– - Это лекарство для дураков; поди, лечи свою братью и убирайся прочь! -- сказал Борис.
– - Постой, кормилец, не сердись,-- возразил шут.-- Ты царь и государь наш, ты можешь делать что хочешь и можешь приказывать что тебе угодно. Сотвори милость рабу твоему Кирюшке! -- При сих словах шут повалился в ноги государю.
– - Ну, чего ты хочешь? Говори скорее,-- сказал царь.
– - Вот, изволишь видеть, родимой,-- отвечал шут,-- я ничего не люблю столько на свете, как есть, пить и спать. Сделай так, чтоб я мог есть и пить не тогда, как нужно, а тогда, как вздумаю, и столько на один раз, сколько съедают и выпивают сто твоих рейтаров. Сотвори, чтоб я мог спать по месяцу сряду, да еще сделай так, чтоб мне не больно было, когда твои дармоеды станут тормошить меня.
– - Ты дурак! -- сказал Борис, улыбнувшись.-- Ешь, пей и спи, сколько хочешь и когда хочешь, а прочее не в моей власти.
– - Не в твоей власти! -- возразил шут.-- Плохо, кормилец! Ну, так сделай, чтоб я не старелся. Красные девицы называют уж меня старым чертом, хотя я и подстригаю бороду.
– - Глупец! Ты просишь невозможного,-- сказал царь, развеселившись. Шут почесал голову и сказал:
– - Так сделай, по крайней мере, чтоб я смеялся, когда хочется плакать.
^-- И этого не могу,-- отвечал царь, улыбаясь.
– - Так что же ты можешь, кормилец? -- спросил шут, подбоченясь.
– - Могу велеть тебя побить порядком и проморить голодом, чтоб ты не врал пустяков,-- сказал царь весело.
– - Можешь побить, а не можешь сделать, чтоб было не больно, когда бьют; можешь проморить голодом, а не можешь сделать, чтоб я ел и пил один за сотню,-- сказал шут.-- Невеликая же радость тебе, кормилец! Впрямь, я был дурак, что завидовал тебе, думая, что ты все можешь сделать, что захочешь! Твой сын Федька дал мне пять алтын: на, возьми, батько; может быть, тебе надобно более, нежели мне. Ты кормишь и поишь целые сотни дармоедов, а тебя никто не потчевает: я никого не кормлю, не пою, а меня же все потчевают даром.-- Шут протянул руку с деньгами.
– - Спасибо, Кирюшка! -- сказал царь, смеясь,-- мне не надобно денег.
– - Так что ж тебе надобно? -- спросил шут.
– - Мне ничего не надобно: я все имею, чего пожелаю,-- отвечал царь.
– - Так, стало быть, тебе и желать нечего и радоваться нельзя, когда получишь, чего хотелось! -- сказал шут, сложив руки крестом.-- Дурак я был, что завидовал тебе, думая, что ты, сидя один, размышляешь, чего бы захотеть да как бы достать; а после веселишься, когда получишь!
Царь призадумался и сказал про себя: "Недаром умные люди делают глупости, когда и дураки умно рассуждают". Потом, обратясь к шуту, примолвил:
– - А ты чего бы хотел?
– - Новую пару платья, такую, как ты подарил Сеньке Годунову, который вдвое глупее меня. Он всегда сердится, хоть его никто не бьет, напротив, сам бьет других; а я смеюсь, хоть меня все щиплют, как опаренную курицу. Хочу иметь коня с сбруей, чтоб разъезжать по Москве, как твой немец доктор, который чванится тем, что ему больные показывают язык; а мне так высовывают язык и здоровые. Хочу, чтоб ты дал мне вотчину, как князю Ваське Шуйскому. Не мудрено сгибать ему прямую спину, когда и мой горб гнется дугою перед тобой. Хочу, чтоб ты пожаловал меня стольником, как князя Тимошку Трубецкого, за вранье. Я заслужил более, потому что вру тебе втрое больше. Вот видишь, что я лучше всех твоих жалованных и так хочу…
– - Постой, довольно, довольно! Радуйся же теперь, что ты многого желаешь. Не получишь ничего! -- сказал царь, принужденно улыбаясь.
– - Так подари хоть полтиной! -- сказал шут, протянув руку.
Царь взял со стола полтину и дал шуту.
– - Выторговал, выторговал! -- воскликнул Кирюшка, запрыгав по комнате.-- Послушай, отец родной, не гневайся, а твои бояре умнее тебя. Я у них выучился мастерски просить, а у тебя не хочу учиться бестолково давать. За твою полтину повторю тебе сказку, которую я сказал за гривну Ваньке Мстиславскому. Жила-была дойная корова; все нагибались перед и и, чтоб доить молоко, а она думала, что ей кланяются. Вот и вся недолга! Мы, бедные, обираем вас, богатых; веселимся на ваш счет и платим вам поклонами. Вот и ты грустишь от того, что тебе нечего и не у кого просить и не перед кем кланяться. Прощай, кормилец, пойду протру глаза твоей полтине, она у тебя, чай, прислепла в темном углу.
Шут поклонился и вышел. Борис Федорович посмотрел ему вслед и сказал про себя: "Вот как правда пробивается сквозь грубую оболочку дурачества. Право, этот шут счастлив! Если б мне было не стыдно самого себя -- я бы мог в тяжкие мои минуты позавидовать Кирюшке!"
Борис Федорович прошелся несколько раз по комнате, потом сел за свой письменный стол и стал перебирать бумаги. Сторожевой постельник вошел в дверь, низко поклонился царю и сказал:
– - Боярин князь Василий Иванович Шуйский просит позволения бить челом тебе, великому государю, и переговорить о весьма важном деле, не терпящем отлагательства.
– - Проведи его ко мне,-- отвечал государь и продолжал перебирать бумаги.
Князь Василий Иванович вошел в палату, помолился, наклонился до земли царю и остановился возле дверей.
– - Что скажешь, князь Василий? -- спросил государь.
– - Великий государь,-- отвечал Шуйский,-- в народе носится весть ужасная. Будучи предан тебе душою, я поспешил к тебе с донесением. Распространились слухи, что царевич Димитрий Иванович -- жив!
– - Жив! -- воскликнул Борис, приподнявшись быстро со стула и побледнев, как полотно. Помолчав несколько, царь сказал: -- Князь Василий! подумал ли ты о своей голове?
– - Государь! я твой головою и животами,-- отвечал Шуйский,-- и без вины виноват, если усердие мое к извещению тебя о народных толках ты почитаешь виною. Но я готов целовать крест, что ни делом, ни волею не участвую в сем злом умысле и, услышав сегодня сию весть, тотчас поспешил к тебе, великому государю, чтоб действовать, как ты прикажешь.
Борис Федорович сел в кресла, принял спокойный вид и сказал:
– - Расскажи мне подробно, как и от кого ты услышал эту нелепую весть.
Боярин отвечал:
– - Именитый московский гость Федька Конев пришел ко мне и сказал: "Князь Василий Иванович! великая смута готовится Московскому государству. Мещанин Сенька Лукошин признался мне, что он был в царском кружале с стрелецким десятником Петрушкою Лукиным, углицким ямщиком Силкою Васильевым, пономарем Чудовского монастыря Леонтьем да дворовым человеком боярина Федора Никитича Романова Ванькою; там они говорили о всякой всячине, и пономарь Леонтий сказал им, что какой-то чернец дал горсть серебра нищим на паперти церкви Вознесенья и велел им молиться за царевича Димитрия Ивановича, примолвив, что он жив. Когда же стрелец Петрушка сказал, что это ложь, то какой-то молодой человек, сидевший на краю, бросил на стол горсть ефимков, примолвив: "Чернец сказал правду, царевич Димитрий жив; пейте за его здоровье!" Петрушка закричал "слово и дело", но молодой человек ускользнул в толпе, а Петрушка, убоясь розыска, не объявил в Тайной об этом, а сказал только, что какой-то пьяница бранил тебя, государя". Гость Тараканов признался также Федьке Коневу, что сын его был на празднике в Александровской слободе, запил с приятелями и что навеселе крылошанин Чудова монастыря Мисаил Повадин сказал им также, что царевич Димитрий жив. Но где скрывается этот мнимый Димитрий, того никто не объявил. Вот все, что я знаю, и целую крест на этом. Как желаю спасения душе своей, так говорю тебе истину, великий государь!
Борис Федорович слушал внимательно повествование Шуйского, и когда он умолк, царь все еще, казалось, слушал. Наконец он сказал:
– - Присядь, князь Василий, и напиши мне все имена и все обстоятельства этого дела, так, как ты мне теперь сказал.
Борис встал, и, пока Шуйский писал, он прохаживался медленно по комнате.
– - Готово, государь! -- сказал князь Шуйский, встав со стула.
Государь остановился, посмотрел на Шуйского и сказал:
– - Это злодейский умысел моих врагов, чтоб нарушить мое спокойствие, чтоб устрашить меня. Но если б земля разверзлась под моими ногами и небо обрушилось -- погибну, но не устрашусь! Ты знаешь меня, князь Василий!
– - Великий государь! -- отвечал князь Шуйский,-- нет сомнения, что это умысел твоих недоброжелателей. Открой нам их имена, и если б между ними был родной брат мои, я растерзаю его собственными руками в глазах твоих. Казнь и гибель изменникам!
– - Нет, князь Василий,-- сказал государь,-- возлагая царский венец на главу мою, я клялся не проливать крови, наказывать преступников мерами исправительными, делиться с бедными последнею рубахою и собственностью моею награждать верную службу. Я сдержал клятву. Не хочу губить моих врагов: они мне не страшны при любви народной, при усердии верных моих бояр. Но хочу открыть источник злого умысла, чтоб пресечь его в самом начале для блага общего, для спокойствия России. Я не думаю о себе, князь Василий: мне дорого спокойствие России.
