– Действительно… – сказала, подумав, Даша. – Логичнее было бы – королева английская или там самозванка Шиффер… И что же, поговорить с ней никак нельзя?
Он мгновенно подобрался, даже, можно сказать, ощетинился, глянул колюче, враждебно:
– Дарья Андреевна, у меня есть недвусмысленное предписание начальства, подкрепленное к тому же письменным решением прокуратуры. Возле палаты вместе с милиционером, которого поставили от вас, круглосуточно находятся два человека из частной, я бы сказал, структуры…
– Папочкины волкодавы? – не особенно и удивившись, кивнула Даша. – А как это с вашими правилами гармонирует?
– Это, понимаете ли, решалось на таком уровне… Вы только поймите меня правильно…
– Да что там, это нетрудно, – сказала Даша. – Но хотя бы взглянуть на нее можно?
– А это необходимо?
– Вы знаете, я тоже умею бегать по высоким кабинетам, – сказала Даша холодно. – Беклемишев, конечно, перетягивает меня по всем параметрам и габаритам, однако… Не затевать же нам длинную склоку из-за того только, чтобы я на нее пару минут посмотрела?
Судя по его лицу, он охотно послал бы подальше всех скопом – и Дашу, и Бека, и свое начальство. Но не было в загашнике пригоршни бабкиных империалов, что поделать…
– Ну хорошо, – согласился он нехотя. – Посмотрите минутку, без малейших попыток навязать общение. Согласны? Вам самой не нужны лишние неприятности, эти мордовороты, что сменяют друг друга, наябедничают моментально…
– Договорились, – сказала она. – Смотрю и молчу.
Врач встал с тягостным вздохом, выбрался из-за шаткого стола. Даша вышла в коридор первой. Вновь появилась неведомо откуда толстая санитарка, и они с врачом недолго толковали о каких-то здешних делах, Даше совершенно непонятных. Она стояла в стороне, нетерпеливо притопывая ногой. После безумного вопля, донесшегося откуда-то из глубины заведения, по спине невольно прошел мерзостный холодок.
Врач открыл ключом с треугольным вырезом врезной замок, толкнул дверь. Даша пошла следом, окунувшись в непередаваемый ореол трудноопределимых, но, безусловно, противных запахов, воплей и визгов.
Железные двери с большими «волчками», двери, являвшие собою решетку, – подобного она навидалась в тюрьме, но здесь было совсем другое… Она старалась не смотреть по сторонам, но взгляд все же цеплялся порой за нелепые скрюченные фигуры, похожие на зомби из дешевых фильмов.
Тусклые желтые лампочки, запахи, стоны… Рехнуться можно. В самом конце коридора маячили три фигуры, разместившиеся на хлипких табуретах. Сержант в расстегнутом кителе, с коротким автоматом на коленях, и двое цивильных. Сержант остался сидеть, зато те двое шустро вскочили, уставившись на Дашу.
Один – молодой, с первого взгляда ясно, из примитивных «штакетников» без лишних извилин, второй – постарше и посерьезнее, с явными признаками мыслительной деятельности на лице. Потом и сержант вскочил – узнал ее, должно быть.
Лица у всех троих уже несли на себе некий отпечаток долгого пребывания здесь, въевшийся в кожу, как краска. Смесь тоскливого отвращения с покорностью неизбежному.
– Товарищ майор… – зачем-то шепотом произнес сержант. – За время дежурства…
Даша махнула рукой, оборвав его. Тот из охранничков, что был постарше, настороженно придвинулся:
– Вас что, не предупреждали?
Нехороший был взгляд, дай волю – полоснул бы тесачком с обратной заточкой клинка, от всей души ублаготворил бы…
– Взглянуть-то можно? – с невинным видом спросила Даша. – Тихонечко посмотрю секунду и уйду…
Не было никакого смысла задираться с ними – в конце-то концов, они старательно выполняли приказ…
Даша подошла к толстенной решетке, кое-где тронутой ржавчиной. За спиной настороженно посапывали охранники. Палату-камеру заливал яркий свет, как и полагалось по инструкции. Впрочем, с первого взгляда было видно, что неустанными трудами Бека узилище, насколько могли, преобразили – кровать застелена бельем, какого в этих стенах не видывали отроду, в углу, на разостланном прямо на полу ярком полиэтиленовом пакете – сущая россыпь разнообразнейших фруктов, какие-то соки в больших пластиковых бутылках, плитки шоколада. Все, похоже, нетронутое. Даша обернулась к врачу, тот страдальчески пожал плечами и шепнул:
– Плохо ест, почти совсем не ест, из-за лекарств…
– С ложечки кормить будешь, козел, если понадобится… – пробурчал за спиной охранник помоложе.
Пижама на девушке, сидевшей посреди небольшой палаты, была вовсе уж роскошная. Распущенные волосы закрывали лицо, вокруг, куда ни глянь, стояли и лежали разноцветные танки, некоторые величиной со спаниеля. Один из них постоялица как раз и баюкала – старательно, сосредоточенно. Даша почувствовала к ней острую ненависть, попыталась вдолбить себе, что рано пока выносить вердикт – и все равно, ничего не могла с собой поделать. Потому что правильный мент лежал в гробу…
Женя, легонько встряхнув головой, с той же старательностью покатила танк по полу, к решетке, ползла следом на коленках, ни на кого не глядя, нелепая в своей великолепной пижаме под ослепительно светившей лампой палаты для буйных. Даша едва не попятилась. Большой зеленый танк скрипел по полу, по синтетическому ковровому покрытию – н-да, постарался папаша…
Танк полз прямо на Дашу, отметившую мимоходом, что густые, длинные волосы миллионеровской дочки прекрасно расчесаны – либо ее безумие не простирается столь глубоко, чтобы забыть о внешности, либо сюда регулярно пригоняют парикмахершу. Вероятнее всего второе.
Она непроизвольно отступила на полшага, когда большой зеленый танк замер у самой решетки. Женя подняла голову, безмятежно улыбнулась, чуть приподняла танк, заставив его подпрыгнуть, громко сказала:
– Пх!
И выпрямилась, слегка пошатнувшись. В движениях было все же нечто скованное, механическое – медикаментов не жалели – и лицо застывшее, чуть обрюзгшее. Но глаза были красивые, серые, прозрачные, полные то ли веселого безумия, то ли безумного веселья. Столкнувшись с ней взглядом, Даша испытала весьма сложные чувства, которые ни за что не взялась бы сейчас истолковать. Недоверие, страх, отвращение? Все вместе?
К ней протянулась через решетку тонкая, изящная рука, и Даша на миг растерялась.
– Дай пистолет, – сказала Женя, вперившись в нее прозрачным, пустым взглядом.
Даша оглянулась на врача. Тот безмолвствовал. Охраннички тоже растерялись, не имея, должно быть, инструкций на сей счет.
– Нету пистолета, – проговорила Даша скованно.
– Ну и жадина, – безмятежно сказала Женя, отступила на пару шагов, подняла к груди сжатый кулак, потом выбросила его вперед, словно отдавая салют невидимой шпагой. – Вив ле брюмер!
И словно вмиг потеряла интерес к стоявшим по ту сторону решетки – повернулась на пятках, снова слегка пошатнувшись при этом, опустилась на коленки и покатила танк в сторону кровати, припевая:
– Вив ле брюмер, вив ле брюмер…
Врач выжидательно покашливал. Бесполезно. Все впустую. Отойдя в сторону, Даша поманила того из охранников, кто был постарше. И сказала без выражения:
– Мне надо встретиться с Калюжным. И побыстрее.
– Боюсь, не получится…
– А вы не бойтесь, – сказала она почти грубо. – Вы ему просто скажите, что это рандеву может пойти на пользу не только мне, но и вашему боссу…
«Дело прямо-таки шибает интеллектуализмом, – угрюмо думала она, шагая следом за врачом к желанному выходу. – Мерилин Монро, загадочные эскизы (исполненные, как показала экспертиза, хорошими импортными красками), музыка, картины, шоу-бизнес, переплетение творческих и околотворческих интриг… Теперь еще и брюмер. Сие искусственное и недолго прожившее название месяца история связывает с одним-единственным значительным событием – восемнадцатого брюмера (год, правда, Даша точно не помнила) Наполеон номер один совершил государственный переворот, разогнав тогдашний парламент, или как он там именовался…» И больше со словом «брюмер» не связано ничего мало-мальски выдающегося – словоохотливый гид, кое-как разумевший по-русски полицейский, говорил ей это в Париже.
…Она еще вчера составила для себя на бумаге нечто вроде дебета-кредита. Слева – наиболее значительные события из жизни Мерилин Монро и ее наиболее известные пристрастия. Справа – эквивалент данных событий и привычек, но уже касаемо той Монро, что именовалась Маргаритой. В графе «киносъемки» справа красовался прочерк, а вот напротив нескольких других позиций – предусмотрительно оставленное до детального выяснения пустое место.
И потому первой ее мыслью после Ниночкиных слов было: «Ну вот, ставим галочку…»
– Дневник?
– Ага, – сказала Ниночка. – Дневника я нигде не нашла. Такая большая, довольно толстая тетрадь…
– В красной обложке? – спросила Даша.
– Нашли?
