Замечательно. Я его обидела. Вот дерьмо.
— Прости, я не хотела быть грубой. Я просто имела в виду, что не могу остаться здесь, потому что у меня есть обязанности в Калифорнии. Мои родители хотят, чтобы я вернулась и помогла им с рестораном, и...
И я не могу придумать другой причины, почему должна была вернуться в Лос-Анджелес, Уилл больше не был таким фактором. У меня точно не было карьеры, которую я должна была там развивать. Что касается друзей, то те немногие люди, с которыми я все еще поддерживаю контакт, были разбросаны повсюду — Висконсин, Оклахома, Остин, Вашингтон, округ Колумбия. Закончив колледж, все разошлись по своим дорогам, ушли в работу, или создали семью, или что-то еще, и я была единственной, кто вернулся домой.
Звучит как-то жалко, когда думаю об этом.
— На твоем месте, Майки, я бы не поверил ни единому слову. — Резкий холодный голос раздается над моим плечом.
Голая кожа на моих лопатках мгновенно покрывается мурашками. Я без сомнения знаю, кто это, и паника запела в моих венах. Салли шагнул в поле зрения, хлопнув Майкла по плечу, который внезапно стал выглядеть неловко и нервно.
Салли одет в простую угольно-черную рубашку, более элегантную, чем его обычная клетчатая рубашка, хотя его черные джинсы были потрепанными и поношенными. На целый фут ниже его ростом, Майкл, казалось, съежился еще больше, когда Салли грубо вонзил пальцы в плечо Майкла.
— Это не та женщина, которая околачивается на острове вроде нашего, Майки, — говорит Салли. Его тон легкий, хотя в нем есть что-то неприятное, что заставляет меня почувствовать себя неловко.
— Офелия Лэнг из Калифорнии просто гоняется за чеком. Как только ее работа здесь закончится, и дети моего брата отправятся обратно в Нью-Йорк, ты не увидишь ее из-за пыли. Поверь мне. А потом, когда она наконец уедет, я, возможно, смогу продать тот проклятый старый склад, в котором она сейчас сидит, и тогда тоже смогу уехать.
— Что? Продать дом? Ты не можешь. — Неважно, что дом дерьмовый и устрашающий. Этого следовало бы ожидать. Но какого черта он сейчас говорит о продажи дома?
Салли делает большой глоток пива и приподнимает бровь.
— Конечно могу. Ронан оставил его мне, верно? Я могу делать с ним все, что захочу, как только ты уедешь.
— Ты ведь вырос в этом доме, не так ли? Это дом твоих родителей. Он был в семье Флетчеров в течение многих поколений.
— Какое, черт возьми, тебе дело до семейного дома Флетчеров? — спрашивает Салли, склонив голову набок и прищурив глаза. — Что для тебя значит эта чертова груда кирпичей и известкового раствора?
— Не для меня, — отрезаю я. — Для Коннора и Эми. Это их наследие. По праву рождения. Это их история.
— Тогда моему брату следовало оставить его им, а не мне, не так ли? Он знал, что я скорее сожгу это место дотла, чем буду жить там, заботясь о его детях.
Допив пиво, Салли хватает новую бутылку из ящика, который Джерри, шкипер лодки, несет мимо нас.
Майкл морщился. Он выглядит так, словно хотел бы медленно отступить, шаг за шагом, чтобы незаметно свалить от сюда. Видит Бог, его нельзя винить за это. Я тоже не хочу участвовать в этом разговоре.
— Ты бессердечный, знаешь это? — Мне не следовало этого делать. Что толку спорить с ним? Или обзывать? Салли из тех парней, которые живут только ссорами и грязью. Он в восторге от этого. Без сомнения, он гораздо более опытен в этом, и я только потеряю самообладание, если вступлю с ним в перепалку.
— Бессердечный? Да, думаю, что это довольно точное описание. Мерзкий. Отвратительный. Эгоистичный. Жестокий. Список можно продолжать. — Он отпускает плечо Майкла и сует руку в карман.
Майкл пользуется возможностью, прочищает горло и сбегает.
— Прошу прощения, Офелия. Было очень приятно познакомиться с тобой. Уверен, что найду тебя снова позже, прежде чем Роуз выпьет слишком много и выгонит всех. — Он слегка улыбается мне и спешит прочь, даже не взглянув в сторону Салли.
— Почему ты так груб? — шепчу я.
— К Майклу? Пффф. — Салли делает еще один большой глоток пива, осушив почти половину бутылки. — Я не был груб с ним.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Был. И ты груб со мной. Ты всем грубишь. Каждый раз, когда открываешь рот, ты ничего не можешь с собой поделать. Тебе обязательно нужно быть язвительным или злобным к любому, кто окажется на прямой линии огня.
— На самом деле это неправда, — фыркает Салли. — Я хорошо отношусь к некоторым людям.
— К кому же?
Салли приподнимается на цыпочки, оглядывая комнату, а затем указывает пальцем.
— Вон там. Рыжая в белой рубашке? Я планирую быть очень милым с ней позже.
Рыжая, о которой идет речь, оборачивается как раз в тот момент, когда Салли указывает на нее, как будто зная, что кто-то говорит о ней. Она видит, что Салли смотрит на нее, и ее щеки вспыхивают ярким румянцем. У меня возникает ощущение, что в прошлом они с Салли провели вместе много времени.
— Ты просто свинья, — сообщаю я ему.
— Почему? Потому что я планирую провести веселую ночь со своей девушкой?
— Она не твоя девушка, Салли Флетчер.
— И почему ты так уверена?
— Потому что ни одна женщина не сможет терпеть твое отношение достаточно долго, чтобы когда-либо вступить с тобой в отношения.
— Бред. Ты знаешь, что она не моя девушка, потому что поспрашивала вокруг.
Теперь настала моя очередь краснеть. Я действительно расспрашивал всех вокруг, тонко или так мне казалось. Кару, дочь Джерри; Оливера, парня, который приносит газеты по утрам; Джиллиан, подругу Роуз, которая иногда высаживала ее у дома: я задавала им всем деликатные, косвенные вопросы о личной жизни Салли, которые, как мне казалось, не были столь очевидны. Спрашивала, не потому что мне было интересно. Боже, нет. Я спрашивала тогда, когда думала, что мужчина, стоящий передо мной, может быть способен позаботиться об Эми и Конноре. Хотела убедиться, что они входят в безопасную и стабильную среду, так же, как Шерил со мной.
Салли все еще смотрит на меня, кривая, плутоватая улыбка быстро расползается по его лицу, и я чувствую непреодолимое желание закричать.
— Ты бредишь, если думаешь, что я интересуюсь тобой, Салли Джеймс Флетчер. Я лучше стану монахиней-кармелиткой и никогда в жизни не заговорю ни с одной живой душой, чем спутаюсь с тобой.
Улыбка Салли испаряется в долю секунды
— Не делай этого. Не называй меня так.
— Как не называть?
— Полным именем. Может, ты и читала дневник Магды, может, ты и знаешь все мое личное дерьмо, но ты не можешь говорить со мной так, как будто знаешь меня. Как будто, бл*дь, отчитываешь меня. — Салли издает гортанный, сердитый звук. Хочет поставить бутылку пива, но передумывает и крепче вцепляется в нее. Он поднимает свободную руку и тычет указательным пальцем мне в лицо. — Чем скорее ты покинешь остров, Лэнг, тем лучше. Для тебя. Для меня. Для этих детей. И когда будешь уезжать, обязательно забери с собой этот чертов дневник. Выбрось его за борт, и пусть им займется море. Я больше никогда не хочу его видеть.
Толпа людей позади Салли расступается, как будто они привыкли к его бурным выходам и давным-давно научились убираться с дороги как можно быстрее. Он бросается к двери, плечи подняты и напряжены, и я замечаю Роуз на другой стороне комнаты, с подавленным выражением на лице. Салли не попрощался ни с ней, ни с кем-либо еще, если уж на то пошло. Он исчезает за входной дверью, оставив ее широко распахнутой, и растворяется в ночи.
Подумываю о том, что бы броситься к двери и закричать ему вслед, сказать, что я не читала дневник Магды, что мне неинтересно его читать, но даже мысль о том, чтобы тратить на него столько энергии, истощает меня.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Вау. Он так... страдает, — вздыхает голос рядом со мной. Холли в своей футболке с Slipknot выглядит так, словно только что влюбилась, и влюбилась сильно. — Он такой же, как Хитклиф. Так романтично.
Я искоса смотрю на нее и качаю головой.
— Ты читала «Грозовой перевал», Холли? Хитклифф был холодным, властным, жалким ублюдком. В нем вообще не было ничего романтического.
