усталым, полным значения голосом, как пионер, остановивший поезд, которому грозило крушение:
— Держите ваше сокровище.
— Господи! — сказала женщина. — Ты вылезай из воды-то, простудишься.
Она нагнулась, взяла с плотика ведро с бельем и протянула свободную руку Стендалю, чтобы помочь ему выбраться на берег.
— Мостки обломились, — сказала она. — Сама не понимаю, как это случилось. Как уж я испугалась!..
Стендаль стоял на берегу рядом с женщиной, и его била крупная как судорога дрожь.
— Ты как же прыгнул-то? — спросила женщина. — Я даже и не заметила, откуда. Пойдешь ко мне, погреешься.
— Давайте ведро, — сказал Стендаль. — Я… я… я помогу вам его донести.
Любой, даже успешно закончившийся эксперимент (на это указывает и Бомбар) чреват опасностью побочных эффектов. На следующее утро Стендаль слег в жестокой ангине. Через три недели он выбрался к Зайкам и узнал, что за два дня до него там побывал корреспондент одного столичного журнала.
1974 г.
НАСТОЙ ЗАБВЕНИЯ
Этот настой профессор Минц не изобретал. Руслан Хабаев, народный медик из Нижнеселенгинска, прислал ему пучок травы «кут» на анализ. Лев Христофорович исследовал траву и подтвердил действие ее сока на живые организмы — принявший настой этой травы забывал то, что с ним происходило ранее. В зависимости от дозы время провала памяти изменялось. От одного дня до одного месяца.
Определив химическим путем состав сока и выделив активный агент, Минц сделал для себя некоторый запас этого средства, но применения ему не придумал.
В один прекрасный день Минц повстречал во дворе Ксению Удалову. Соседка вела сына в школу и была удручена.
— Что случилось, Ксюша? — спросил добрый Минц. — По глазам вижу, что беда.
— И не говорите, Лев Христофорович, — откликнулась Ксения. — Третий день жизни нет. Увидела я во сне страшный кошмар. Будто возвратилась домой, а мой Корнелий с актрисой Акуловой в одном неглиже распивают водку.
— Но ведь это неправда! Ваш супруг — примерный семьянин. А актрисе Акуловой в нашем городе нечего делать.
— Мама сервиз разбила, — сообщил Максимка. — О папину голову.
— Не может быть! — воскликнул Минц. — А зачем?
— Они же из него водку пили, — ответила Ксения.
— Но только во сне! Не на самом деле.
— Конечно, не на самом деле! Но ведь пили! Сама видела.
— Давайте зайдем ко мне на минутку, — сказал Минц. — Может быть, я смогу быть вам полезен.
У себя в комнате Лев Христофорович отыскал на полке маленькую бутылочку с настоем забвения, накапал Ксении в стакан, разбавил водой и предложил выпить. При том, чтобы не было недомолвок, разъяснил Ксении, что она забудет происходившее с ней в течение последних четырех дней.
Поблагодарив, Ксения отвела Максимку в школу.
Как назло, именно в тот день Алла Степановна, учительница по русскому, по прозвищу Марфута, женщина добрая, но уставшая от постоянных неуспехов Удалова-младшего, вызвала Максима к доске и осталась его ответом недовольна.
И тогда она предупредила, что на следующем уроке обязательно будет гонять мальчика по всем правилам грамматики, а в случае очередного провала будет вынуждена вызвать в школу родителей.
Максим вышел из школы как в воду опущенный. Не потому, что раскаивался, а потому, что ему грозила катастрофа: через два дня день рождения — и обещанный велосипед. Завтрашний провал перечеркивает велосипед и грозит телесными наказаниями.
Максим брел, волоча по пыли портфель, и даже начал подумывать, не взяться ли за учебники, но тут увидел во дворе профессора Минца, который сидел под кустом сирени и читал иностранный журнал. В тот миг утренние события проснулись в памяти Максимки. Он понял — надежда есть! Если Марфута забудет о своем злодейском намерении, велосипед можно спасти.
Максимка знал, что, когда Лев Христофорович читает, его и пушками не отвлечешь. И еще он знал, что дверь к Минцу никогда не запирается.
Через пять минут Максимка пошел домой. В портфеле лежал заветный пузырек.
За обедом, чтобы проверить профессора, Максим спросил маму:
— Как твой сон, не беспокоит?
— Какой сон? — не поняла Ксения.
— Об актрисе Акуловой.
Корнелий в ужасе прижал к губам палец.
Но Ксения не заметила этого отчаянного жеста.
— Ешь, сынок, а то остынет, — сказала она.
И Максимка поверил профессору Минцу.
После обеда Максим пошел к дому Марфуты, решив, что не вернется домой, пока не накапает ей в чай или в суп настоя.
Он хотел разыграть кающегося грешника, попросить о дополнительных занятиях. Все равно она забудет. Дверь открыла Марфутина мать, она сказала, что Алла Степановна уехала в Потьму на совещание и вернется только к ночи.
Это была трагедия. Не приходить же к учительнице ночью в виде кающегося грешника.
Расстроенный Максимка уселся на берегу речки и стал думать.
В реке текла вода, много воды, но в кран Марфуты эта вода не попадет. А какая попадет?
И тут Максим сообразил: вода попадает в дома из водопровода. Если найти, где водопровод начинается, влить туда пузырек, то хоть капля доберется до учительского дома.
Сообразительный мальчуган пробрался на городскую водопроводную станцию и, пользуясь доверием тамошнего дежурного, которому Максим рассказал, что готовит доклад о работе водопровода, был допущен к водозабору и вылил в городскую сеть пузырек с настоем.
Это случилось в восьмом часу вечера. В десять Максим уже спал сном праведника. Ему снился велосипед, на котором каталась актриса Акулова…
Великий Гусляр просыпается рано.
Идут на работу люди, тянутся к базару подводы и «жигулята», спешат пассажиры к первым автобусам, с реки доносятся голоса матросов и рыболовов…
Семья Кобчиковых проснулась в предвкушении большого праздника. Пока Зина чистила зубы, мать все поучала ее через дверь в ванной:
— Все начинается с загса. Ты там должна им показать, кто в семье будет командиром.
— Ах, оставь, мама! — отвечала Зиночка. — Он у меня ручной.
Белое платье висело на плечиках и блестело стеклярусом. Все уже сидели за столом, завтракали, пили чай, только Зиночка не могла оторваться от платья. Наступал ее день.
Наконец она присоединилась к семье.
Отец, в черном костюме, при галстуке, тем временем уже встал из-за стола.
— Ты куда, папа? — спросила Зина, наливая себе из чайника.
— Куда-куда, на службу пора, — ответил папа.
И Зина весело рассмеялась.
— Разрядился как петух, — проворчала мать, отодвигая чашку. —
