Однажды Сег вошел держа в руках большую деревянную палку, которую я в первый момент принял за какой-то чудовищного вида посох. Древесина была темно-зеленого, почти черного цвета.
— Это не настоящий ертир, — сообщил он, помахивая в воздухе этим странным дрыном. — Дерево ертир смертельно ядовито для здешних слабых животных, вот люди и не любят его сажать. А в Эртирдрине наши ловкие тирриксы способны переварить и древесину, и кору, и листья — у них для этого есть второй желудок, — Сег старался придать своему тону этакую презрительную небрежность, но физиономия его так и сияла.
— И?..
— Из этой палки войдет недурное древко для лука, после того как я с ним немного повожусь, — он прогладил поверхность древесины большим пальцем, определяя на ощупь её годность. — Но будь у меня здесь мой большой лук — эх, Дрей Прескот, вот тогда б ты увидел!
В этот момент в дверях поднялась суматоха. По любезному приглашению Зенкирена мы съехали из гостиницы и расположились в просторных покоях губернаторского дворца. Санурказзский часовой — юный паренек в новенькой длинной кольчуге и с новеньким сверкающим мечом, прощальным подарком отца — отскочил, и в помещение влетел горластый, пышущий гневом и яростно жестикулирующий проконец. Оранжевый и зеленый свет солнц чертил косые линии на внутреннем дворике за дверьми, а с белых стен свисали на побегах экзотические цветы.
— Варвары! Пираты! Воры! — орал брызгая слюной проконец. Это был маленький рыхлый толстяк с кольцами на руках, судя по багровому пористому носу — большой любитель спиртного. Меча он не носил. Одежды так и развевались на нем от яростно-порывистых движений.
— Простите, пур Дрей, — оправдывался часовой. — Он так настаивал… его было никак не остановить. Разве только зарубив на месте…
— Ладно, Фазмарл, — согласился я, отворачиваясь от Сега с его заготовкой для лука. — Впусти этого господина.
А «этот господин» подскочил ко мне, размахивая кулаками у самого моего носа. Потом он увидел Сега и издал пронзительный вопль.
— Вот он — грабитель, разбойник, варвар! Он держит в руках мое имущество, пур Дрей — и он уничтожил прекраснейшее дерево, которое росло на женской половине моего дома!
— Ого! — только и промолвил я и посмотрел на Сега. Тот вцепился в свою деревяшку так, словно того и гляди выпадет за борт аэробота.
— Я всего-навсего срезал самый лучший ствол, пригодный для лука.
Толстяк запрыгал, брызгая слюной и потрясая кулаками.
— «Всего лишь!» Он выдрал сердцевину — самую сердцевину! — дерева, дающего тень моей любимой жене!
Проконцы придерживались странного обычая заводить трех жен. Что ж, этим людям вообще нравится самим себя наказывать.
— Дерево повреждено безнадежно, сударь?
— Безнадежно! Оно получило рану, которую ничто не может исцелить. Мое дерево — любимое дерево моей любимой жены!
— Тогда, если для спасения дерева ничего нельзя сделать, то думаю, лучше всего его выкорчевать и посадить другое.
В ответ на это разумное предложение паттелонец захлебнулся словами, вытер лоб, нашел взглядом кресло и рухнул в него. Я кивнул Сегу, и у этого бесшабашного балбеса хватило ума наполнить до краев гравированный серебряный кубок благородным хремсонским вином и поспешно поднести нашему незваному гостю. Проконец вытер губы, сделал глоток, ахнул и весь задрожал от радости. Приложив руку к сердцу, он пригубил ещё малость.
— Отличное вино, — оценил он, с любовью глядя на кубок. — Добыча из Хремсона, как я понимаю?
Я вежливо склонил голову, но слово «добыча» заставило толстяка вновь вспыхнуть гневом.
— Грабители, разбойники — вот кто вы, все красные налетчики из Санурказза! Срезаете мое лучшее дерево, кромсаете его, оставляете обломки и щепки на моем мозаичном полу, так что моя вторая жена обдирает свои прекрасные ноги! Бедняжка содрала целую пядь кожи!
— Полноте, сударь, — сказал я. Зар свидетель, металлические нотки в моем голосе прозвучали лишь намеком. — Вы все ещё не оказали мне любезности назвать свое имя. Мне неизвестно, ваше ли это дерево. Может, вы выдумали всю эту историю, дабы добиться от меня сочувствия… и вина!
Он качнулся, выпрямился, опираясь на подлокотники, и попытался заговорить, но его толстые губы только шлепали, с них срывалось сопение, а щеки побагровели от натуги. Наконец он открыл рот, и тут точно шлюз прорвало:
— Клянусь светлыми волосами самого Примаса Прока! Я — Юппиппу из Нижней Паттелонии! Я уважаемый человек, меня все знают в этом городе! У меня обширные владения на материке за Перитией, десять широкопалубных кораблей и три жены, самые восхитительные, какими только может похвастаться мужчина! А теперь они гонят меня взашей, оттого что их тенистый сад разорен!
Сег не смог больше сдерживаться, и пролил вино, давясь утробным хохотом. Я же оставался суров и невозмутим.
— Отлично, Юппиппу из Нижней Паттелонии. Я не желаю человеку страданий, особенно от трех жен. Не беспокойтесь, я добьюсь полного возмещения убытков, — мне пришла в голову одна мысль. — А нельзя ли достать другое дерево?
Юппиппу впал в своего рода тихое бешенство.
— Недоумок! Эти деревья растут сто лет!
На Крегене это примерно полжизни.
— В таком случае… Мой друг прибыл из Эртирдрина и вскоре вернется в свою страну. Я знаю, что он немедля предпримет шаги к поиску и отправке вам нового дерева. Вот, сударь, что может быть справедливее этого?
Юппиппу раскрыл рот и лишь пялился то на меня, то на Сега.
— Ну а пока, если вы примете в качестве возмещения немного заурядного золота, конечно же не идущего по романтичности ни в какое сравнение с деревом, то сможете купить большой тент с разноцветными полосами и таким образом защитить от солнца своих очаровательных жен.
И я вынул из пояса пригоршню монет и осторожно выложил на стол. Здесь, в городе, я волей-неволей был вынужден одевался как горожанин, а посему носил тунику, передник и кожаную сбрую.
Юппиппу посмотрел на золото, потом на меня.
— Э… тент?
— Ну да.
— Тент… — его лицо отражало напряженную работы мысли. — Но ведь дерево живое, оно красиво на вид, оно шелестит на ветру, а его листья создают великолепную игру света и тени на каменных плитах и моем мозаичном полу. Между прочим, он известен на всю Паттелонию, пур Дрей.
— Не сомневаюсь. Возьмите золото. Купите тент или новое дерево, другой породы. Но, Юппиппу, теперь я бы хотел, чтобы вы удалились. Вы меня понимаете? По-моему, золото — справедливая плата за причиненный вам ущерб.
Юппиппу в первый раз взял на себя труд внимательно посмотреть на меня, вместо того, чтобы бушевать, реветь, пыхтеть и метать испепеляющие взгляды на Сега и на оскорбляющую его взор отсеченную конечность дерева своей жены. И он увидел мое лицо. Я не заметил, чтобы выражение лица у меня изменилось, но фырканье, крики и пустые угрозы оборвались, словно Юппиппу схватили за горло.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
