Амулеты-обереги, закрывавшие шею, так же как вышивка на вороте рубахи, должны были прежде всего защищать, поэтому они составлялись, как правило, из очень полезных в этом отношении предметов: металлических колокольчиков, отпугивающих нечистую силу своим звоном, фигурок домашних птиц (уточек) и животных, чтоб плодились, малюсенькой ложечкой из дерева, кости, металла – символом достатка в доме, различными камешками, клыками медведей и волков и тому подобными оберегами. После принятия христианства в состав таких бус стали включать и христианский крестик, помещая его в центр композиции. Существовали и единичные амулеты, носимые на шее, в области сердца или на поясе в калите.
Таким образом, одежда с аксессуарами рассматривалась как система оберегов, тщательно продуманная и символически насыщенная. Дополненный такими необходимыми предметами, как нож у мужчин или гребень у женщин, костюм создавал комфортное в смысле защищенности от нечистой силы состояние человека, а уж потом от холода, дождя, снега, жары и других воздействий природы. Контакт с другой, чуждой телесностью – вот что волновало людей прежде всего. Для древнерусского язычника важно не то, что происходит внутри его тела, а то, что случается снаружи. Причину любых изменений в своем теле (болезнь, бессонница, беспокойство, плач, смех, слезы и т. д.) он ищет и находит в контактах тела с посюсторонним или, что чаще, с потусторонним миром. Причем воздействие это также должно быть сугубо телесно-материальным. Например, если плачет по ночам ребенок, значит, его щекочут, пугают, щиплют и т. п. злые ночные духи. Они могли даже подменить ребенка, что и вызывает его плач. Телесный контакт важен сам по себе, но он может давать различный результат: одно и то же действие приводит к прямо противоположным последствиям. Отсюда так много у разных славянских народов взаимоисключающих рекомендаций поведения при одних и тех же контактах. Так, русские и украинцы, чтобы предупредить бессонницу, запрещали смотреть на свою тень или на отражение в зеркале, а поляки, наоборот, заставляли до восхода солнца смотреть на свою тень.[164]
Контакты – это те же нарушения границ своей и чужой телесности. Нежелательные контакты (с нечистой силой, людьми, находящимися в пограничных состояниях – беременными, больными, умирающими и т. п.) предотвращались с помощью хорошо разработанной системы мер. На первом месте здесь стоял отгон от границ своей телесности – отпугивание нечистой силы. С этой целью широко использовали шумовые эффекты, крик, свист, визг, вой, стук по металлическим предметам (топору, косе и др.). Во-вторых, прибегали к «обмену» телами или переносу контакта на другое тело (больного на здорового, на соседа, плачущего младенца на спокойного и др.). Третий способ строился на обмане: путем изготовления куклы, выворачивания одежды, переворачивания тела на постели и пр. Предотвращение нежелательных контактов достигалось путем жертвоприношений и заговоров, а также путем подчеркивания, подтверждения границ своего пространства и тела: перепахивание, опоясывание, перебрасывание отдельных предметов, протаскивание через границу и т. п. В случае неизбежного столкновения с чужой телесностью прибегали к ритуальному преодолению границ, по которым происходил контакт, вступлению в контакт «понарошку», в шутку, как бы дразня нечистую силу через антиповедение.
Из глубинного сущностного переживания своей телесности, ее границ, функций, возможностей, особенностей и т. п. человек выводил многие вторичные представления и формы. Здоровое тело – это «молчащее тело», любое «трепетание» какой-либо из частей тела истолковывалось как знак: зуд правой руки свидетельствовал о предстоящей встрече и деньгах, зуд левой руки – об отдаче денег, зуд во лбу – о встрече с важным лицом, в плечах – о тяжелой работе, в губах – о поцелуе, в ногах – о дальней дороге и т. п.[165] Известно, что три главных цвета в мировой мифологии – белый, красный и черный – были порождены значимостью их в человеческом организме и соответствовали цвету молока, крови и выделений. Состав человеческого тела повлиял на формирование пространственно-временных ориентиров, отразившихся в языке в форме предлогов и наречий: над, под, от, до, после, спереди, сзади, сбоку. Не вызывает сомнений, что начала счета были открыты в пальцах человеческих рук. Древний прототип счетов («абака») формировался на основе пяти и одной косточки, сложение или вычитание на подобных счетах велись, таким образом, на основе пятеричной системы, в которой пять пальцев одной руки принимались за основу. Человеческое тело служило источником для наименования мер длины («пядь», «локоть» и пр.), использовавшихся в древнерусском строительстве вплоть до XVIII в. Те или иные функции тела породили культурные концепты. Например, долгое время у русских существовало представление о памяти тела, которую использовали при одном из важнейших обрядов земледельцев – проведении полевой межи. На свежевспаханную межевую борозду сгоняли ребятишек и секли их, чтобы они помнили (телом!) границу отцовского участка земли. Били тело, чтобы через удары палкой, розгой, веткой вербы, березы, орешника, крапивой, метлой, поясом, хлебной лопатой, веревкой и пр. передать силу плодородия (продуцирующую функцию) или чтобы «выбить» (отогнать) нечистую силу. Бить надо было на пространственных и временных границах, чтобы усилить воздействие. Особенно много ритуального битья сопровождало свадебный обряд: в свадебном хороводе («коло») ведущий бил поясом участников хоровода; дружка бил кнутом жениха и невесту, как только они оказывались на брачном ложе. Отгонное битье зафиксировано этнографами в русских деревнях, где на Ильин день мужики выходили за околицу и били первого встречного; а на Рязанщине девушки и молодки во вторник Русальной недели выходили в поле простоволосые и одетые в мужскую одежду (или в одних женских рубашках), после хороводов в поле на обратном пути они били плетьми всех встречных мужиков.[166] Не только «помнили» телом, но и познавали, понимали, постигали; приставка «по» здесь означала сближение с нужным объектом, вхождение с ним в контакт, обладание им. Так, понять или познать жену значило взять в жены. Неудивительно поэтому, что в русском фольклоре понятие «воля» ассоциировалось прежде всего с девичеством, свободой девушки до замужества, а не с мужской свободой, ведь мужчина ее не терял после брака. Воля имеет телесное выражение: то она птица, то куница, то лисица, то утушка, то рыбка... Она может загуляться в чистых полях, садах, винограде; заблудиться в темных лесах. Но иногда воля предстает в образе красной девушки, выдаваемой замуж, она рыдает, оплакивая себя – «вольную волю». Телесную ипостась приобретают и образы доли – счастья, «недоли» – несчастья; «лиха одноглазого» (худая женщина без одного глаза или великанша, встреча с которой грозит потерей руки и гибелью).[167] Иерархия частей тела опосредованно повлияла на социальные концепты власти, верховенства: голова – вождь, правая рука – главный помощник и т. д. Ряд примеров, раскрывающих влияние телесного кода человека на окружающий его мир, безусловно, можно продолжить, но все они будут лежать в одной плоскости – телесного восприятия всего и вся, начиная с самого человека и кончая отвлеченными понятиями типа воли, судьбы, горя, счастья... Сугубо телесное видение человека и было «языческим решением» проблемы человека. И будучи первичным и основополагающим, оно влекло за собой подобное же – телесное – решение всех остальных проблем культуры.
3. Основные принципы культуры периода «Тела»
Культура периода «Тела» формировалась на протяжении даже не столетий, а тысячелетий. Принципы, на которых она выстраивалась, и формы, в которые она вылилась в изобразительной, словесной и других сферах, соответствовали принципу всеобщей телесности, закону всеединства, первобытной материализации всего сущего. Следуя за философско-антропологическим подходом, мы не можем не отметить наличие в ней теоцентризма, статичности, отсутствие историзма, доминирование традиции и принципа старины, неразвитость жанровой системы и авторского самосознания и других черт, характерных для внеличностного типа культуры. Но при этом мы имеем данные (и то во многом реконструируемые и гипотетические) лишь о поздних проявлениях языческой культуры, от нас скрыт весь тот многовековой путь, который она прошла в своем развитии, и мы абсолютно лишены возможности достоверно знать, что же с ней происходило на начальной фазе развития. Можно только предположить, что в целом выстраивание системы языческой культуры «Тела» прошло через динамичную стадию антропоцентризма, возможно даже в наиболее чистом варианте по сравнению с последующими периодами в силу той всепоглощающей ориентации на телесность человека, которая прослеживается вполне отчетливо.
