят к оплате, и с процентами — вообще верить перестав. Геббельс на том и погорел: нельзя же бесконечно поражения за победы выдавать! А тут — мы же знаем, чем завершится эта война, там за месяц управились, здесь вряд ли провозимся дольше. Ну а после — пусть битые самураи доказывают, как Керенский, что «я в женском платье не бежал», кто их станет слушать?
— На суше управимся — заметил Саныч — а вот на море будет проблема. Там, в августе сорок пятого, японского флота по сути, уже не существовало. А здесь он пока что даже после всех потерь вполне сравним например, с британским. И что от него останется к следующей весне, это большой вопрос! И нас там нет.
План перехода «Воронежа» на Тихий океан существовал еще с весны. Подо льдами Арктики — в принципе, наши атомарины такое совершали, вот только давали за то командирам в мирное время боевые ордена! Уж очень гидрология там поганая, особенно на подходах к Берингову проливу, и мелководье, буквально на брюхе ползти между льдами и морским дном. Если случится что — тогда песец, помощи там даже теоретически ждать неоткуда. А теперь еще эта авария с реактором, и насколько она серьезна, никто в этом времени не мог дать ответ определеннее, чем Серега Сирый — а его мнение уже озвучено, и московским товарищам известно:
— Приказ поступит, придется идти. Но лично я никакой гарантии не дам, что дойдем. По — хорошему, после такой эксплуатации нам заводской ремонт энергоустановки нужен, в нашем времени. Здесь на Севмаше сделали максимум, что реально возможно — рентгеном просветили все, до чего смогли добраться, корпус нормальный, по арматуре нашли еще пару подозрительных мест, усилили и подкрепили. Но в реакторы влезть тут нельзя никак, и что там внутри, один Аллах ведает — сдохнуть может в любой момент. А это абсолютно реальный шанс в следующем выходе превратиться в настоящего «летучего голландца», мертвого и радиоактивного. Если работать накоротке, в Баренцевом и Норвежском море, вблизи наших баз, то есть шанс, если что и случится, аварийный реактор глушить, тянуть домой на одном борту (прим. — на АПЛ пр.949 было два реактора, два турбогенератора, два гребных вала — В. С.). Под многолетними льдами — лишь молиться богу Нептуну.
Лично для меня оба варианта — командовать «Воронежем», или принять предложение Кузнецова — были равноценны. Тут и русский «авось» присутствовал, ну продержится техника еще недели две перехода, если до того работала месяцами — нам лишь бы подо льдами проскочить! И удовлетворение, что историю мы уже повернули по — крупному, и назад никак уже не открутить — так что и помирать не страшно, хотя жить конечно очень хочется. И желание довести боевой счет до сотни, а то все цифра «92» на рубке, а хотелось бы трехзначное число побед? Ну и наконец, хоть один полноценно утопленный вражеский линкор — а то недоразумение какое‑то получается, «Тирпиц» англичане успели дотопить, «Айову» в официальный список включать никак нельзя, «Страстбург» флаг спустил, наши в Специю успели утянуть, «Шарнгорст» вроде как недомерок какой‑то, а вот «Ямато» бы потопить, или сразу оба этого типа? Ведь силен пока еще японский флот, даже очень — и пожалуй, по — прежнему сохраняет третье место в мире, после янки и англичан. И сколько там жирных мишеней? А главное, для меня роль командира атомарины была привычнее, чем работа комфлота, вести в бой разнородные силы флота этих времен — если не справлюсь, доверие не одного Николая Германовича, но и самого товарища Сталина не оправдаю, а это, не дай бог!
12 августа прилетел сам Нарком ВМФ, со свитой. Выслушали меня и Серегу Сирого, осмотрели «Воронеж». 14 августа было объявлено, что атомарина остается на Севере — ну а вам, товарищ Лазарев, надлежит расти и расти.
— Что же до К-25, то не одним же американцам «альбакоры» строить? Поработаете теперь на благо товарищей конструкторов.
«Альбакор», это была экспериментальная подводная лодка ВМС США, построенная в нашей истории в пятьдесят третьем, исключительно для выбора оптимальной формы корпуса будущих атомарин. Еще дизель — электрическая, она своими обводами уже атомарины напоминала — сигара, крестообразные рули, скругленный нос, соосные винты на заостренной корме. В процессе службы перестраивалась пять раз, не считая мелких изменений. Именно эта лодка, не несущая никакого вооружения, дала американцам бесценную информацию, позволившую развернуть строительство атомарин. И сама по себе была уникальным объектом: тридцать семь узлов (в последнем варианте) для неатомной лодки, при размере в полторы тысячи тонн, это нечто невероятное! Альбакоровские обводы стали типичными для подводных лодок конца двадцатого века. Мы же не гордые, к мировой славе не стремимся — если благодаря нам, советские атомарины с самого начала будут иметь лучшую гидродинамику, значит задачу мы выполнили полностью.
И было у нас перед американцами еще одно преимущество (пока еще живы наши компьютеры). Так называемый «метод сеток», применяемый для расчета гидроаэродинамики тел сложной формы — если объяснять очень коротко, то поверхность объекта разбивается на множество элементарных плоских фигур (обычно, треугольников), для каждой из которых решается система уравнений относительно распределения скоростей и давлений среды, причем численные решения на границах смежных фигур должны быть равны. Именно так в конце века считались формы хоть атомарин, хоть истребителей Миг и Су — так как число расчетных треугольников могло измеряться сотнями и тысячами, то задача практически не решалась вручную, трудоемкость зашкаливала за все мыслимые пределы. А у нас сейчас открывалась возможность, с помощью полученных на нас опытных данных (для чего на корпус «Воронежа» устанавливали множество датчиков) и их компьютерной обработки, составить расчетную математическую модель и для формы, отличающейся от нашей — то есть для общего случая быстроходных подлодок! Хотя, как сказал Перегудов, для подбора формы рулей и винтов этого недостаточно — но уточнить можно будет уже на модели в опытовом бассейне.
