проговорила:
— Костя, лучше было бы жить отдельно.
— Это тебе лучше, но не моим родителям.
Ссора закончилась Костиным выговором, и Катя смиренно его приняла. Что ж, одно из его достоинств — он хороший сын.
Свадьба прошла без происшествий и эксцессов, которых очень боялась Катя. Все дни жила в каком-то напряжении, мечтая о том, чтобы они поскорее закончились и началась обычная жизнь. Особенно переживала за Костю. Он не жаловался на здоровье, но она чувствовала его состояние, и оно было неважное. Даже Митя не действовал на него умиротворяющее. Сама же она однажды, когда они вдвоем ожидали Костю в скверике у головного офиса их центра, призналась:
— У меня почему-то тяжело на душе. У тебя бывает, Митя, плохое предчувствие, когда кажется, что произойдет нечто непредсказуемое?
— Ты же знаешь, Катя, я фаталист: что должно произойти, пусть произойдет. Это дает какое-никакое душевное равновесие.
— Да, ты всегда спокоен, даже когда для спокойствия нет места.
— Почему у тебя такое настроение? Ведь впереди самое приятное для всех девушек событие.
— Я анализировала и пришла к выводу, что много тому причин: Костино здоровье, беспокойство на этот счет родителей, мрачноватое настроение моих домочадцев. Приехала Марина — ее стажировка закончилась. Боюсь, это их с тетей настроение будет продолжаться и на свадьбе. Волнуюсь, как познакомлюсь с родственниками Кости, а еще с семьей отца — он сказал, что придет вместе с женой и сыном. Видишь, сколько оснований для беспокойства.
Катя не сказала, что самым печальным для нее обстоятельством были минуты, когда проявлялись тревога и раздражение Кости. Не могла порой понять причин их появления, успокаивала себя, что эти минуты были редкостью.
Беспокойство оказалось напрасным. Все прошло чинно и благородно, как говаривал зощенковский герой. Даже тетя с Мариной умерили свое недовольство. А ведь много доставалось Кате от их критики, могли даже поворчать, что мало уделяет внимания домашним делам. Но она терпела, потому что перед свадьбой не хотелось мелькать в Костином доме — и перед его родителями, и перед ним самим. Угнетало чувство, что наступало охлаждение в их отношениях.
В день свадьбы ее поддерживала Лиза, свидетельница и наперсница. Еще Митя — свидетель сочувственно поглядывал, но не старался, как бы ей этого хотелось, оказаться рядом. Костя, отметила она, держался на успокоительных таблетках, не скрывая, иногда принимая их при ней, чего раньше не бывало. Порой думала, что надо было бы быть при нем в эти дни, может быть, вернулась бы теплота в его глазах. Она даже попыталась неумело пошутить, что надо бы с радостью относиться к напряженности момента, но в глазах Кости увидела что-то вроде досады и смолкла.
Боялась Катя и встречи с отцом и его близкими, но оказалось, что его жена Ольга и их сын-старшеклассник отнеслись к ней участливо, с улыбками приветствовали ее и Костю. В отношении Костиных родственников тоже не заметила каких-то неприятных взглядов. Очевидно, свадебная атмосфера настраивает людей на особенное отношение к жениху и невесте.
Она облегченно вздохнула, когда и Костю захватила эта атмосфера. Особенно они улыбались, когда к ним обращались со словом «брачующиеся». Шутливо употребляли это слово в обращении друг к другу, отвечали охотно на крики «горько!». Радости прибавляли ее однокурсники, с удовольствием веселящиеся, общавшиеся на короткой ноге со своими преподавателями, один из которых был ее научным руководителем. Коллеги по ее отделу были представлены Костиному отцу и с удовольствием побеседовали с президентом фирмы-конкурента. В общем, все прошло не так уж плохо.
Когда все уже подходило к концу, Катя заметила, что ее муж (да, муж! — так было непривычно называть его!) уединился с Митей и что-то тревожно рассказывает ему. Захотелось понять, о чем. Она подошла — и Костя резко прервал фразу. Оба смотрели на нее — один участливо, другой — с напряжением во взгляде. На ее «Что-то случилось?» — только переглянулись и ничего не ответили. Вместо этого Костя призвал ее попрощаться с гостями.
Вернувшись домой, родители устало поблагодарили сына и невестку, еще раз поздравили и ушли к себе. Костя, приняв душ, видел, как Катя перед зеркалом снимала украшения, освобождала волосы от замысловатой прически. На ее улыбающееся лицо взглянул коротко и серьезно. Она поняла, что сейчас узнает о причине его расстройства — видела же, понимала: что-то изменилось в нем.
— Ты хочешь поговорить, Костя?
— Знаешь, Катя, давай поговорим завтра, не хочется в этот день говорить о неприятном.
— Ты меня пугаешь… Но как скажешь… Может быть, лучше завтра узнать о неприятном.
Но Костя уже не мог остановиться, так его волновало и тревожило то, что не давало радоваться тому дню, о котором мечтал и которого, наконец, дождался. На его лице было написано такое страдание, что Катя действительно напугалась.
— Катя, ты, оказывается, солгала мне, когда поведала о своем пра-пра-прадеде. Зачем ты это сделала? Неужели думала, что твоя ложь не раскроется?
Катя охнула про себя — таким чудовищным показалось Костино обвинение.
— Почему ты решил, что я солгала?
— Моя мама услышала от твоей тети, что это неправда.
— Как?! Это невозможно!
— Мало того, что ты мне лгала, ты меня заставила обмануть моих родителей.
— Костя, не знаю, почему тете понадобилось перед нашей свадьбой…
— Значит, ты действительно лгала?
— Подожди, Костя… Ты ведь знаешь, что за человек — моя тетя… Я не пойму, почему она отрицала то, о чем я знала с детства и что тетя никогда не опровергала…
Костя не слушал, был настолько расстроен, что не мог слушать ее возражений и доводов. Впоследствии называл их беспомощными оправданиями.
— Моя мама заговорила с ней неделю назад об этом. Спросила, правда ли, что ты из такого рода, что у тебя такой предок… И что? Удостоверилась, что ты лгунья.
Катя была потрясена. Но больше всего в этот миг она видела, как плохо Косте. Как он расстроен. И когда — в день их свадьбы?! Но ее ждало еще одно разочарование (и сколько еще будет их во взаимоотношениях с мужем!).
— Не только твоя ложь поразила меня, есть еще одно обстоятельство, о котором тоже мама осведомлена. — Замолчал. Потянулся за лекарственным флаконом. — Нет, не могу, надо остановиться.
Катя схватила стакан с водой и опустилась на колени перед ним, сидящим на кровати. Когда он запил лекарство, помогла ему надеть пижамную рубашку и прилечь. Так сидела обессилено около него до тех пор, пока он не уснул.
Наутро ей приснился все тот же сон, в котором женский голос все так же настойчиво убеждал, что еще не то наказание получит
