Потом мы всю ночь просидели на высоком парапете, отделявшем территорию дома отдыха от берега. Сидели под луной, под звездами, смотрели вниз, на море и говорили, говорили обо всем. Рудик оказался очень интересным, эрудированным человеком — все-таки окончил философский факультет университета, сразу было видно, что голова у него светлая, память великолепная. Держался он солидно, словно хотел выглядеть старше меня. Уже потом, когда мы поженились, я увидела в его паспорте, что он моложе меня на год.
Рано утром Рудику надо было уезжать — у него тоже кончался срок путевки. Я проводила его на поезд — железная дорога проходила рядом, вдоль берега, так что нужно было только спуститься к морю. Так мы и разъехались — он к себе в Киев, а мы с Лилей вернулись в Москву.
Вскоре я получила письмо. Обыкновенное письмо молодого человека, решившего написать девушке, с которой он знаком всего один день. Я ответила. Завязалась переписка. В то время у меня еще были эпистолярные способности и я любила и умела писать письма. Так начался наш заочный роман, и продолжался он почти год. А потом Рудик приехал в Москву — знакомиться с моими родителями. Познакомился и повез меня к себе в Киев — теперь уже перед его семьей должна была предстать я. Удивительно, но папа с мамой спокойно отпустили свою дочь в чужой город с пока еще чужим для них человеком. То ли Рудик так покорил их, то ли они были у меня такие простодушные, доверчивые, что и думать ни о чем плохом не могли. А может, просто были уверены во мне — я ведь прежде не давала им поводов для беспокойства.
Правда, в восемнадцать лет со мной произошел один случай, когда папа устроил мне взбучку. Началось все с того, что мы с подругой решили впервые пойти на танцы в какой-то клуб, кажется, это был клуб милиции где-то на Недлинной. Я тогда уже училась в Глазуновке, но все еще ходила с косичками. На танцевальном вечере к нам подошла группа взрослых ребят. Все они были в военной форме. Начался обычный для танцев разговор, но очень быстро стало ясно, что это не какие-то там пустые парни, а очень интересные собеседники. Оказалось, это были военные переводчики, только что вернувшиеся из Италии, где они проходили стажировку.
Один из них, Алик Бахров, некрасивый, но умница, что было видно сразу, расположил меня к себе. Был он старше меня лет на семь. Знакомство наше продолжилось, и вскоре начался роман, платонический, но весьма бурный. Однажды мы прибежали с Аликом откуда-то к нам домой очень голодные. Я быстренько налила суп и почему-то, видимо, от нетерпения, в одну тарелку, из которой мы и стали есть вместе. Папа увидел это и, когда Алик ушел, схватился за ремень: «Это какие же между вами отношения, если вы едите из одной тарелки?! Это что за манеры?!» Кого сейчас, при теперешних свободных нравах может поразить вполне невинная «вольность»? А тогда!.. Папа из этого чуть ли не трагедию сделал — так его поразило мое поведение. А ведь мне было восемнадцать, я была совершеннолетней и могла поступать как хотела. Тем не менее папа поговорил тогда со мной очень строго — с ремнем в руках. Впервые в моей жизни. Меня так это потрясло, что я ушла из дома и два дня жила у крестной моего брата… Вот какое тогда было воспитание…
Но возвращаюсь к своей поездке в Киев. Я познакомилась с мамой Рудика и просто влюбилась в нее. И не только потому, что она чем-то напоминала мне мою маму. Она приняла меня как родную. Это очень редкий случай, чтобы будущая свекровь так расположилась к избраннице своего сына. А ведь Рудик у нее был единственный, он был для нее всем, она его просто обожала. Тем более удивительным было ее теплое ко мне отношение. Может, она в свое время мечтала иметь и дочь? Не знаю…
Звали мою свекровь Мария Александровна — это по-русски, а на самом деле она Ядвига Войцеховна, полька. Была она женщиной маленькой, неброской, но с каким-то особым очарованием, как говорят, с изюминкой. И было в ней много человечности, доброты, хотя она и строгой бывала. Мария Александровна давно жила в России, когда-то была замужем за русским фабрикантом, и потому ее давно уже все называли Марией Александровной. Овдовев, она вышла замуж за отца Рудика. Колоритный мужчина, даже мужик — большой, крепкий, шумный, прямо-таки «батько», и в отличие от жены без особых манер. «Батько» Андрей Борецкий работал кем-то в одном из киевских театров. Помню, он хорошо умел готовить настоящий украинский борщ.
Мария Александровна считалась одной из лучших портних в Киеве. Заказов у нее было много, и она шила, шила, сидя порой за швейной машинкой и по ночам. По сути дела, эта хрупкая женщина кормила семью. Но одно дело шить посторонним, и совсем другое — шить своему человеку. И будущая свекровь принялась наряжать меня. Помню, как я стеснялась этого — впервые попала в чужую семью, и сразу для меня сшили столько красивых платьев. И свадебное платье из белого шифона, естественно, тоже сшила Мария Александровна.
Свадьба наша была в Химках, на даче, которую мы снимали в течение многих лет. Там была липовая аллея, вот под этими липами и поставили столы. Было очень весело. Гостей собралось много: приехали из Киева родители Рудика, пришло много народу из театра — и молодые мои подружки, и кое-кто из «стариков», в том числе и Серафим Михайлович Аникеев. Это было так естественно — ведь тогда мы жили одной театральной семьей. Сейчас о той атмосфере приходится лишь вспоминать…
Рудик переехал в Москву и стал жить у нас. Потом родителям удалось обменять нашу большую комнату на Ульяновской улице, и мы всей семьей переехали в отдельную двухкомнатную квартиру на Хорошевском шоссе. Одну комнату отдали нам, а в другой жили втроем папа, мама и брат Володя.
Я переписывалась с Марией Александровной, делилась с ней многим. Рассказывала о нашей жизни, о том, какие спектакли или фильмы видела. Если мы выезжали куда-нибудь на природу, то я подробно описывала ей увиденные пейзажи. Она мне отвечала: «Ты так хорошо все описала, что я словно побывала вместе с вами». Она меня любила, и я тоже испытывала к ней самые теплые чувства, называла ее «киевской мамой». И, несмотря на то, что мы с Рудиком прожили недолго и потом развелись, я до сих пор называю ее так, когда нам изредка случается разговаривать с ним по телефону. За прошедшие долгие годы после развода мы с Рудиком виделись всего один раз, хотя отношения остались нормальные.
Добрые чувства ко мне моей бывшей свекрови не были чем-то временным — она до последних дней сохраняла ко мне привязанность. У нее дома на стене над швейной машинкой висели мои фотографии, несмотря на то, что у Рудика появилась новая семья и его жене это могло быть неприятно. Но, очевидно, вторая невестка Марии Александровны была женщина неглупая и поняла, что эти фотографии что-то значат для свекрови — у старых людей ведь могут быть свои привязанности…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
