Царский закон (2:8, 9)
Прилагательное царский указывает на чрезвычайную важность этого закона. Однако Иаков, видимо, подразумевает что–то еще под этим определением. В него включено много больше, чем просто упоминание об авторитетности этого закона. Тут есть еще пояснение, что закон дан по Писанию[57]. Некоторые комментаторы понимают слова Иакова так, что этот закон является «царем всех законов»[58], однако такая интерпретация маловероятна, потому что прилагательное царский (basilikos) в Новом Завете не употребляется в значении «правящий» или «господствующий». Но повсюду это слово имеет значение «принадлежащий царю»[59]. Если мы примем такое значение, то царский закон в нашем контексте будет означать то, что пришло к нам с особого одобрения Царя[60]. Доводы в пользу такого понимания становятся еще более убедительными, если вспомнить, что Сам Господь Иисус говорил об этом законе как о законе особом, выделяя его среди всего свода библейских законов (напр.: Мк. 12:28–31). Более того, именно это значение подходит к данному контексту Послания Иакова. Он только что сказал, что Бог сделал нас наследниками Царствия (basileia, 5). Теперь он провозглашает закон–basilikon, закон Царства, закон, который совершенно особым образом принадлежит Царству Божьему.
Итак, это закон, который предстает перед нами во всей своей силе и у которого есть авторитет, основанный на Писании. Этот закон в значительной степени выражен в особой заботе нашего Царя, в том, что особенным образом соответствует Его характеру, что мы получаем вместе с царским гербом, где написано: возлюби ближнего твоего, как себя самого (8). И как важны здесь последние два слова! Это ключ к пониманию всей заповеди. Если мы хотим знать, как нам любить своих ближних, зададим себе главный вопрос: как мы любим самих себя? Никогда (надеюсь) мы не относимся к себе с трепетным волнением, довольно редко думаем о себе с глубоким чувством удовлетворения, по большей части не одобряем себя, иногда мы сами себе противны — но все же всегда заботимся о себе, проявляем к своей персоне внимание и участие. Когда утром мы ловим свое отражение в зеркале, с губ невольно срывается «у–уф». И все же мы немедленно несем это, может быть, не вызывающее большого восторга лицо в ванную, мы моем его, ухаживаем за ним и делаем все возможное, чтобы оно выглядело настолько хорошо, насколько позволяет его природа. И так целый день: любовь к себе означает любовную заботу, попечение, уход и внимание. Это и есть образец, по которому мы должны строить наши взаимоотношения с любым из ближних. Сегодня в мире все способствует тому, чтобы мы считали эмоции и чувства основными проявлениями любви. Но по Писанию любовь выражается в заботе, ибо любовь, которую мы обязаны отдать нашему ближнему, похожа на ту, которой мы любим себя.
Противоположностью царского закона (8) назовем лицеприятие (9). Эти два понятия противопоставлены друг другу с помощью следующего заключения: «хорошо делаете» и «грех делаете». Сущность царского закона: в случае необходимости мы обязаны проявить к ближнему ту любовь, которую изливаем на себя. Сущность лицеприятия: объектом нашего заботливого отношения избирается вовсе не тот человек, у которого есть в этом насущная потребность. Тут совсем другие мотивы. Когда люди Божьи в давние времена ступили на землю Ханаана, они получили повеление отождествить с законом Божьим две горы в центре этой земли, гору Гевал и гору Гаризим. Благословения, обещанные повинующимся Богу, были провозглашены с горы Гаризим, а проклятия за непослушание были провозглашены с горы Гевал (Втор. 27; Нав. 8:30–35). И пока люди жили в той земле, они не могли ослушаться Божьего закона так же, как не могли сдвинуть с места обе эти горы. Они не могли забыть ни благословений Божьих, ни Его проклятий так же, как не могли не видеть эти две горы, постоянно находившиеся в поле их зрения. А в Послании Иакова такими горами Гаризим и Гевал становятся путь благочестия (8) и греховный путь (9).
Однако сказать всегда легче, чем сделать. В мире очень много нуждающихся людей, вокруг нас столько страждущих. Позаботиться обо всех просто невозможно. Здесь можно воспользоваться следующей подсказкой. Во–первых, каждый из нас должен выяснить, к чему призывает его Бог. В мире действительно много нуждающихся в нашей помощи, но Господь жатвы — единственный, Кто направляет Своих работников: одних туда, других сюда, руководствуясь Своей совершенной волей (Мф. 9:35—10:5). Мы можем считать всех людей нашими ближними, но у каждого из нас есть особая сфера деятельности, вот она–то и есть наше призвание. Во–вторых, мы должны уважать призвание других людей. Один человек, живущий в районе скопления перенаселенных многоэтажных жилых домов, приехав в богатый пригород, вслух высказал такую мысль: «Интересно, как бы повел себя священник здешней церкви, окажись он в нашей тесноте среди простых людей». И над этим действительно стоит подумать. Мы обязательно должны проявлять особое участие к обездоленным людям, живя вместе с ними. Но иногда служители, призванные трудиться в неблагополучных районах, задаются вопросом, почему Бог не может призвать их на служение в богатый район. Пред Господом мы стоим или падаем (Рим. 14:4, 10—12), и нам следует уважительно относиться к призванию других людей. В–третьих, мы должны помогать друг другу в труде. Есть одна очень удобная фраза: «Это не моя стезя». В лучшем случае ею мы утверждаем собственную компетентность в другой области и понимание ситуации, ибо совсем неплохо знать границы собственных возможностей и чувствовать свое призвание. Некоторые люди могут совершенно спокойно работать там, где процветают хулиганство и разбой, а другие понимают, что с подобной ситуацией им не справиться, что это «не их стезя». Но как легко такое отношение может превратиться в безразличие: это не моя стезя, пусть здесь работают другие. «Господь, вот я, но пусть поедет моя сестра». Есть люди, которые предпочитают отворачиваться от насущных потребностей обездоленных. Мы должны научиться радоваться успехам других, восхищаться послушанием наших братьев и сестер, ведущих суровую жизнь как дома, так и за границей, а может быть, благовествующих (о, как это тяжело) сытым и благополучным. Если мы не едем сами или если мы сами не призваны, мы должны хотя бы поддержать тех, кто призван, ибо все мы братья друг другу и ко всем нам обращена была заповедь Великого поручения. По условиям царского закона я несу ответственность за все, в чем нуждаются другие: мои братья и сестры нуждаются в моих молитвах любви, в моей заботе и моей поддержке. «Лицеприятие, — говорит Лесли Миттон, — это оскорбление Бога, а не добродушная слабость».
Божий закон и Божий характер (2:10,11)
Обсуждение данной темы привело нас к выводу, что существует определенный закон. Его установил Царь, Которому мы служим. Это Его царский закон. По требованиям этого закона нашему ближнему нужно отдать ту же любовь и заботу, которую мы непроизвольно изливаем на себя. Но все ли в равной степени должны так поступать? Нельзя ли отступить от этого конкретного правила в нашем частном случае на том основании, что наше служение идет в ином направлении? Некоторые люди в служении обездоленным находят свое истинное призвание, а у других общение с бедными вызывает лишь боль и горечь.
Иаков мог бы ответить на этот вопрос, пояснив значение слова царский. Он мог бы подчеркнуть, что этот закон назван царским именно потому, что занимает особое место в сердце и желаниях Царя. Этот закон особым образом отражает Его сущность, то есть то, Кем в реальности является Сам Царь и каковы Его желания. А посему закон обязателен для исполнения теми людьми, которые хотят жить так, чтобы угодить Царю. Но, судя по тому, что Иаков говорит в своем Послании, такой подход и такое объяснение покажутся недостаточно убедительными. Иаков идет дальше понятия индивидуальной ответственности и обязанности подчиниться царскому закону и устанавливает некую всеобщую обязанность, которая, по сути дела, является обязательством и долгом каждого человека без исключения. Он делает это следующим образом: во–первых (10), он утверждает, что закон представляет собой неделимое целое. Невозможно выбрать для исполнения какие–то отдельные заповеди по своему усмотрению, потому что нарушить целое означает нарушить «закон». Когда мы видим месяц, мы говорим, что это луна, потому что луна есть целое, несмотря на то что в данный момент видна лишь ее часть. Точно так же в каждой отдельной заповеди закон Божий представлен во всей своей полноте. Если прибегать к помощи сравнений, то закон лучше сравнивать не с грудой камней, а с листовым стеклом. Мы можем взять отдельный камень, но груда камней останется. Но если мы захотим получить осколок стекла, нам придется разбить целое. Закон Божий — как стекло: нельзя нарушить его целостность бесследно, поскольку трещины разойдутся по всей поверхности.
