уж, определись, доктор, дело серьезное… — Бармалей неожиданно замолк.
— Что-то произошло? — Мэри сжала его пальцы.
— Все хорошо, ладушка моя. Мне тоже показалось, что что-то посетило меня…
— Что?
— Уверенность, что я должен быть рядом с тобой во время родов.
— Ты же и так хотел остаться…
— Но сейчас я понял, что необходимо быть здесь…
— А-а-а-а-а-а!..
— Мать-Сыра-Земля, четвертый полез… — Вий улыбался, наблюдая за родами, — щедра твоя благодать…
— Ладушка моя, все идет хорошо, вот этот, наверное, последний, сейчас ты с облегчением вздохнешь, — Бармалей одной рукой держал Мэри за руку, другой с чистой тряпкой нежно промокал пот с ее лица.
— Я чувствую, что во мне еще кто-то есть… Смотри на меня — так легче…
— Какое завидное постоянство, Мэри, — на ходу сказал Айболит, — через одного — мальчик. Уже три девочки, три мальчика. То-то им весело будет.
— Как они, доктор?
— Чтоб я таким родился. Во! — Айболит выставил большой палец вверх.
Вий смотрел на экран, смеялся, бил чечетку:
— Восемь! Восемь новых душ! Рожана, ты удивила меня…
— Ей надо отдыхать, Бармалей. И нужно найти кормилицу. Сходи к царю, скажи, что я просил, — пытался ему внушить Айболит.
Мэри открыла глаза, сказала:
— Без вас троих я бы не выдержала, мои дорогие…
— Троих? — Бармалей вопросительно посмотрел на Айболита. Тот молча пожал плечами.
— Бармалеюшка, иногда твоими глазами на меня смотрела Мать-Сыра-Земля и наполняла силой.
— Хитра Рожана и чертовски умна… — заулыбался Вий, услышав Мэри. — Надо идти к Сварогу. — Он громко расхохотался, залпом выпил чашу с сурьей и: — Хоп!
Прошло сколько-то времени.
Представители фауны окрестностей реки Лимпопо никогда прежде не слышали таких слов. И от кого! От самого свирепого пожирателя их плотей — Бармалея! Они одновременно с опаской и любопытством вслушивались в непривычное сочетание звуков и готовы были по первому намеку дать стрекача, если бы услышали привычное: «Кто навстречу попал — тот пропал».
— Я — бог! Я — бог! Я — бог! — кричал на все лады некогда грозный обжора.
Семейство Бармалея расположилось на поляне в окружении тенистых деревьев, дурмана ярких цветов, лиан и москитов. Восемь пупсов суматошно бегали, орали, стаскивали анаконд с деревьев. Айболит, который стал частью семьи, ползал с лупой по поляне, собирал редкие лекарственные травки. Ему давно не было посылок с родины, но он научился обходиться тем, что есть. Мэри решила подразнить мужа:
— Бармалеюшка, с чего ты взял, что бог? Ты вечен, но не обладаешь чудодейственной силой.
— Ладушка моя, сотворить таких ангелочков, — он рукой показал на детей, которые запихнули змее в пасть ее собственный хвост и «уговаривали» покушать, — это ли не чудо?
— Значит, по-твоему, я тоже богиня? — она лукаво взглянула на него.
— Ты богиня и не имеет значения, родила бы или нет.
Подошел Айболит. Он запихнул в саквояж пучок растений, выпил чай из кружки, заговорил:
— Я слышал, друзья, о чем вы говорили. Не знаю, что и сказать. Я, например, атеист. И мне ваши рассуждения — непонятны. Бога нет, а мы — обычные люди.
— А разве обычный человек не может быть богом? — Мэри наполнила чаем его кружку.
— Нет, Мэри, нет. Все, что мы наблюдаем в природе — объяснимо.
— И твое прозрение, как принимать роды — тоже? — улыбнулся Бармалей. — И твои познания в медицине без образования — тоже?
— Наверное, опыт… — замялся Айболит.
— Ты талантливый лекарь, Митрофан, — Мэри увидела, как Айболит вздрогнул после того, как назвала его настоящим именем, — но объясни суть наития, которое сошло на тебя.
— Мэри, откуда ты узнала мое имя? — казалось, Айболит был обескуражен.
— Наугад, — с легким прищуром ответила она. — Откровение свыше, если хочешь.
— Не хочу я спорить о том, чего нет, — Айболит нервничал. Потом, что-то решив про себя, залез в саквояж, долго копался в нем, достал маленький сверток, развернул его: — Этот медальон отдала мне бабушка. Наказала, чтобы я его не терял и всегда брал с собой.
— Так-так, — подвинулся ближе Бармалей, — очевидно, это оберег. Дай посмотреть.
— Это оберег святого Бенедикта. Там по латыни написано, а я… — Айболит развел руки, — ни бум-бум.
— Попробуй, Митрофан, прочитать, — Мэри с вызовом посмотрела на него.
Айболит повертел в пальцах медальон, как бы показывая, что это пустая затея. Затем вчитался и вслух прочитал:
— Светит мне пусть Крест Святой,
Древний змий да сгинет злой.
Сатана да пусть отыдет,
Суета в меня — не внидет.
Злом меня да не искусит,
Чашу яда сам да вкусит. — Затем он посмотрел на друзей, пролепетал: — Поразительно… Прочитал и понял…
До самого вечера Айболит молчал. Бармалей и Мэри, после того как угомонили детей на ночь, опустились на траву рядом с ним, стали считать нарисованные звезды.
— Всё равно не бог, — вдруг сказал Айболит.
Мэри рассмеялась:
— Значит, ты признал, что Он есть? Раз сравниваешь себя с Ним?
— Я не знаю. Но я не атеист теперь, точно.
— Ты всегда верил в высший разум, эскулап, иначе не таскал бы медальон с собой.
— Я его носил, как память о родном человеке.
— А память, Митрофан — самое великое чудо Вселенной, — Мэри ласково поцеловала его в щеку, добавила: — И ты бог, если помнишь.
— Нет, Мэри, он атеист и отрицалово себя, — Бармалей громко расхохотался.
— Он бог и отрицалово себя, — рассмеялась Мэри. Айболит откинулся на траву, раскинул руки и крикнул:
— Хо-о-о-оп! — Когда последний звук затерялся в кроне секвойи, на лице его блуждала счастливая улыбка, а взгляд искал мечту.
— Не будем ему мешать, хоп, — шепотом сказала Мэри.
— Хоп, — еле слышно повторил Бармалей.
Мэри вышла из детской. Айболит, увлеченно копающийся в своей миске, перестал кушать и медленно поднял взгляд на нее. Он неторопливо снял очки, тщательно протер их, надел. Затем встал, подошел к Бармалею на другой стороне стола, выдвинул стул рядом с ним.
— Эскулап, — не переставая жевать, сказал Бармалей, — не надейся. Никто не заменит мне Мэри. Ты тем более. Отойди от трона.
Айболит толкнул его в плечо и перевернул его миску с едой.
Бармалей обернулся и тут же подобрел: сзади стояла Мэри в длинном черном вечернем платье, воздушная, казалось, материя которого переливалась золотыми нитями. Вырез платья… У Бармалея пересохло в горле от желания прильнуть к божественному рельефу. Шею обрамляли пять нитей с жемчугом, а венцом ожерелья был кулон с искусно ограненным изумрудом в оправе из скани. Ее волосы свободной волною ниспадали на плечи; четкие контуры глаз, бровей и губ подчеркнули утонченные формы лица. На голове ее блестела золотом диадема с рубином.
— Царица
