А еще через год отца перевели на другой объект и дали должность очень даже выше прежней с перспективой в масштабах страны и объема работ. Да вот только огромный деревоперерабатывающий комбинат с лесоповалом, над которыми был поставлен директором Денис Бармин, только строился, и жить приходилось в бараках посреди дикого таежного леса.
Куда там с годовалым ребенком! И отвезли маленького Егорку к бабушке с дедушкой в Москву. Имелись у него и другие бабушка с дедушкой, папины, которые жили недалеко, в Сибири, но Людочкины родители перехватили инициативу и были в переговорах настойчивее, тем более что мама первые полгода жила в Москве с сыном, а потом мудрая бабушка Валя сказала дочке:
– Вот что, Люда, неправильно и глупо мужа на такое длительное время оставлять одного. Он там директор, а ушлых ухватистых женщин везде хватает, они своего не упустят. Ты знала, за кого замуж выходишь, вот и будь рядом, исполняй долг жены. Тем более у него такая тяжелая работа и большая ответственность, ты просто обязана о нем заботиться.
И мама Люда, изрыдавшись, поехала к мужу.
Как-то раз она призналась Егору, когда он уже совсем взрослым стал, что первый год расставания с ним она проплакала. Каждую ночь плакала, когда отец засыпал. Ей казалось, что у нее сердце пополам разорвали – она любила мужа и хотела быть рядом с ним, и она обожала сына, и для нее расставание стало трагедией.
А он никогда не чувствовал ничего трагического в детстве. Летом родители вместе с ним каждый год ездили к морю на целый месяц. Отец брал отпуск, что бы там ни случилось на его комбинате. И они так здорово, так замечательно отдыхали – смеялись постоянно, не расставались, плавали, ели самую вкусную еду, жили в лучших гостиницах. Когда Егор вспоминал те их летние отпуска, то всегда ощущал полное детское счастье, которое может пережить только ребенок. А в течение года бабушка с дедушкой по очереди на недельку-другую возили внука к родителям. И мама приезжала в Москву, и отец частенько в министерство и по делам и, разумеется, к сыну. У Егора никогда не возникало ощущения заброшенности родителями, а бабушка с дедом его обожали, да и классные они. Оба входили в номенклатуру высокого уровня, и у ребенка имелось гораздо больше возможностей, чем у большинства его сверстников.
Вот так и получилось, что Егорка вырос в Москве и там же пошел в школу.
Он всегда выделялся из сверстников. Чем? А бог знает! Было в нем нечто, что не объяснишь словами, некая внутренняя сила, уравновешенность и при этом море энергии и способность на поступок. Сложно объяснить. Врожденное лидерство, заключенное в спокойствии, уверенности в себе и в правильности своих поступков и внутреннего мира. И это все на ощущениях, объяснить, почему мы чувствуем в человеке эту силу и характер, невозможно, но тепличный человек, какими являются все городские люди, всегда безошибочно просекает нестандартность другого.
Влад прав, говоря про уникальную способность Егора – не претендовать ни на какое лидерство и власть и получать их сверх всякой меры. Кстати, и уметь этим не злоупотреблять. Например, и в садике воспитательницы, и особенно учителя в школе, с первого класса, даже не отдавая себе отчета, поставили его лидером.
– Дети, завтра мы идем у музей. Егор, скажи всем, чтобы не шумели и слушали экскурсовода.
Или:
– Ребята, сейчас перед вами выступит… (кто-то там, неважно). Егор, объясни ребятам, что это интересно.
И так постоянно. Ибо, если Егор решит, что ему что-то интересно, это тут же резко станет интересно всем, если Егор вздумает прогулять урок, то за ним потащатся прогуливать и все одноклассники, если музей разваливала по частям группа диких деток и вдруг Бармин принимался внимательно слушать экскурсовода, то сразу же наступала идеальная тишина. И, заметьте, при этом он никого не звал за собой, не уговаривал и вообще слов зря не тратил.
Вот такой был мальчик.
Чувствовалось, что станет неординарной личностью, но знали бы друзья и родные, насколько неординарной!
После третьего класса, в десять лет, Егора забрали к себе родители. Комбинат под руководством Дениса Петровича за эти годы стал одним из ведущих в стране и оброс современным поселком с серьезной инфраструктурой. И как только ему придали статус города, а в местную школу Бармин сумел найти сильных, талантливых преподавателей, они с женой сразу же забрали сына к себе.
Эти три года, которые семья прожила вместе, были, наверное, самыми замечательными и счастливыми в их жизни – с восемьдесят восьмого по девяностый!
А на следующий год началось!
Отец, директор огромного комбината, отвечавший, разумеется, за все, в том числе за работу и жизнь сотрудников и их семей, а страну лихорадит, зарплаты задерживают, обеспечение урезают, митинги сплошные, кто и что требует, сам не понимает.
А тут коммерциализация началась. Вы себе, на минуточку, представляете, что такое деревоперерабатывающий комбинат с лесозаготовительными делянками на десятки лет вперед? Его ценность, стоимость и значимость?
Стервятники налетели сразу и жестко.
Первыми появились американцы со всякими бумагами, правительственными разрешениями и прочей лабудой, вполне реально дававшей им право на так называемую «долгосрочную аренду». На самом деле являющуюся откровенным выкупом предприятия в собственность за копейки, в которые оценили комбинат какие-то сволочи из министерства за большие взятки от «дяди Сэма».
Вторыми, почти сразу за америкосами, появились бандюки. Ну а как без них? Сибирь, края таежные, зона на зоне, вор в законе на воре в законе. Те вообще наглые беспредельщики – просто на хапок, на испуг и шантаж брать принялись, силу имели большую, но на штурм идти до поры не решались.
Ну, и третьи, молодые ушлые ребятки, не всегда русской национальности в паре с новоявленными банкирами, реально понимавшие стоимость и стратегическое значение комбината – те юридически подкованные, с документами, чуть ли не в ООН оформленными и подтвержденными всякими министрами московскими на право владения-приобретения – те самые зарождающиеся олигархи.
Денис Петрович жену с сыном на комбинат забрал и приказал всему руководству перевезти свои семьи сюда же, жил в кабинете, практически не спал. Какой сон – война. Рабочие создали добровольческие дружины и охраняли комбинат и руководство, усилив уже существующую систему охраны. Мужики почти все сибирские – серьезные, крепкие, решительные, все при оружии.
Прямо средневековая осада замка у них там получилась.
Бармин понимал, что долго такое противостояние длиться не может, рано или поздно одна из сторон не мытьем, так жестким катаньем пригребет к себе комбинат, но и сдаваться не собирался, искал выходы из ситуации. А тут пришли к нему мужики рабочие с поклоном и коллективной просьбой.
