Предположим, что количество какой-нибудь минеральной воды, доступное распоряжению того или другого народа, меньше, нежели надобность в ней. В таком случае части всего количества этого блага, находящиеся в распоряжении отдельных хозяйствующих лиц, как и отдельные источники, будут представлять собой блага экономические, составные части имущества. Далее допустим, что вдруг некоторые ручьи начинают доставлять целебную воду в таком изобилии, что она вследствие этого теряет свой прежний экономический характер. В этом случае нет сомнения, что количества минеральной воды, имеющиеся в распоряжении хозяйствующих индивидов до наступления только что предположенного события, как и сами минеральные источники, перестали бы быть составными частями имущества и, таким образом, наступал бы момент, когда продолжающееся увеличение составных частей имущества повлекло бы за собой уменьшение последнего.
Этот парадокс, весьма странный на первый взгляд, при более подробном рассмотрении оказывается лишь кажущимся. Как мы видели, экономические блага таковы, что количество их, доступное распоряжению, меньше, нежели надобность в них, т. е. это такие блага, в которых имеется частичный недостаток; имущество же хозяйствующих индивидов является не чем иным, как совокупностью этих благ. Если же количество их, доступное распоряжению, продолжает увеличиваться до тех пор, пока они в конце концов не теряют своего экономического характера, то уже не существует более недостатка в них, и они выступают из круга благ, составляющих части имущества хозяйствующих людей, т. е. из круга благ, в которых имеется частичный недостаток. Однако в том обстоятельстве, что продолжающееся увеличение количества блага, в котором имеется недостаток, влияет в конце концов на то, что последнее перестает быть благом, без сомнения, не заключается противоречия.
Что постоянное увеличение экономических благ должно в конце концов иметь своим следствием уменьшение тех благ, в которых до тех пор имелся недостаток, составляет положение, каждому столь же непосредственно очевидное, как и противоположное, т. е. что некоторое время продолжающееся уменьшение находящихся в изобилии благ (неэкономических) в конце концов ведет к частичному недостатку в последних, т. е. делает их составными частями имущества, и поэтому круг последних расширяется.
Таким образом, вышеуказанный парадокс, выставленный не только здесь, где речь идет лишь об объеме имущественных объектов, но аналогичным образом и относительно ценности и цены экономических благ [Proudhon. Contradictions. Chap. II. § 1], является только кажущимся и покоится на непонимании сущности имущества и его составных частей.
Мы определили имущество как совокупность экономических благ, доступных распоряжению хозяйствующего субъекта. Поэтому каждое имущество предполагает хозяйствующего субъекта или хотя бы такого, для которого хозяйничают. Поэтому количества экономических благ, предназначенные для определенной цели, не являются имуществами в экономическом смысле слова, так как фикция юридического лица, имеющая, правда, значение для целей практической юриспруденции или даже юридических конструкций, безусловно, не имеет значения в нашей науке, не признающей никакой фикции. Поэтому так называемые «целевые имущества» являются количествами экономических благ, предназначенными для определенных целей, но не имуществом в экономическом смысле слова.
Предыдущий вопрос приводит нас к вопросу о народном имуществе. Государства, отдельные части страны, общины и общества располагают вообще количествами экономических благ для удовлетворения своих потребностей, для осуществления своих целей. Для экономиста здесь нет надобности в фикции юридического лица. Для него без всякой фикции существует хозяйствующий субъект, общество, которое управляет через свои органы известными экономическими благами, доступными его распоряжению, в целях удовлетворения своих потребностей и применяет их к этому назначению. Никто поэтому не остановится перед признанием существования имущества, принадлежащего государству, округу, общине и обществу.
Иначе обстоит дело с тем, что обозначают именем «народное имущество». Здесь речь идет не о совокупности экономических благ, доступных распоряжению народа для удовлетворения его потребностей, управляемых его органами и применяемых к указанному назначению, но о совокупности благ, доступных распоряжению отдельных хозяйствующих индивидов и общественных групп в народе и самого народа для своих индивидуальных целей, т. е. о понятии, отличающемся в некоторых существенных пунктах от того, что мы называем имуществом.
Если допустить фикцию и представить себе совокупность людей, составляющих народ, экономически действующих в целях удовлетворения своих специальных потребностей, притом нередко руководимых противоположными интересами, в виде единого хозяйствующего субъекта и далее предположить, что количества экономических благ, доступные распоряжению отдельных хозяйствующих лиц, предназначены не для удовлетворения их специальных потребностей, но для удовлетворения потребностей совокупности хозяйствующих индивидов, составляющих народ, то можно, конечно, прийти к понятию совокупности экономических благ, доступных распоряжению хозяйствующего субъекта (здесь — народа) для целей удовлетворения его потребностей, т. е. к понятию того, что вполне правильно может быть названо народным имуществом. Однако при наших современных социальных условиях совокупность экономических благ, доступных распоряжению хозяйствующих в народе лиц в целях удовлетворения их специальных потребностей, явно не составляет имущества в экономическом смысле слова, но скорее связанный взаимными отношениями комплекс имуществ [ср. Dietzel. Die Volkswirtschaft und ihr Verhaltniss zur Gesellschaft und Staat, 1864. S. 106].
Однако потребность в научном обозначении только что упомянутой совокупности благ является столь законной и выражение «народное имущество» столь распространено и санкционировано употреблением, что устранять этот термин представляется тем менее оснований, чем яснее мы представляем себе истинную сущность так называемого народного имущества.
Тогда необходимо будет только оградить себя от ошибок, могущих возникнуть в результате аргументации, оставляющей без внимания вышеуказанное различие. Во всех вопросах, где речь идет просто о количественном определении так называемого народного имущества, все-таки таковым может считаться совокупность индивидуальных имуществ народа. Где же речь идет об обратном заключении — от величины народного имущества к благосостоянию народа или о тех явлениях, которые суть следствие контакта отдельных хозяйств, понятие народного хозяйства в буквальном смысле слова должно было бы необходимо повести к многочисленным ошибкам. Во всех этих случаях мы будем рассматривать народное имущество как комплекс индивидуальных имуществ народа и будем также обращать наше внимание на различную меру последних.
