– Сейчас мы ее ножом пощекочем, – тут же отозвался молодой палач, отложил саблю и достал из-за голенища нож.
Тенгиза замолчала, уставясь на стальной клинок. Воин подошел к ней и воткнул полножа в бок. Женщина взвизгнула, но тут же визг как будто захлебнулся хрипом. Из раны брызнула кровь, а нож начал медленно поворачиваться.
Недвига без содрогания не могла смотреть на эту пытку и отвернулась. Тенгиза лишь стонала, закатывала глаза, тихо скулила, изредка повторяя:
– Ненавижу вас всех… Да чтоб вы сгинули, изверги.
Проклятия только раззадорили палача. Он вынул нож из тела, схватил грудь и хотел уже полоснуть по ней, но был остановлен шаманом:
– Погоди. Вот ведь живучая гадина. Ничто ее не берет, ни нож, ни огонь. Зенки ей надо выжечь, может, тогда поумнеет.
Палач безропотно пошел греть нож на огне. Тенгиза вздохнула, но передышка была недолгой, нож раскалился быстро, и мужчина подошел к ней. Один из воинов крепко ухватил голову женщины, и, как она ни пыталась вырваться, горячий нож подступал к ее глазам все ближе и ближе. Палач намеренно затягивал пытку, давая последнюю возможность на раскаяние, и Тенгиза не выдержала:
– Не надо, все скажу, все! – и потеряла сознание.
Глава восьмая
Недвига еле передвигалась по веже: располосованная плетью спина терзала нудной болью. Нужно было лежать, но кто позаботится о рабыне? Рута и Тенгиза стонали, каждая на своей постели.
Старшая жена вождя безмятежно спала. Ей не было дела до страданий покалеченных женщин.
Недвига тихо, стараясь не шуметь, подошла к кувшину с водой, отхлебнула чуть ли не половину. Прохладная влага разлилась по сухому горлу блаженством, сразу придав телу бодрость, а мыслям ясность.
Думать и вспоминать не хотелось, но мысли сами невольно лезли в голову.
Печенеги не пощадили ни одну из трех женщин, всем досталось по заслугам. Недвигу пороли плетьми за скрытность, за то, что видела Тенгизу с чужой женщиной и не сказала об этом. Руту – за то, что знала о многих проделках госпожи и тоже молчала.
Больше всех пострадала Тенгиза. Ее били палками за предательство и за убийства.
Все эти годы Тенгиза поддерживала связь с хазарским правителем и выполняла многие его поручения. Именно она извела первого вождя, подсыпав в еду яд. Второго вождя тоже надо было убить, но Тенгизе никак это не удавалось, поскольку она не входила в его семейный круг. Тогда был придуман план нападения, и женщина у реки дала ей сонное средство для дозора и точные указания, что делать. Убийство успешно было свалено на разбойников.
В тот вечер женщина передала Тенгизе дощечку. Сама Тенгиза читать не умела, но знала, что написаны на ней печенежские знаки, предупреждающие о том, что Предки не хотят, чтобы племя вступало в союз с другими родами. Тенгиза сразу подбросила дощечку шаману, но тот редко просматривал свои вещи, поэтому нашел ее лишь незадолго до смерти жены Баяна. Тенгиза даже радовалась тогда, что все удачно сложилось.
Совершала она злодейства с одной целью – угодить хазарскому кагану. Он очень боялся степняков, появившихся неизвестно откуда и тут же начавших громить и грабить все поселения вокруг. Каган не хотел, чтобы кочевые племена вступили в союз и превратились в грозную силу, поэтому и старался внести в их ряды раскол. В свое время много рабынь, таких, как Рута и Тенгиза, было отправлено в печенежские роды с наказом подсматривать, подслушивать и выполнять приказы кагана, когда от него явится человек. Но только Тенгизе, благодаря ее красоте и уму, удалось продержаться так долго и вредить безнаказанно.
Тенгиза, уверовав в свою удачу, в конце концов потеряла бдительность и чуть не была раскрыта женой Баяна, но вовремя подслушала разговор двух женщин. Тогда она заманила жену Баяна за стан, сославшись на неотложный разговор без свидетелей. Та охотно согласилась пойти со злодейкой в тихое место. Безопаснее было разговаривать в стане, но молодая женщина стыдилась показать свою ревность перед чужим племенем, в которое и так нелегко вживалась. Начнут судачить да за глаза смеяться.
Жена Баяна была очень гордой женщиной и за станом высказала Тенгизе все, что наболело, не забыв упомянуть и об убийстве вождя.
– И если ты не отстанешь от Баяна, – пригрозила она напоследок, – я все расскажу старейшинам.
Женщина не боялась Тенгизы, поскольку была моложе и сильнее, а в складках одежды скрывала нож. Но она не знала, что Тенгиза намного расторопнее и ловчее, и не ожидала, что удар по голове лишит ее сознания.
Тенгиза заранее продумала смерть глупой степнячки, решив представить дело так, будто она погибла от когтей зверя. Она поднесла страшную волчью пасть к лицу женщины и чуть не отшатнулась, когда та открыла глаза. Исход дела решил страх перед разоблачением, придав рукам невероятную ловкость и силу. Бедная женщина ничего не успела сделать. Острые клыки в одно мгновение распороли кожу и жилы и сжали горло, а волчья лапа с острыми когтями доделала остальное, придав смерти естественный вид.
Возвращаясь после убийства в стан, оглядываясь по сторонам, Тенгиза мучительно раздумывала, как извести Недвигу. Та теперь знает о ней слишком много. Тенгиза дошла уже до женской вежи, когда в голову ударила простая мысль: «А почему бы не подбросить Недвиге пасть и лапу? Хуже мести не придумать! Чем Недвига докажет, что эти вещи не ее?»
Мысль пришла мгновенно, показалась очень удачной и своевременной, и продумать ее до конца женщина не удосужилась. Тем более, на везенье, в веже, где всегда толпилось полно народу, в это время никого не было. Это показалось Тенгизе добрым знаком, и она тут же спрятала страшные орудия смерти в Недвигиных вещах…
– Пить, – застонала Тенгиза, – пить…
Недвига вздохнула, взяла кувшин и подошла к женщине. Приподняла ее голову, приложила кувшин к губам. Та жадно ухватилась за край и принялась глотать воду, пока не захлебнулась.
Недвига отобрала кувшин, поставила на пол и собиралась уже отправиться на свое место, но Тенгиза застонала и зашептала что-то на чужом языке. Сначала Недвига думала, что это заклинание, и испугалась, но затем поняла, что звуки кажутся ей почему-то удивительно знакомыми, и вдруг сообразила, что без малейших усилий каждое произнесенное слово доходило до ее сознания и отпечатывалось там без всякого перевода. Тенгиза в беспамятстве говорила на родном Недвигином языке, забытом ею давным-давно, в далеком детстве.
Тенгиза шептала о ладье, о разбойниках, о бедной больной сестренке, сгинувшей в пучине времени. Недвига невольно опустилась на шкуры в изголовье постели и просидела так до рассвета, слушая прерывистую речь больной женщины.
