Объясняя разнообразие своих увлечений, Табатабаи рассказывает: «Различные идеи нуждаются в различных средствах их выражения. Некоторые требуют красок, другие — резца скульптора, третьи — движения, а многие — слов. Я лично отдаю предпочтение изобразительному искусству и поэзии». На путь служения искусству Табатабаи вступил с вполне определенными взглядами. «Каждый художник, — говорил он, — должен выработать свою собственную технику и полагаться на собственные идеи. Если кто-то заимствует их от другого, его работы будут второразрядными. Я не могу следовать западным тенденциям в искусстве, так как сам я иранец, воспитан на иранской истории и литературе. Всю жизнь я живу среди людей, которые говорят, ведут себя и думают, как иранцы. Поэтому восприятие той или иной идеи обусловлено моей национальностью. Следование западной манере было бы своего рода отрицанием своего собственного „я“, а в конечном счете и моей национальности. Я полностью убежден в том, что художник должен оставаться самим собой».
На этой здоровой основе художником сделано немало хорошего. Его первые работы глубоко национальны. Широко использует Табатабаи традиционные декоративные элементы вроде каллиграфии, стилизованных птиц, цветов. Линии мягкие, плавные, округлые. Не случайно целый ряд произведений выполнен им на темы классической персидской поэзии и легенд.
Не остался Жазе Табатабаи и в стороне от острых социальных проблем. Он создает серию работ под общим названием «Не птица и не человек». Это своего рода протест против еще не равноправного положения восточной, в том числе иранской, женщины в современном цивилизованном обществе. «К женщине, — говорит художник, — порой относятся, как к птице, которую держат в клетке ради удовольствия. Но она — не птица. Однако она и не человек, так как не пользуется всеми правами последнего».
Нельзя было бы не оценить и убежденности Табатабаи в большой ответственности художника в современном мире. «Конечно, — заявлял он, — я не ученый и не философ, но никто в наше время не может остаться в стороне от социальных вопросов, от проблем современной науки и техники. Мы выросли в окружении всего этого. Мы слышим о гибели людей во Вьетнаме, об опасности ядерных взрывов, о полетах человека в космос. И все это нельзя обойти в своей творческой работе».
Однако поиски Табатабаи в рамках традиции национальной иранской культуры не получили полного развития. В последние годы можно было наблюдать, как принципы «нового искусства» все больше и больше стали проникать в творчество молодого художника. Когда однажды мне довелось посетить выставку художников Турции, Ирана и Пакистана, трудно было поверить, что у входа стояла скульптура, принадлежащая Табатабаи. Она была выполнена в «лучших» традициях ультрамодного искусства: поржавевшие куски металла были нанизаны на железный лом. В целом это сооружение представляло собой что-то вроде человеческой фигуры.
Такие нерадостные встречи случались потом не раз. Например, на выставку семи молодых художников в галерее Мес Жазе Табатабаи представил работу под названием «Голова». Это — тот же набор металлических предметов, скомпонованных в виде головы и посаженных на вагонную рессору. Если тронуть эту «голову», она закачается на своей толстой пружине, изображающей шею.
Касаясь философии своей деятельности как скульптора, Табатабаи говорит:
— Я создаю свои скульптуры таким образом, чтобы их компоненты можно было свободно удалить. Всякий может менять «части», передвигать их.
— В чем же смысл, идея этих скульптур? — спрашиваем мы.
— Каждый человек свободен делать собственные выводы о том, что означает та или иная скульптура, — отвечает Табатабаи.
Конечно, никакого отличия здесь от взглядов западных авангардистов нет. Как гласит иранская пословица: «Что Али Ходжа, что Ходжа Али».
Приносит ли такого рода творческая деятельность удовлетворение художнику? Пожалуй, это, скорее, обыкновенная дань моде. Не случайно, выступая уже в качестве поэта, он говорит о своей судьбе:
Кто чувствует этот тяжелый трудИ страданье мое?Где конец моей печали?О боль моего сердца,О страданье моего духа…
Общественность страны все более отдает себе отчет в том, что абстракционизм препятствует возрождению лучших традиций богатого иранского искусства и призывает писателей и художников стать на путь критического реализма и отказа от формализма, абстракционизма и субъективизма.
Энтузиаст иранского театра
Лекция «Новый театр и Станиславский», состоявшаяся в Тегеране, в Иранском обществе культурных связей с Советским Союзом, имела огромный успех. Зрительный зал Дома культуры был заполнен до отказа. Пришли видные деятели культуры, артисты театра и кино, студенты, многочисленные любители театрального искусства. После лекции собравшимся были показаны киноленты, запечатлевшие репетиции Станиславского, фрагменты из пьес в постановке МХАТа с участием Москвина, Качалова и других прославленных мастеров советской сцены.
Когда же вечер подошел к концу, его участники еще долго не расходились. На дорожках парка, среди стройных сосен и вековых чинар продолжался оживленный обмен мнениями о путях развития современного театрального искусства, о нынешнем положении иранского национального театра. Возникали споры, выдвигались предложения, обсуждались различные проекты.
В чем секрет успеха этого вечера у художественной интеллигенции Тегерана? Прежде всего, пожалуй, он заключался в самой значительности темы. Но не только в этом. С лекцией выступил крупный театральный деятель Ирана, актер и руководитель театра «Анахита» («Венера») Мостафа Оскуйи. С именем Оскуйи связаны настойчивые поиски путей развития иранского национального театра. Выпускник Государственного института театрального искусства имени Луначарского Мостафа Оскуйи прилагает много усилий к тому, чтобы вывести иранский театр из того тупика, в каком он сейчас находится, сделать его важным средством художественного воспитания людей.
— Театр в Иране, — говорит Оскуйи, — стал чем-то вроде нового бизнеса для узкой группы лиц. В этом и кроется одна из важнейших причин его упадка.
Свои идеи и знания Оскуйи стремится претворить в жизнь на сцене театра «Анахита». В его репертуаре «Отелло» Шекспира, «Три сестры» Чехова, «Таня» Арбузова, инсценировка по мотивам «Шах-наме» Фирдоуси под названием «Рустам и Сохраб» и другие пьесы.
— В театре «Анахита», — рассказывает Оскуйи, — впервые создан художественный коллектив, как этого требовал Станиславский. Труппа делает попытки провести в жизнь учение выдающегося артиста.
Однако деятельность театра «Анахита», как и других иранских театральных трупп, сталкивается с большими трудностями. Многие театры открывались и после непродолжительной работы закрывались. Так, театр «Кесра», открывшийся в 1963 году, в силу финансовых затруднений вскоре закрылся. В 1965 году он вновь начал свою деятельность, но уже в основном как кинотеатр: днем в нем демонстрируют фильмы, а вечером ставят спектакли.
Как-то тегеранская газета «Ажаньг» писала: «Любители театра, представители художественных кругов часто задаются вопросами: Почему театр оказался в тупике? Почему театры один за другим закрываются? Почему люди не знают театра? Почему имена артистов не известны среди широких кругов населения?» А газета «Эттелаат» отмечала: «На сегодняшний день иранского театра фактически не существует… Кроме театра „Анахита”, имена других коллективов не известны».
Как же это произошло? В чем причина кризиса в столь важной сфере культурной жизни страны? История иранского театра не уходит в глубокую древность. Ее истоки — в траурных процессиях, которые устраивались в средние века в честь «мучеников» мусульманской религии. Такого рода мистериальный театр «тазие» оформился к концу XVIII века. Обращался этот театр и к другим религиозным темам. Техника представлений, декорации и костюмы были крайне простые. Пользовались популярностью в те времена и народный театр кукол, и театр бродячих актеров. В первой половине XIX века в иранском театре делались попытки ставить комедии Мольера.
В начале XX века появилась первая крупная национальная труппа актеров, которая в 1911 году оформилась в театр под названием «Национальный театр». В те же годы был создан Театр комедии.
В дальнейшем Национальный театр столкнулся с большими трудностями. Расширение деятельности западного кинематографа, создание различных увеселительных заведений по западному образцу свели на нет значение национальных театральных трупп, а также старинного театра «тазие». Активизация деятельности национального театра вскоре после второй мировой войны продолжалась недолго. Созданные в 1952 году частные театры «Саади» и «Тегеран» из-за финансовых затруднений часто закрывались и вскоре вообще прекратили свое существование. В этой связи «Техран Джорнэл» писала, что «четыре тегеранских театра в течение нескольких лет вели борьбу за свое существование, пока недостаток средств и талантов практически не лишил их возможности продолжать свое дело». Между прочим, газета отмечала, что, если бы в этот тяжелый момент «правительство вмешалось и оказало необходимую финансовую поддержку, иранский театр, или то, что от него осталось, выжил бы и, пожалуй, со временем окреg».
