Здесь было тихо и мирно, хотя ей это безмятежное спокойствие и омрачали мысли о Лючио.
Сегодняшний прорыв его скрытой боли — ужасного горя, спрятанного глубоко внутри, заставил ее задуматься о собственных чувствах, которые Аллегра долгие годы подавляла в себе. Она хотела хранить их на замке, и все же не смогла это сделать.
И теперь боялась — что же произойдет, когда эти чувства в конце концов вырвутся наружу.
Что-то черное мелькнуло между деревьев, и через секунду Аллегра разглядела машину Стефано. В растерянности остановившись на обочине, она смотрела, как машина медленно приближается к ней.
Автомобиль остановился, из него вышел Стефано с каким-то странным выражением лица.
— Что ты делаешь? — спросил он.
Она пожала плечами.
— Гуляю.
— А что с Лючио?
Аллегра вспыхнула: это намек на то, что она пренебрегает своими обязанностями?
— Он с Бьянкой. Сегодня у нас было продуктивное занятие.
Стефано провел рукой по лицу, и Аллегра увидела, как он устал.
— Ты вернулся… — неуверенно протянула она. — Почему?
— Хотел повидать Лючио.
Аллегра кивнула, сглотнув комок в горле. Конечно, этого следовало ожидать. Глупо надеяться, что он хотел увидеть ее.
Взгляд Стефано скользнул мимо нее и устремился к деревьям, росшим возле изгиба дороги.
— Я давно здесь не был, — сказал он.
Аллегра не поняла, что он имеет в виду, но Стефано уже направился к деревьям. И только сейчас Аллегра заметила, что за пышными кронами вязов скрывается какой-то полуразрушенный дом.
Осторожно ступая по высокой траве, она направилась за ним.
Стефано остановился перед домом с прогнившими балками, разбитыми окнами, расшатанными ставнями. В крыше виднелась дыра, и на земле валялась разбитая черепица.
— Стефано?.. — неуверенно спросила Аллегра. Она не понимала, зачем они пришли сюда.
Сгущались сумерки, и вершина Гран-Сассо, только что освещенная солнцем, теперь погрузилась во тьму. Поднялся холодный ветерок. Стефано открыл дверь и заглянул внутрь.
— Это мой дом, — сказал он просто. — Эта развалина с двумя комнатами.
— Ты вырос здесь? — пытаясь скрыть изумление, спросила Аллегра.
Стефано рассмеялся.
— Ты удивлена? Да, здесь. Мой отец был фермером. У нас было несколько овец, пара коров. Но потом в нашей местности сельское хозяйство перестало быть прибыльным, и отец отправился работать на угольные шахты, в Бельгию.
— И теперь ты занимаешься угольной индустрией, — сказала Аллегра, помолчав.
— Да, — ответил Стефано. Он тоже помолчал. — Отец погиб на шахте. И когда я начал заниматься бизнесом, то поставил цель: создать систему безопасности на шахтах. — Стефано улыбнулся, хотя голос его был жестким. — И так случилось, что этот бизнес принес мне деньги.
Они помолчали, прислушиваясь к шуму деревьев, хлопанью ставен на ветру.
Аллегра вспомнила слова матери — «твои семейные связи, его деньги», — и они теперь обрели смысл. Она поняла, насколько важны, насколько необходимы были ему эти связи.
— Когда отец уехал на заработки, — продолжал Стефано, по-прежнему не глядя на нее, — мать отказалась следовать за ним. Она нашла работу здесь. Отец погиб через три года. Он никогда не приезжал сюда эти три года. Не мог позволить себе потратить деньги на билет.
Они возвращались домой в темноте и в молчании. Из окон виллы струился теплый свет. Стефано отправился в свой рабочий кабинет, проверить корреспонденцию, а Аллегра пошла на кухню к Бьянке.
За ужином было на удивление весело, женщины без конца болтали и радовались тому, что Стефано снова с ними. Но все же в глубине души Аллегру мучили воспоминания.
Она видела, что Стефано смотрит на нее понимающим взглядом. Аллегра чувствовала, что барьеры, сдерживающие ее эмоции, вот-вот могут рухнуть, грозя поглотить ее. Но ведь она хотела этого! Хотела открыть запоры и позволить выплеснуться своим страхам, сомнениям и слезам.
Позже, когда Бьянка пошла укладывать Лючио в постель, Аллегра поднялась в мастерскую. Она была погружена во тьму, и лишь свет луны проникал сквозь широкое окно.
Аллегра села на табурет, провела пальцами по рисунку, закрашенному Лючио в черный цвет. Этот всплеск ярости был первым шагом к излечению мальчика.
Но сейчас она думала не о его излечении, а о своем. Сердце ее ныло от боли. К этой боли она уже привыкла за семь лет, но настала пора от нее избавиться.
Аллегра склонила голову, желая расплакаться, но ей это не удалось. Глаза оставались сухими, в горле стоял ком.
— Аллегра…
Она вскинула голову, волосы ее рассыпались по плечам. Она не вынесет, если Стефано сейчас пожалеет ее.
Он вошел в комнату, положил свою сильную руку ей на плечо.
— Не надо, — умоляюще прошептала Аллегра. — Я не…
Она закрыла глаза, сжала кулаки. Нет. Она не будет плакать. Не расплачется перед ним.
Стефано присел перед ней на корточки, заглянул в ее раскрасневшееся лицо и провел рукой по щеке. Аллегра тихо всхлипнула, постаралась отодвинуться, но некая неумолимая сила повлекла ее к нему.
Она почувствовала щекой его грудь — мускулистую и твердую — и губами прижалась к его шее.
Она не знала, как долго плакала — несколько минут, час? Но в конце концов слезы иссякли и тело обмякло в его объятиях.
Они сидели на полу, освещенные лунным светом, и он баюкал ее, как ребенка.
— Скажи мне, — сказал он тихо, нежно погладив ее волосы, — о чем ты плакала?
— Обо всем, — прошептала Аллегра. Но она понимала, что ей нельзя отделаться общими словами. Надо объяснить все. — О своем отце, — начала она медленно. — О том, как он использовал меня и какой удар я ему нанесла. Если бы я знала, что ему так нужны деньги, я…
— Ты вышла бы за меня замуж? — осторожно предположил Стефано. — Дорогая, это не твоя вина. Ты не можешь винить себя за смерть отца.
— Я понимаю, — сказала Аллегра. — По крайней мере разумом. Но сердце мое…
— Мы не всегда можем совладать с нашими сердцами, — с горечью прошептал Стефано.
— Да. Было бы лучше вообще не думать об этом. Но мне больно. До сих пор больно.
Стефано кивнул, погладив ее волосы.
— Да, — пробормотал он. — Это больно.
— Я плакала о матери, — продолжала Аллегра, теперь уже более спокойно. — Я знаю, она использовала меня. Я поняла это после того, как она ушла от отца с Алонсо. Ведь именно он отвез меня тогда на вокзал! Она хотела унизить отца, а я была средством, не более. Я всегда была лишь средством достижения ее собственных целей. — Аллегра покачала головой, крепко прижимаясь к Стефано. — И было очень больно думать, — сказала она наконец едва слышным, срывающимся голосом, — что для тебя я тоже являюсь средством. Для тебя, кого я люблю больше всего на свете.
