в свою очередь, раскрылся большим алым порталом. Ах ты мразота!
Я отреагировал мгновенно, крутанулся вокруг своей оси и метнул ифритный меч в кабель. Силой воли скорректировал его полет. Неплохо находится в пространстве, которое подчиняется твоим желанием. Клинок просвистел в воздухе. Рассек кабель ближе к «голове» и умчался куда-то вдаль. Из кабеля мгновенно выбило ифрит. Он ослаб, словно большая черная макаронина.
Тогда я попытался извлечь девушку наружу и не смог. По всей видимости, мой контроль ограничивал именно браслет с красным глазом. Сильная ифритная вещь, мать ее.
Тем временем, одежда девушки уже начинала меняться. Вещи становились одержимыми. Они двигались, словно трепеща на ветру. Очертания жутких лиц проявлялись на полурасстегнутой пижамной кофте.
Часть кабеля, вместе с браслетом, по инерции заплыла в портал, и тот тут же закрылся.
— А черт! — чертыхнулся я и велел девушке, а потом и кабелю (в нем, под влиянием ядра поля, уже зарождался какой-то новый ифрит) покинуть карманное пространство. Следом вынырнул и сам.
Спустя секунду все снова появились в палате.
— А-а-а-а! — вскрикнул оказавшийся тут врач, когда мы все словно всплыли из порталов, распахнувшихся в полу.
Медсестры, окружившие врача, испуганно уставились на меня.
— Что вы делаете⁈ — врач тоже выпучил глаза, видя, как я бросился к лежащей на полу Але и стал разрывать пижаму на ее груди, — прекратите! Вы с ума сошли!
С отрывистыми щелчками пуговицы прыснули в стороны. Я приподнял девушку и стянул с нее одежду. Тут же отбросил в сторону. Аля осталось голой по пояс, а кофта хлопнула о стену и обзовелась зубами в рукавных отверстиях. Сами же рукава вытянулись столбиками, как змеи.
Я незамедлительно принялся стягивать и ее брючки. Отбросил и их. Те тут же забрались куда-то под кровать на многочисленных ножках.
Взявшись за трусики, я было думал стягивать и их. Но одернул себя, видя, что внутри нет ифрита.
— Вы с ума сошли! — крикнула одна из медсестер.
— Гляньте на ее вещи, — не отводя взгляд от бледного лица девушки, проговорил я.
Врач и медсестры глянули. Я понял это по их возбужденным крикам:
— Одержимости!
— Вот мля! — выругалась молодая медсестричка лет восемнадцати.
— Аля, Алевтина. — я легонько взял ее под голову, — Слышишь меня? Приди в себя!
Девушка слабо открыла глаза. Взглянула на меня из-под прикрытых век. Потом ее взгляд сфокусировался, и она быстро проморгалась. Оживившись, вскрикнула, закрыла красивую грудь руками.
— Что⁈ Я…
— Без одежды. Так было надо, — я кивнул на кофту-одержимость, и глаза девушки округлились.
— Принесите ей что-нибудь накинуть! — гаркнул я, — Вот, хотя бы постельное с койки!
Медсестра торопливо послушалась. Стянула простынь, и мы обернули Алю.
— Он… он пытался убить меня, — губы девушки задрожали, — пытался убить…
— Он много чего пытался, — я прижал голову девушки к груди, — но я помешал ему.
— Я не верю… не верю… Это невозможно…
— Это, — шепнула я, — Ифритор. Для него цель оправдывает средства, Аля. Но теперь, пока ты со мной, ты в безопасности.
Глава 16. Гостья
С инцидента в медцентре прошло три недели. Я настоял, чтобы Алю перевели в дворянский военный госпиталь Нового Краса, что располагался в одном из богатых районов города, где преимущественно проживало знатное офицерство.
Не сразу, но все же девушку перевели. Вновь постарался князь Палеолог.
— Что-то задержался я здесь, на юге, — сказал он тогда по телефону, — Светлане легче, и на этой неделе мы уезжаем в столицу. Но не переживай, я помню наш уговор. Император уже обо всем знает.
— А что с полем? — ответил ему я.
— Да, я говорил с начальником Урупского. Он был в командировке, в Москве. Гарнизон укрепят дополнительными войсками, и весной, когда распогодится, начнется зачистка Кубанского Поля.
Когда, наконец, была назначена дата моей аудиенции у императора, я Связался и с Литвининым из РосАрмы.
— Думаю, — по телефону было слышно, что он говорит с улыбкой, — мы сможем встретиться в Москве, как только вы увидитесь с императором. Здесь уже все знают о ваших заслугах на Кубанском. Совет впечатлен и очень хочет увидеть все по вашим технологиям.
Несколько раз я ходил в сословный следственный комитет. Да, вот так, сам. Даже несмотря на то, что знал о готовящемся против меня деле. Хотел назначить Чижину встречу и в неформальной обстановке спросить обо всем прямо.
Меня смущало, что ни следователь, ни следственный комитет, в целом, никак не развивает дело. Естественно, я не говорил открыто, по какому поводу мой визит. Для тех, кто не в курсе, целью был, скорее, дружеский разговор.
Меня не пытались арестовать, не вызывали на беседы. Когда я являлся, секретарь Чижина — полная женщина средних лет, вечно отвечала одно и то же:
— Следователь занят. О вас, Роман, мне ничего не сообщалось!
Или:
— Следователь в командировке! Когда будет — не знаю.
Было ясно одно: следствие намеренно буксовало и ожидало чего-то. Может, все вообще сойдет на нет, а может, они что-то задумали. Последнее меня беспокоило.
Когда Алю выписали, мы встретились снова. Я и сам хотел поговорить с ней, понять, как Салазар уговорил ее помогать себе. Возможно, девушка может дать мне еще какую-то полезную информацию. Однако, я удивился, когда она позвала меня в родовое поместье Селиных.
— Я не пропадала на поле. Я дезертировала, — опустив глаза, проговорила Аля, — дезертировала, когда встретила его.
Мы сидели в большом кабинете. Уставленный дорогой мебелью из ценных пород дерева: большим столом, полками с книгами, шкафами, пустующим мини-баром и даже деревянным глобусом, кабинет все равно выглядел так, будто тут бывали редко.
Задернутые шторы, пыль, легкий беспорядок — все показывало, что даже прислуга сюда не заходила.
— Кабинет отца, — Аля осмотрелась, — все сохранено так, как было, в тот день, когда папа в последний раз работал за этим столом.
— Соболезную вам, — проговорил я, сидя в мягком кресле. Девушка же расположилась на месте своего отца, — Валя рассказывала мне вашу историю. И показывала шрамы.
— Шрамы? — Аля изломила бровь, — интересно, при каких это обстоятельствах?
— Пыталась переспать со мной за то, чтобы я взял ее на миссию. Но я отказал.
Аля нахмурилась. Некоторое время молчала. Кажется, она была немного шокирована тем, на что была готова ее сестра, чтобы поучаствовать в операции по ее же спасению.
— Проклятье, — она выдохнула, опустив подбородок, закрыла глаза, — если бы я не затеяла все это… Она бы не пошла на такую авантюру. Но, — Аля взглянула на меня, — спасибо, что не согласился.
— Может быть, и нужно было взять ее с собой, — я отрицательно мотнул головой, — тогда Салазар не получил бы ее себе.
— Получил бы, — она сжала губы, — получил бы, Рома. Я единственный человек, что был добр к Вале. Единственный, кто у нее есть. Она верит мне, и пойдет за мной куда угодно. Моя вина, что она в руках Салазара. Если бы не та интрижка… Но я и подумать не могла, что все зайдет так далеко.
— Мы вернем ее, — твердо сказал я, — будь уверена.
Аля молча встала. Ее длинные, волосы закрыли глаза. Опустив голову, девушка прошла к зашторенному окну, слегка сдвинула штору. Серый уличный свет сделал лицо Алевтины еще более бледным.
— Это моя вина. То, что Валя попала к нему в руки. Только моя и все. И я должна сама вытащить ее. Прошу, не прерывай, — она метнула в меня взгляд, когда я тоже поднялся, — пожалуйста, Рома, дай сказать.
— Изволь.
— Когда родителей не стало, мы почти сразу попали в армию, — начала девушка, — после смерти мамы шефство над нами взял близкий папин друг. Возможно, ты знаешь его. Он командир полка чистильщиков.
— Полковник Воронов, — я кивнул, — знаю. Вместе мы ходили в центр. Они выполнили задание. Забрали дочь князя и я отправил их обратно. Все кончилось благополучно.
— Спасибо, — дрожащим голосом проговорила Аля.
— За что?
— Если бы там, в центре, я убила бы его…
— Все в порядке, — я встал, — все кончилось намного лучше, чем могло бы.
Почти сразу на глаза мне попалась бутылка виски. Рядом стояли пыльные, в грязных разводах стаканы.
— Выпьем? — взяв бутылку, улыбнулся я.
Взгляд Али застыл на мне. Спустя мгновение он смягчился и девушка проговорила:
— Можно. Но стаканы грязные. Давай я позову…
— Не стоит, — открыв бутылку, я отпил с горла. Протянул ей.
Девушка улыбнулась.
— Очень по-солдатски, — приняла она виски, отпила и поморщилась.
— Я долго был солдатом, — я оперся о стол, скрестил руки на груди.
— Я тоже. Вернее, мы тоже. После смерти родителей поступили в кадетский
