К тому времени как Филипп остановил машину у подъезда дома, Айрис взвинтила себя до такого состояния, что уже не могла сдерживаться.
– Что ты намерен делать по поводу Эш? – взорвалась она, когда Филипп подошел, чтобы помочь ей выйти из автомобиля. – И потом, если ты думаешь, что можешь рассказывать каждому встречному, будто дом уже чуть ли не куплен тобой, то учти – могут быть и другие мнения на этот счет!
– Отложим обсуждение предложенных тобою тем до того, как войдем внутрь. Здесь холодно, – спокойно сказал Филипп, беря Айрис под руку и помогая ей взобраться по скользким ступенькам крыльца. – Сходи лучше наверх и посмотри, как чувствует себя твоя мать, – добавил он тоном распорядителя и вошел в холл.
– Почему бы тебе не заняться собственными делами и перестать командовать мной? – вне себя от возмущения выкрикнула Айрис, направляясь в то крыло дома, где находилась Люцилла.
Мать крепко спала. Айрис поправила сползшее на пол одеяло и спустилась вниз в гостиную, продолжая сердиться. Филипп расположился в кресле перед столиком, на котором стоял поднос с большой бутылкой редкого виски и двумя пустыми бокалами. Она уже давно не могла позволить себе такой дорогой напиток. Айрис заметила, что Фил положил несколько поленьев в тлеющую топку большого камина, пламя отражалось мягким отсветом на поверхности старинной мебели и красных бархатных гардинах.
– Вот, возьми... Это согреет тебя немного, – сказал Филипп, протягивая дрожащей женщине бокал с бледно-коричневой жидкостью.
Отстраняясь от предложенного виски, Айрис замотала головой.
– Я не хочу больше ничего пить. За обедом уже выпила достаточно и...
– Господи! Расслабься ты, наконец! – нетерпеливо проговорил Филипп, вставляя твердой рукой бокал в ее руки. – Победи ты, в конце концов, свой комплекс неполноценности. Один мудрый француз давным-давно подметил удивительный парадокс: наиболее скверным в комплексе неполноценности является то, что обладают им отнюдь не те, кому следовало бы. Оцени мою аналогию! Чем не скрытый комплимент в твой адрес? Очень прошу тебя – выпей. Это тебя успокоит. Поверь, это чисто медицинская порция. Я далек от того, чтобы соблазнять тебя демоническим напитком. Мне хочется только, чтобы ты перестала дрожать от холода и согрелась.
– Я действительно не...
– Пей! – приказал Филипп, сердито глядя на сидящую перед ним женщину, пока та не подчинилась его требованию. Затем он помог ей подняться и отвел к уютному дивану у камина.
– Что случилось с блестящим, неотразимым Бешеным Филом Бартоном? Судя по всему, ты обладаешь обаянием гремучей змеи! – съязвила она, не собираясь признаваться в том, что виски действительно хорошо согрело и немного расслабило ее.
– Я тебя уже просил забыть о прошлом, – сказал он твердо, усаживаясь в другом конце дивана. – Меня интересует только настоящее и, конечно, будущее. Поэтому и хочу обсудить, что нам предпринять в отношении Эшлинг.
Айрис испытала огромное облегчение, услышав, что Филипп, наконец, затронул тему, которая не давала ей покоя вот уже несколько недель. Она глубоко вздохнула. На какие бы провокации он ни пошел, ей надо сохранять спокойствие и выдержку, а также трезвую голову.
– За те годы, что тебя не было, Шилдтон изменился, немного вырос, но он по-прежнему остается небольшим провинциальным городком, где каждый проявляет живой интерес к делам соседа. Другими словами, – Айрис мягко улыбнулась, – он все тот же рассадник слухов и сплетен, каким был всегда.
Филипп пожал плечами.
– Пока ты не сказала мне ничего такого, чего бы я не знал. Но учти такую вещь: порицание со стороны дурных людей – та же похвала.
– Ах, какой же ты умный!
– Это не я, а Сенека-младший.
– Значит, не ты, а малыш Сенека так относится к жителям Шилдтона, где все как один глупые и плохие?
– Сам не оправдываюсь, но за Сенеку вступлюсь, сославшись на другой его афоризм...
– Фу ты! Мне надоело это жонглирование заемной мудростью.
– И, тем не менее, послушай: «Круг наших нравственных обязанностей гораздо шире того, что предписывают законы». И замечу от себя: что подсказывает людская мораль.
– Нравственность, мораль... – слова не из твоего лексикона, да и понятия не из твоего жизненного опыта.
– Но почему же? Я же не зря сказал тебе, что восемь последних лет не прошли для меня даром. Много думал, читал, учился, так сказать, мудрости...
– Ну, знаешь, – быстро перебила его Айрис, – не зря, видимо, сказано: научиться мудрости так же невозможно, как научиться быть красивым. Стоит быть справедливой: природа, подарив тебе одно, напрочь отказала в другом. Впрочем, желание поумнеть, присвоив чужой книжный ум, понятно и даже похвально. Были бы охота, время и деньги, – не без яда в голосе прокомментировала рассерженная молодая женщина признания мудреца-самоучки. Бросая ему в лицо злые слова, она ощущала при этом нечто сродни удовольствию. – У меня возможностей приобщиться к книжным истинам было куда меньше, чем у богатого повесы. Но тоже могу сослаться на уважаемого человека, который, судя по всему, именно про тебя сказал: «Любовь к самому себе – роман, длящийся целую жизнь». Так что восемь лет – просто мелочь...
– И кто это так обо мне?
– Уайльд!
– Прекрасный друг парадоксов? Скажи ему при личной встрече, что он плохо меня знает. Впрочем, его характеристика вовсе не так уничижительна, как тебе хотелось бы. Если себя не любить, как научишься любить других?..
– Вот и люби! Себя! Других! Только разреши мне усомниться в твоей способности любить, если ты не можешь понять очевидное: для девочки, чья судьба, как ты уверяешь, тебе небезразлична, убийственными будут пересуды о ее семье.
– Ну, зачем ты так, Айрис? Просто я думаю, это не главное, о чем стоит говорить сейчас...
– Прекрасно! – воскликнула Айрис нетерпеливо. – Но я прожила всю свою жизнь в Шилдтоне. Здесь родилась и выросла Эшлинг. И можешь поверить мне на слово – достаточно одному человеку увидеть вас вместе, через двадцать четыре часа каждый в городе будет знать, что Чарлз женился на мне, потому что я ждала внебрачного ребенка. Но это только малая часть айсберга, – быстро добавила она, видя, как Фил беспокойно шевельнулся на диване. – Тебе, естественно, наплевать на мое доброе имя. А как насчет Эш? Пока она еще слишком мала и не обращает на тебя особого внимания. Но ты можешь представить, каким шоком для нее будет узнать, что Чарлз не ее отец? Не говоря о том, что в школе над ней будут смеяться и издеваться – дети порой очень жестоки. Я не позволю подвергать Эш такому испытанию. – Айрис взглянула на Филиппа. Ее руки, крепко сжатые в кулаки, побелели от напряжения. – Предупреждаю, я пойду на все, но не допущу, чтобы ты разрушил и ее жизнь!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
