- Извольте, идем! - согласился ван Дорн, пожимая плечами.
Когда они подошли к деревьям, тянувшимся вдоль реки, ван Дорн остановился и с улыбкою спросил:
- Ну, теперь, надеюсь, вы мне откроете свою страшную тайну?
- Да, я вам открою... все. Тайна эта, действительно, страшная, и вы сейчас перестанете шутить... Вам придется выслушать от меня признание... унизительное признание заблуждающегося человека!
Ян ван Дорн с понятною тревогою вглядывался в искаженное страшным душевным страданием лицо своего собеседника. Он был вполне уверен, что видит перед собою немного помешавшегося от радости человека, и искренне жалел его. Но по мере того, как слова признания срывались с языка Карла де Моора, честный боер, за всю жизнь не сделавший ничего дурного, приходил все в большее и большее негодование. Наконец, когда Моор окончил свою исповедь, ван Дорн, с налившимся кровью лицом и сверкающими глазами, вне себя закричал:
- В довершение всего вы хотели даже убить моего Пита?!. О, это бесчеловечно!.. Это чудовищно!..
Карл де Моор был просто жалок в эту минуту. С опущенной головою он стоял в позе человека, до такой степени сознающего свою вину, что никакие слова осуждения не казались ему достаточно сильными. Он даже и не пытался оправдываться, хорошо понимая всю подлость задуманного преступления, только благодаря случаю не приведенного в исполнение.
Овладев немного собою, ван Дорн более спокойно и мягко сказал, хотя горечь так и сквозила в его голосе:
- Зачем вы рассказали мне все это?.. Вы бы лучше скрыли свой ужасный замысел, тем более, что вы теперь ведь уже отказались от него.
- Тогда я был бы еще бесчестнее, и мне было бы крайне тяжело пользоваться вашим уважением и расположением! - энергично возразил Карл де Моор.
- Да?.. А если я, не открывая никому ничего, попрошу вас удалиться из нашего лагеря, как изменника и предателя, - что вы на это скажете?
- Скажу, что это будет справедливым, но слишком незначительным возмездием мне... Я хорошо сознаю, что недостоин находиться в обществе таких честных людей, как вы, - обществе, которому причинил столько потерь... Да, я не имею права оставаться с вами... Но я надеюсь, что вы, такой справедливый и честный человек, не заставите моего сына... несчастного, ни в чем не повинного Лауренса, отвечать за... за преступления его отца... Ведь вы не прогоните его? Да?
- О, конечно, нет!.. Но...
- Благодарю!.. Что же касается меня, то случай, - вполне естественный в глазах всех, - случай вскоре же избавит не только вас, но и самый мир от меня... Такие люди, как я, не должны обременять собою землю... Но, ради всего святого, умоляю вас не открывать Лауренсу моей ужасной тайны... Пусть он оплакивает меня, как любящий сын отца, а не как отверженного человека, который должен был смертью искупить свое тяжкое преступление... Дайте мне слово, что исполните мою просьбу, и я... умру спокойно... Со своей стороны клянусь вам, я никогда не давал напрасных клятв, - что скоро, очень скоро исчезну с лица земли...
- И вы способны сделать это теперь, Карл? - спросил глубоко взволнованным голосом Ян ван Дорн, пристально вглядываясь в хотя и искаженное страшною мукою лицо Моора, но выражавшее непоколебимую энергию и спокойствие, всегда наступающие после бесповоротно принятого решения.
- Сделаю, бааз, будьте уверены! - твердо отвечал Моор. - Быть может, даже сегодня... если вы... настаиваете.
Ян ван Дорн схватил его за обе руки и еще более взволнованным голосом проговорил:
- Нет, вы не сделаете этого, Карл! Я не могу требовать совершенно бесцельного и бесполезного самоубийства. Но раз вы отдаете себя на мой суд, я изберу для вас способ наказания... или, вернее, искупления вашей вины... Пока вы каялись, я в первую минуту был вне себя и невольно подумал: "какого, однако, страшного... извините... негодяя я принял в свое общество!" Но потом, когда выяснились мотивы, заставившие вас задумать это преступление, я понял, что не негодяй, а только глубоко честный и сильный душою человек способен на такое открытое признание, особенно если ничто не вынуждало его на это. Самоосуждение - одна из ужаснейших нравственных мук, а вы сами осуждаете себя - и в этом начало искупления вашей вины. Вот что я решил относительно вас... Прежде всего примите мой дружеский поцелуй и ответьте мне тем же.
К величайшему смущению Моора, Ян ван Дорн крепко обнял и поцеловал его.
- ...А затем, - продолжал он, - я, в качестве бааза, приказываю вам хранить от всех членов нашей колонии вашу тайну, так чтобы никто никогда и не догадался о ней, и даже, если можно, забыть об этом навсегда. Зачем бередить раны? Вы очистили свою совесть чистосердечным признанием, и мы постараемся теперь забыть все... Я хорошо понял вас и от души прощаю вам ваше заблуждение... Я уверен, что вы теперь добровольно посвятите весь свой ум, всю свою энергию и все ваши богатые познания на нашу общую пользу, - этим вы лучше всего искупите свою вину. Согласны, - давайте руку и обнимите меня как друга.
Карл де Моор зарыдал как ребенок и бросился в открытые объятия Яна ван Дорна.
Вскоре новые друзья, весело разговаривая, возвратились в лагерь, где все наперебой спешили высказать Моору искренние поздравления.
От Лауренса все были в полном восторге, восхищаясь его красотою, скромностью и любезностью. Узнав грустную историю молодого человека, никто не удивлялся более бывшей угрюмости его отца, - угрюмости, от которой теперь не осталось почти и следа. Если по временам лицо Моора и выражало грусть, то обращение его со всеми совершенно изменилось. Он стал теперь так же любезен и общителен, как раньше был угрюм и молчалив. Особенно теплы и сердечны сделались его отношения к ван Дорну и его семейству.
Лауренс рассказывал свои приключения так живо и интересно, что нельзя было не заслушаться. Но самою внимательною его слушательницей была бесспорно Анни ван Дорн, все время усердно трудившаяся над шитьем костюма для молодого Моора, скроенного ее матерью. Никогда еще ни одна работа не казалась молодой девушке такою приятною, как эта. Она не решалась бросать ее даже и тогда, когда ее сестра Рихия отправлялась гулять вместе с Катринкою, Питом и Людвигом, приглашавшими и ее с собой. Впрочем, может быть, не принимала этого приглашения она еще и потому, что Лауренс тоже предпочитал сидеть около молодой девушки, любуясь ее ловкостью в работе и рассказывая о своих приключениях.
Вся колония была тем более рада своему новому члену - Лауренсу, что он указал другой путь к спасению. Его проект дальнейшего передвижения по воде был найден превосходным и единодушно одобрен всеми боерами.
На следующий день приступили к сооружению плотов. К счастью, возле реки росло множество деревьев, известных у голландцев под названием "кокер-боомов", которые, по утверждению Лауренса, вполне пригодны для сооружения плотов или паромов.
Кокер-боом - род алоэ. Его короткий и толстый ствол дает материал, обладающий в высушенном виде всеми свойствами пробкового дерева.
На берегу реки устроили настоящую верфь. Все имевшиеся кокер-боомы были срублены и распилены на бревна одинаковой величины, длиною в одиннадцать футов и три фута в диаметре. Знойное тропическое солнце быстро сушило их, так что можно было рассчитывать на скорое изготовление необходимого количества плотов.
Хорошо было, что в услугах Гильди не было более надобности - бедная лошадь, несмотря на заботы о ней Пита, заметно сдавала и вскоре сдохла. Это было истинное горе для неутешного Пита, до последней минуты надеявшегося спасти свою любимицу. Но все его заботы и самый тщательный уход оказались тщетными и не могли ее спасти... Не одному Питу, - всем от души было жаль лишиться последнего домашнего животного.
Между слугами каравана нашлись два макобаса, живших около озера Нгами и довольно сведущих в управлении плотами, барками и подобными немудреными судами.
Макобасы все без исключения занимаются судоходством и рыбной ловлей. Они похожи на бекуанасов, хотя и принадлежат к другому племени и кожа их темнее.
Оба эти дикаря, о которых мы говорим, бежали от крайне жестокого обращения вождя своего племени, свирепого и кровожадного Летшулатебэ, и поступили на службу к переселенцам. Бааз относился к ним хорошо, так что они глубоко уважали его и готовы были на всевозможные подвиги, чтобы угодить ему. Они очень обрадовались случаю быть полезными. Объявив ван Дорну, что им хорошо знакома работа по устройству плотов, они просили у него позволения участвовать в ней. Он, разумеется, был очень рад и с удовольствием разрешил им это.
Дело продвигалось быстро. Не прошло и недели, как плоты уже были готовы.
Но в этой работе участвовали, конечно, не все боеры. Неизвестно, сколько времени продлится путешествие по воде, поэтому необходимо было позаботиться не только о способах передвижения, но и о продовольствии для всей колонии.
Местность, по которой протекала река, была совершенно незнакома ни проводникам, ни Лауренсу. Он только предполагал, что река приведет к Лимпопо, а она, как известно, впадает в Индийский океан, но далеко ли до Лимпопо и какие препятствия придется преодолевать на пути - этого никто не знал. Потому и следовало запасаться возможно большим количеством провизии, чтобы не подвергнуться дорогою опасности умереть с голоду.
