— Вот удобное время, чтобы начать всеобщее побоище, — задумчиво произнес Мейе.
— Да, — ответил Майяр, — если бы у королевских каналий хватило сообразительности, им не найти лучшего момента. Что стоило бы им, сытым и отдохнувшим, осуществить план Сен-При! Не так уж трудно перерезать измученных, безоружных и спящих голодным сном женщин, будь их хотя бы пять тысяч!
— Неужели это возможно?! — в ужасе воскликнул Рена Одю.
— Все возможно в мире, где мы окружены врагам! По моему глубокому убеждению, Лафайет — предатель. Он способен на любую подлость, и, если бы началось что-либо, он со своими сатрапами наверняка оказался бы не на стороне народа.
— Уж не потому ли так старался нас выжить эта лис Мунье? — снова высказал свое давешнее предположение Жюль.
— Это не исключено. Но здесь, к счастью, остаются настоящие люди: ты, Гюлен и многие честные патриоты, знающие дело со времен Бастилии. Держитесь. Забудьте об усталости. Свяжитесь с Лекуантром и его штабом. Повсюду выставьте пикеты. И тогда, хочется верить, в обойдется. Завтра же вы доставите короля в столицу…
* * *
…Копыта сочно хлюпали по грязи. Экипаж трясло. Я примостился на задней скамье между двумя женщинами. Тоненькая Пьеретта Шабри доверчиво склонила голову на мое плечо и крепко спала. Посапывали и другие дамы. Только Майяр, сидевший против меня, словно бы сделан из железа. Временами он бросал мне какие-то слова, на которые, казалось, не ждал отклика. Я мычал что-то невнятное, и голос моего спутника как бы растворялся и исчезал. Я чувствовал, что теряю четкость мысли и падаю в черную бездну, мрак которой поглощает все окружающее и все, чем я жил эти долгие часы этого бесконечно долгого дня. А потом мне приснился сон. Я увидел родной Бордо, дорогую маменьку и отца, который почему-то смотрел на меня с печалью. И брата Ива, с которым мы бегали взапуски по зеленому лугу. Я уже не слышал ни голоса Майяра, ни храпа моих соседок. Я был в стране грез… И я, конечно, не мог знать, что Жюль Мейе оказался глубоко прав в своих опасениях, что там, в Версале, уже раздались первые выстрелы, которые грозили стать роковыми для всего дела 5 октября…
…Я очнулся днем, и не в карете, а в своей постели в квартире доброй мадам Розье. Как я туда попал, не знаю до сих пор. Впрочем, я не слишком интересовался этим. Я полагал, что для меня версальская эпопея закончилась.
Мог ли я знать тогда, что она станет началом моей подлинной жизни?..
Глава 7
Вчера вечером я буквально умирал от усталости, голо» да, холода и под конец дошел до состояния прострации настолько, что не помнил даже, как очутился дома. Но достаточно было лишь нескольких часов крепкого сна, легкого завтрака и чашки кофе, заботливо приготовленных моей хозяйкой, чтобы все точно рукой сняло. И я, как обычно, хотя и с опозданием, помчался в Хирургическую школу.
Последнего, конечно, делать не стоило. Как и предвидел Мейе, школа второй день была на замке, и сторож, потягивавший свою неизменную трубку, оглядел меня с головы до пят, точно пришельца из иного мира:
— Что вы, сударь, какие занятия! Вы поглядите только, что творится вокруг!..
И, правда, только слепой или слишком ушедший в себя мог не обратить внимания на происходившее.
Улицы были полны народу, как и накануне, но настроение толпы совершенно изменилось: она казалась не только весьма возбужденной, но даже праздничной, причем никто и не думал скрывать своей радости, проявляя ее довольно громко и бурно. И погода была под стать: светило яркое солнце и небо было ослепительно голубым — вчерашней серости не осталось и в помине.
Влившись в общий поток, я сразу уловил, что публика следует в одном направлении — к центру. Вскоре я вместе с другими прибыл на Карусельную площадь и здесь сделался свидетелем событий и разговоров, не увидев и не услышав которых потом бы, очевидно, очень жалел.
Основательно поработав локтями, я кое-как протиснулся в первые ряды и тут понял причину странных звуков, на которые уже давно обратил внимание. По краям и в центре площади шла дружная работа: каменщики и плотники рушили и разбирали пристройки, окружавшие Тюильрийский дворец; сломанные доски, кирпичи, дверные и оконные рамы — все сваливалось на большие фуры, в то время как другая партия рабочих спешно укладывала мостовую на освободившихся местах. Треск и грохот, сопровождаемые криками и воплями, раздавались и из глубины дворца.
Я удивленно оглядывался, ничего не понимая и не решаясь к кому-либо обратиться за разъяснениями, но в тот же момент услышал у самого уха незнакомый голос:
— Изумляетесь, молодой человек?..
Рядом со мной стоял седенький старичок, с приятным, словно из детской книжки, розовым пухлым личиком, в белом парике и круглой шляпе.
— О да, сударь, — ответил я, — вы правы, изумляюсь, да и как можно не изумиться, видя такое?
Старик покачал головой:
— Вы, должно быть, из провинции?
— Да, с юга. Но объясните, ради бога, что здесь происходит?
Это был весьма эрудированный господин, к тому же любивший поговорить. Не прерывая своих наблюдений и ставя по ходу кое-какие вопросы, я с интересом слушал его необычайный рассказ.
— Да, — начал мой собеседник, — трудно представить себе более затруднительное положение, чем то, в котором очутился сегодня утром мой старый знакомый господин Мик.
— Но кто такой господин Мик?
— Вы не слышали о нем? Господин Мик — архитектор-смотритель дворца Тюильри.
— Так почему же он, как вы утверждаете, очутился в столь затруднительном положении?
— Ах, вам и это непонятно? Да, разумеется, потому, что сегодня утром к нему примчался из Версаля курьер и сообщил, что вечером сюда прибудет король со всем своим окружением и, следовательно, дворец нужно подготовить к их приему!
«А! — подумал я про себя. — Значит, Мейе и его товарищи довели дело до конца!»
Старик ложно истолковал мое молчание.
— Вы поражены этим известием? Стало быть, вы настолько не осведомлены, что даже не знаете о походе черни на Версаль и о цели этого похода?
Я чуть не крикнул моему собеседнику, что несколько больше, чем он, знаю о деяниях этой «черни» и мог бы рассказать ему об этом такие подробности, что у него наверняка заныла бы поясница. Но я, само собой, ничего подобного не сказал и лишь заверил, что о походе и его цели мне известно.
— Так вот, — продолжал старик, — представьте, сударь, себя на месте господина Мика! Как бы вы поступили?
— Я приказал бы подмести пол, почистить ковры и расставить мебель.
Приятель господина Мика захохотал. Оп смеялся заразительно и так долго, что рабочие за это время почти успели разрушить деревянный барак, примыкавший к павильону Марсан.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
