По-хорошему можно было бы растянуть этот процесс на несколько дней, но штаб армии требовал освоить карабины немедленно. Время не ждет. Война у порога!
Полковой ординарец Игар Иваноу передергивал затвор и стрелял по мишеням с особым энтузиазмом. Его мечтой было стать лучшим из лучших, настоящим солдатом, которого грех держать в тылу и надлежит с первым же пополнением отправить на фронт.
В мечтах он видел себя в передовом отряде разведчиков, который первым врывается в город Кедров — столицу Государства Амурского, где голодающие бездомные спят прямо на улицах даже зимой, простужаясь и умирая тысячами, так что власти не успевают хоронить трупы.
Игар смутно представлял себе амурскую зиму. На Закатном полуострове, как и в Уражае, зима мало чем отличалась от лета, и снег здесь не выпадал ни разу за всю историю планеты.
Только на крайнем северо-востоке ЦНР, в районе сороковой параллели, по слухам бывали самые настоящие суровые зимы с температурой воздуха ниже нуля — иногда даже до минус десяти, со снегом и метелями.
А в Кедрове, говорят, бывает и минус двадцать. Даже страшно себе представить.
И теплолюбивый Игар мысленно торопил амурцев с восстанием. Ведь уже прогремела в газетах и на митингах фраза: «Совместно с восставшим амурским народом целинская народная армия в три месяца сметет на своем пути все преграды и с победой войдет в столицу Восточной Целины».
А значит, если амурцы начнут революцию весной, знамя победы будет поднято над Кедровом еще до наступления осени. И целинским солдатам не придется мерзнуть в бескрайних лесах в страшные зимние месяцы.
Но ведь весна уже в разгаре. Скоро 1 мая, 666-я годовщина Майской революции, а революция за Амуром все еще не началась.
Правда, в последние дни и в армии, и на гражданке пошли слухи, что амурские чайкинисты решили приурочить свое выступление как раз к Первомаю, как когда-то это сделал сам Василий Чайкин.
И оставалась только одна проблема. Подслеповатый Игар никак не мог попасть из карабина не то что в десятку, а даже вообще в мишень.
Впрочем, из автомата он в нее тоже не попадал.
И оправдывало его только то, что однажды он, даже не целясь, всадил очередь в живого человека, который оказался матерым амурским шпионом, наверняка умевшим стрелять без промаха.
25
Лану Казарину исключили из юнармейской организации на общешкольном собрании, где она учинила еще один скандал — отказалась снять юнармейский значок и с криком «Не вы мне его давали, не вам и снимать!» — вырвалась из рук активистов и выпрыгнула в окно.
Насчет значка — это была чистая правда. Вручал его Лане сам генеральный комиссар вооруженных сил легендарный маршал Тимафею — такой подарок устроило семь лет назад для детей старших офицеров командование Закатного округа.
Но напоминать об этом теперь, когда оказалось, что маршал Тимафею — предатель и агент амурской разведки, было по меньшей мере глупо.
А ее выходка с прыжком в окно со второго этажа (потому что дверь загородили активисты) вообще не лезла ни в какие ворота.
— Единица по поведению! — кричала вслед бегущей через школьную площадку Лане классная руководительница, и это было небывалым случаем, потому что низшей оценкой за поведение считалось «неудовлетворительно» — то есть 2.
Однако классная прямо тут же достала из упавшего в драке на пол портфеля дневник Ланы и торжественно внесла в графу «поведение» жирную единицу.
А Лана бежала по улицам, не разбирая дороги и закрывая ладонью юнармейский значок.
Она еще не знала, что делать, но уже не сомневалась, кто виноват.
Вчера ее вызвал на допрос сосед по лестничной клетке — подполковник Голубеу. Главное, что он хотел знать — это была ли Лана в курсе предательской деятельности отца.
— Ты же не могла не видеть, что он ведет себя не так, как полагается честному военному, — вкрадчивым тихим голосом говорил Голубеу. — Разве у вас дома не бывало подозрительных гостей? Разве отец не отлучался по ночам без объяснения причин? Разве он не писал по вечерам какие-то бумаги, хотя для этого есть рабочий день?
И хотя генерал Казарин действительно работал дома с документами, принимал у себя незнакомых Лане людей и часто убегал из дома ночью по телефонному звонку, девушка на все вопросы следователя отвечала односложно и отрицательно:
— Нет. Не видела. Не знаю.
Может, она и отвечала бы иначе, если бы ее допрашивал кто-то другой. Но Голубеу всегда был не в ладах с ее отцом. Сын подполковника слыл предводителем местной шпаны и не стеснялся во всеуслышание заявлять:
— У меня папаша — большой человек в Органах. Что бы я ни сделал — мне ничего не будет.
Обитателям квартала нетрудно было убедиться, что так оно и есть. Но когда сын «большого человека» вздумал приставать к дочери генерала, с ним случилась неприятность.
Однажды, когда предводитель шпаны со всей своей кодлой по обыкновению грубо нарушал общественный порядок, его неожиданно задержал военный патруль. И доставил в гарнизонную комендатуру на предмет выяснения, не является ли обритый наголо по «зековской» моде шпаны детина без документов дезертиром или солдатом, находящимся в самовольной отлучке.
Установление личности длилось с вечера до утра, и хотя в конце концов Никалай Голубеу-младший, имеющий бронь по состоянию здоровья, был отпущен с миром, перетрусил он страшно. Ночь в карцере комендатуры вообще навевает не самые положительные эмоции.
И все бы хорошо, только Голубеу-старший, пылая праведной яростью, в тот же день в присутствии множества людей во дворе произнес в адрес генерала Казарина слова, которые Лана хорошо запомнила:
— Я тебя, сука, сгною!
И теперь Лана чем дальше, тем больше убеждалась, что арест ее отца есть не что иное, как исполнение того самого обещания. Подполковнику Органов ничего не стоит оклеветать кого угодно, даже армейского генерала. Конечно, со временем честные коллеги Голубеу во всем разберутся, но пока подполковник на коне и делает все, чтобы поглубже втоптать в грязь и генерала Казарина, и его дочь.
Устав от запирательства Ланы, Голубеу заколотил кулаком по столу и заорал:
— А ну прекрати валять дурака! Думаешь, на тебя управы не найдется, сучка мелкая?! Отвечай, ты была связной между отцом и амурскими агентами?!
От этого Лана совсем опешила и не нашлась, что ответить, а Голубеу продолжал выкрикивать скороговоркой:
— Кто был с тобой на связи?! Иваноу? Отвечай быстро! Не задумываясь!!!
— Какой Иваноу? — еле слышно пролепетала Лана.
— Рядовой Иваноу из Дубравы. Никакой он, конечно, не рядовой, мы все о нем знаем. Он офицер амурской разведки. Говори, ты с ним держала связь?
— Я не знаю никакого Иваноу, — ответила Лана, срываясь на плач.
Это была чистая правда. В их единственную встречу на сельхозработах Игар не назвал ей своей фамилии. И Лана сообразила, что речь идет именно о нем, лишь после того, как Голубеу, неожиданно сменив гнев на милость, отпустил ее со словами:
— Ну что ж, раз ты не была связной, тогда иди и подумай. Может, все-таки вспомнишь какие-нибудь подробности о делах отца. Ведь кто-то же был у него связным.
Это означало: «Если не скажешь, кто по твоим предположениям мог быть связным, то будем думать на тебя».
Мысль о том, что единственным солдатом из Дубравы, с которым она сталкивалась достаточно близко, был Игар, сразила Лану на улице. Она даже некоторое время стояла в нерешительности, раздумывая, не повернуть ли назад, в управление, чтобы рассказать, как в действительности было дело на сельхозработах. Не будь там Голубеу, она может, и повернула бы. Но следствие вел именно он, и Лана пошла домой.
А на следующий день, выпрыгнув из окна школы, она вдруг ни с того ни с сего помчалась на вокзал и села зайцем в электричку на Дубраву. Контролеров она не боялась — в последние недели они исчезли из поездов. Ходили слухи, что на железной дороге мобилизация и в железнодорожные войска забирают всех, без кого на гражданских линиях можно обойтись.
Четкого плана действий у Ланы не было. Сценарий, который она мысленно представляла себе, страдал некоторой умозрительностью. Лана собиралась явиться к Игару в часть, вызвать его на КПП и с места в карьер рубануть:
— Ты правда офицер амурской разведки?
И, пристально глядя ему в глаза, послушать, что он ответит.
Если он ответит «Нет» и глаза скажут, что это правда — значит, генерал Казарин тоже кристально честный человек, и все его дело — это результат клеветы подполковника Голубеу. И тогда Лана знает, что делать.
Она дойдет до самого начальника окружного управления Органов или до окружного комиссара, или даже напишет письмо вождю — но отца из тюрьмы вызволит.
С этим настроением она добралась до расположения Дубравского полка, вызывая у прохожих подозрение своими расспросами на тему «где находится воинская часть?» Впрочем, она представлялась сестрой солдата из этой части, плача, говорила, что папе плохо и брату обязательно надо срочно об этом сообщить, и выглядела вполне невинно в своей школьной форме, так что ей отвечали.
