– Слепозмейка? Нет! Ну вот, теперь я вообще ни о чем, кроме змей, думать не могу. В Идрисе водятся змеи? Я думал, их давно отсюда выгнали…
– Это из Ирландии их выгнали, – возразил Саймон. – Еще во времена святого Патрика.
– Одно другому не мешает. Да нет, конечно, не может тут быть никаких змей. Или все-таки?..
В мягком шотландском выговоре Джорджа теперь отчетливо слышалась дрожь.
– Интересно, а еноты в Идрисе водятся? – попробовал сменить тему Саймон. Поерзал на узкой кровати, пытаясь устроиться поудобнее. Бесполезно. Как ни ложись – все равно жестко. – В Нью-Йорке вот енотов полно. Залезают везде. Умеют открывать двери. Я читал в интернете, что они даже ключами пользоваться научились.
– Не люблю змей. Змеям и ключи не нужны.
Саймон на несколько секунд замолк. Поймал себя на мысли, что «Змеям не нужны ключи» – клевое название для альбома. Сначала звучит классно, а потом становится обыкновенным, и ты думаешь: «А с чего вдруг оно показалось классным? Наверно, это неспроста, что-то в нем есть».
– Ну, так что это? – спросил он.
– В смысле «что это»?
– Ну, что там начинается на «с»?
– Саймон.
Вот в такие тупые игры приходится играть, если живешь в подвале Академии Сумеречных охотников – или, как они теперь называли это место, на этаже вечной сырости. Джордж уже миллион раз проехался на тему того, как жалко, что они не слизни – тогда бы здешние условия подошли им идеально. Пока Академия стояла закрытой, тут прижилось полным-полно разных существ, и Саймон с Джорджем давно уже с этим смирились. Они больше не паниковали, заслышав шебуршение за стеной или топот маленьких лапок под кроватью. Все это было не страшно, если только странная возня не доносилась прямо из кровати – что, надо признаться, случалось уже не раз.
Считалось, что простецов (или отстой, как их тут часто называли) поселили в подвале потому, что это – самое безопасное место в Академии. И Саймон не сомневался, что так оно и есть, – вот только это была не вся правда. Настоящая причина крылась в другом – в потрясающем снобизме Сумеречных охотников. Высокомерие было у них в крови.
Но Саймон сам хотел попасть сюда – и в Академию, и к простецам, – так что жаловаться было совершенно бессмысленно.
Без интернета, без телефонов, без телевизоров ночи здесь могли быть очень длинными. Когда гасили свет, Саймон с Джорджем часто болтали в темноте – вот как сейчас. Иногда они просто лежали, каждый на своей кровати, в тишине, зная, что сосед рядом. Это было… важно. Саймону становилось легче от того, что он не один в этой комнате, что Джордж тоже здесь. Он вообще не знал, смог ли бы вынести одиночество.
И дело не только в холоде, в крысах или в плесени и слизи. Дело в том, что творилось у него в голове. Внутренние голоса становились громче. Отрывки воспоминаний всплывали, как кусочки давно забытых песен. Воспоминания об огромной радости и об ужасающем страхе, которые зачастую не соединялись ни с какими событиями или людьми. То были просто чувства, ощущения, обступавшие его в темноте со всех сторон.
– А ты когда-нибудь замечал, – продолжал Джордж, – что здешние одеяла всегда кажутся сырыми, даже если ты точно знаешь, что они сухие? Я ведь из Шотландии и знаю, что такое шерсть. Знаю, что такое овцы. Так вот, я тебе точно говорю: это – не шерстяные одеяла. Это вообще какая-то демоническая шерсть. У меня после этих кроватей наутро суставы ноют.
Саймон промычал в ответ что-то нечленораздельное, почти не обращая внимания на слова Джорджа. Подобные разговоры они вели каждую ночь. Темы оставались неизменными: слизь, плесень, обитатели здешних стен, грубые одеяла, холод.
Мысли Саймона унеслись в совершенно ином направлении. Совсем недавно его навестили две девушки. И с обеими он облажался.
Изабель и Клэри. Два самых важных (по крайней мере, насколько он мог судить) человека в его жизни. Изабель пришла, чтобы заявить на Саймона свои права, а он велел ей убираться. И до сих пор не мог понять, зачем он это сделал. Ясно только одно: невозможно вернуть все, как было раньше. Тем более что он попросту не может вспомнить, как именно все было.
На тренировочном задании Изабель появилась снова – и уничтожила вампиршу, которая собиралась его убить. И сделала это так хладнокровно! И так холодно потом держалась с ним, Саймоном…
А потом пришла Клэри. «Будь с Изабель помягче, – сказала она. – Она куда слабее, чем кажется».
Кто бы мог подумать, что Изабель – надменная Сумеречная охотница, своим золотым хлыстом способная рассечь демона напополам, – на самом деле куда слабее, чем кажется?
Чувство вины не давало Саймону уснуть.
– Опять Изабель? – спросил Джордж.
– Как ты узнал?
– Рассудил логически. Сначала она появилась и пригрозила превратить в фарш любого, кто к тебе приблизится. Хотя вы с ней сейчас, похоже, даже не разговариваете. А потом завалилась Клэри, чтобы поговорить с тобой – об Изабель. Ну и вдобавок ты бормочешь во сне ее имя.
– Правда?
– Иногда. То ли «Изабель», то ли «карусель». Может, и то и другое.
– Ну и что мне с этим делать? Я даже не знаю, стоит ли вообще с этим что-то делать.
– Я тоже не знаю, – ответил Джордж. – Может, завтра придумаешь? Утро вечера мудренее. Лучше попробуй поспать.
Повисла долгая тишина. А потом…
– Здесь наверняка есть змеи, – заявил Лавлейс. – Самое место для змей! Тут холодно. И камень кругом, и куча дырок, куда можно влезать и вылезать. Полчища мышей на еду… Господи, почему я все еще разговариваю? Саймон, заставь меня заткнуться…
Нет уж, лучше его не останавливать. Даже бредни о змеях, живущих с ними в одной комнате, были куда приятнее, чем те мысли, что сейчас осаждали голову Саймона.
Времена года в Идрисе сменялись так же четко и определенно, как в Нью-Йорке, но не причиняли таких неудобств. Зима в Нью-Йорке – горы замерзшего мусора и слякоть; лето – асфальт, плавящийся от жары, и капающие кондиционеры, от которых возникает ощущение, будто тебя сверху оплевали. А Идрис – это уютная зелень в теплую погоду и бодрость и спокойствие в морозы. Здесь всегда пахнет свежестью и горящими в камине дровами.
То есть почти всегда. Иногда по утрам случались и настоящие бури – как на этой неделе, например. Порывы ветра жалили, как осиный рой. Холод забирался под одежду. Экипировка Сумеречных охотников, даром что удобная для тренировок, практически не грела. Легкая, дающая свободу движений, она была именно такой, каким должно быть боевое облачение, но совершенно не годилась для того, чтобы торчать в ней посреди болота в семь утра, когда солнце едва встало.
Саймон думал о толстой домашней куртке, о шерстяном одеяле, вообще обо всем теплом, что приходило в голову. Завтрак – субстанция, видом похожая на овсянку, а по сути – настоящий клей, – комом давил на желудок.
Кофе. Вот что ему нужно сегодня утром.
В Идрисе нет кофеен. Некуда зайти и заказать чашечку горячего, дымящегося, бодрящего кофе. На завтрак в Академии давали слабый чай – Саймон подозревал, что это и не чай вовсе, а разведенный суп, один из тех отвратительных супов, которые варили на здешней кухне. Он готов был поклясться, что сегодня утром нашел у себя в кружке картофельную кожуру. И надеялся, что это была именно картофельная кожура, а не что-то похуже.
Чашку кофе из «Джавы Джонса». Неужели он требует от жизни невозможного?
– Видите дерево? – рявкнул Делани Скарсбери, тыча пальцем вперед.
Из множества вопросов, которые тренер по физической подготовке задал им за последние несколько месяцев, этот относился к разряду самых логичных и понятных – и все-таки совершенно сбивал с толку. Конечно, все ученики ясно видели дерево – единственное на этом участке поля. Высокое, чуть накренившееся влево.
«Утро со Скарсбери» – так могло бы называться какое-нибудь утреннее радиошоу для чудаков. Но в Академии так называлась пытка, придуманная лишь для того, чтобы воссоздать условия боя с демонами и научить учеников сражаться. Впрочем, как ни крути, «пытка» работала: Саймон сейчас чувствовал себя в гораздо лучшей форме, чем в первые дни занятий.
– Видите дерево?
Вопрос был настолько очевиден, что в первый раз никто на него не ответил. На этот раз все дружно пробормотали, что да, они видят дерево.
– Значит, вот что вы сейчас будете делать, – удовлетворенно продолжал Скарсбери. – Вы залезаете на дерево, проходите вот по этому суку, – он показал на толстую ветвь, метрах в пяти над землей, – и спрыгиваете.
– Ни за что, – буркнул Саймон, и не он один. Толпа учеников недовольно загудела. Никого не привлекала перспектива карабкаться на дерево, а потом специально с него падать.
