Он остановил лейтенанта, за которым тащили тяжелый зеленый ящик два бойца.
После короткого разговора бойцы рванули обратно, а за ящик схватились мы и потащили его. Тяжелый, сцуко! Однако, труд и секс лучшее средство от похмелья.
Комендач только ухмыльнулся, когда мы проходили мимо.
Слава Богу, тащить было недалеко. Пара «Уралов», в которые грузили ящики, стояли у входа в вокзальный сортир. Около сортира сидел грустный таджик в оранжевом жилете с метлой и совком и что-то напевал по своему, глядя в жаркое небо.
Ящик кое-как закинули, перекурили с летехой и поперлись к площади.
Мать моя родная! Народу! Первый раз в Москве вижу такое количество вояк. Блин, да я ведь и сам сейчас вояка! Непривычно, черт побери. Фил увлеченно щелкал своим фотоаппаратом. Он его называл не иначе как «фаллической дурой». Я же просто впитывал атмосферу всеми порами кожи. Я не умею писать сразу. Мне надо впитать звуки, краски, запахи, слова – переварить их. А уже потом выдавать текст. Плохое качество для журналиста. Из-за этого мы вечно ругались с глав-вредом. Писал я слишком медленно.
Дым, крики, ругань. Очередь в киоски за сигаретами. Какой-то полкаш орет на какого-то майора. Майор потом бежит и орет на какого-то капитана. Капитан мчится материть… И так далее до самого замызганного рядового. Пищевая цепочка в действии.
Фил толкает меня локтем в бок.
– Пойдем телеграмму отправим?
– Какую? – не понял я.
– Шефу. Отправим статейку в газету. Мы на работе или как?
– Мля… Ты представляешь, сколько мы заплатим за пятьсот… Нет. Даже за триста строк?
– Лех… Тебя еще учить и учить, оказывается.
Пока стояли в очереди – офицеры стремились передать весточку домой родным – сочинили текст телеграммы. «Центре Москвы. Много военных. Гражданские очень редко. Движение перекрыто. Подробности придумай сам. Иванцов, Филимонов».
Потом еще отправили своим. Я две отправил. На домашний адрес и на адрес мамы. Лиса у меня послушная, но мало ли не успела.
Текст был короткий. «Все хорошо. Люблю. Волк»
Чего там и кому Фил нацарапал – не знаю.
Когда вышли из вокзала – встали у парапета, наблюдая суету. Какой-то солдатик лихорадочно жрал окорочок. Но не дожрал. Кинул на землю и побежал куда-то. К останку курицы немедленно подскакал голубь и… Стал клевать остатки мяса.
– Мля… Голубь-людоед! – удивился Фил.
– Не. Зомби. Видишь, у него одной лапы нет? – показал я пальцем на летучую скотину.
– Да… Москва… И как они тут живут?
Резко захотелось пива. Мы поперлись к киоскам у Ярославского. Нет. Обломились. Пива не было.
– Долго тут тусить будем, интересно? – задумчиво сказал Фил.
– Ты мемуары о Великой Отечественной читал? Там по месяцу порой эшелоны стояли. И отправляли без объявления.
И тут мы переглянулись. Не сговариваясь, метнулись в сторону перрона…
Фу! Стоит, родимый.
– Ладно, пойдем в вагон. Все равно больше делать нечего, – предложил я.
Ну и пошли.
Заглянули сначала в наше купе. Калинин так и не возвращался. На столе по-прежнему стояла початая литруха «Кедровой», открытая банка тушенки, черствел хлеб и сохла резаная луковица. Пошли в штабной вагон. Под него приспособили бывший вагон-ресторан. Однако, часовой нас туда не пустил. Совещание, грит, идет. Уболтал Фила перетащить вещи в наше купе. Все одно там, кроме меня и Сашки Калинина никого нет. А Сашка – мировой мужик!
Долго молчали, разглядывая «Кедровку». Морщились. Потом уговорили себя и втопили по-маленькой. Несколько полегчало. Я было собрался залезть на верхнюю полку и попечатать чего-нибудь. Решил дневник повести. А Фил начал скидывать фотки с флешки фотика на свой ноут.
И тут дверь распахнулась. На пороге стоял мрачный полковник Калинин.
– А это кто?
Кхм… Суров чего-то наш полкан.
– Лейтенант Филимонов. Военный корреспондент. Прикомандирован к вашему батальону, – вскочил Фил, гулко ударившись башкой о верхнюю полку. Надо отдать должное – не поморщился.
– У меня уже есть один. Пшел вон! – я такого Калинина не видел ни разу. От такого взгляда не то что обоссаться, можно все военные тайны рассказать. Даже те, которые не знаешь.
– Товарищ полковник, он коллега мой. Вместе работаем. Вчера на поезд… То есть на эшелон не успел. Сегодня догнал.
– Час от часу не легче. Документы? – мне начало казаться, что на войне чаще документы проверяют, нежели оружие применяют.
– К вевешникам прикомандирован? Вот к ним и пестохай!
– Никак нет! – уперся Фил. – Я, между прочим, боевой офицер, в отличие от некоторых.
И он мотнул головой в мою сторону. Оппаньки! А вот этого я и не знал!
Потом Фил горячо и сумбурно объяснял причину, по которой он прыгнул в эшелон со спецназом ФСБ. В конце его монолога я примирительно добавил:
– Саш, это наш мужик. Я ручаюсь…
Калинин зло хлопнул дверью купе.
– Значит так. Журналюги. Доедем до места назначения – сдаю вас обоих в штаб фронта.
Ага… Значит уже не округа, а фронта? Интересно…
Калинин шагнул, сел на койку. Плеснул себе водки в кружку и тремя глотками выпил ее, не поморщившись.
Мы тоже осторожно сели.
– А куда едем-то? Товарищ полковник?
Тот подумал.
– Аааа… Все равно узнаете рано или поздно. Прибалты нам войну объявили.
– Очумели, что ли совсем? – удивился я. – У них на три страны один танк!
– Не перебивай, – рявкнул Калинин. И начал рассказывать.
Что именно и как именно случилось – толком никто и ничего еще не знал. Наши буржуи в правительстве так обосрались, что тут же обрубили всевозможнейшие каналы информации – интернет, мобилы – это все их рук дело. Тоже самое и с телевидением. И, козлы, нормальной инфы так и не дают толком. Известно точно только одно. На северных границах Украины, в Белоруссии и в Калининградской области идут бои. Через сутки после Катастрофы на стороне Германии выступили Эстония, Латвия и Литва. Мозгов у них чуть больше, чем у черепах, а туда же. Понятно, что при разнице в вооружении мы их уделаем на раз-два. Не только прибалтов. Немцев, естественно, тоже.
– А англы чего? – поинтересовался я.
– Англы? Англы в состоянии войны с фрицами. У Штатов – нейтралитет пока. Даже удивительно. Обычно они каждой дырке затычка. Японы с их матерями – пока не знаю. Так вот, ребятки, мы сейчас отправляемся в Питер. Там я вас сдаю в штаб – сидите там и не высовывайтесь.
– А вы?
– А мы под Нарву. Эстонцев там сейчас ополченцы со стройбатом держат.
– Мля… – выругался Фил. – А хохлы с бульбашами?
– Не знаю я конкретики, – честно ответил Калинин. – Не моя компетенция. Кого-то отправят из наших и туда. Мы же военный союз, внезапно заключили. Видели, какое столпотворение на площади? И это только начало.
И только в этот момент я вдруг понял, что поезд уже давно тронулся. За окном проплывала Останкинская башня. Точно. На Питер едем. Вот так вот. Я там косточки дедов недавно поднимал. Сейчас и сам повоюю. Буду я еще при штабе отсиживаться, как же.
– Подождите, товарищ полковник, – потер лоб Фил. – А войска ЛВО? А Балтфлот, что?
– А мы не на фронт, – ухмыльнулся Калинин. Все же хорошая штука – русский мат. Помогает напряжение сбросить. Все, что он нам рассказывал – процентов на девяносто было сказано на «великом и могучем». Только немцы могут с нами посоревноваться в изысканности ругательств. Немцы, да… – Мы в тылу будем воевать.
– Заградотрядом, что ли? – не понял я.
– В эстонском тылу. Ну что, по кружечке?
На старые дрожжи упало быстро и убойно. Карабкаясь на полку, я внезапно понял – почему так много военные пьют. Пытаются успеть пожить. Где-то я читал, что жизнь экипажа танка в современном бою – восемь минут. И ради этих восьми минут солдат живет всю жизнь. Солдат. Да. Именно солдат. Рядовой, сержант, лейтенант, полковник – все они солдаты. А сколько живут спецназовцы в бою? Надо будет спросить…
Так я подумал и уснул. Поезд же мчался в Питер…
Где-то на Украине. Алексей Шкодин. Финансист.
– Ты что, братан, совсем о…ел в своей Пиндосии? Это же – Родина!
До родичей мы добрались поздно вечером. Слава Богу после инцидента с ГАИ-шниками приключений не было. Остановились мы в частном доме, у кузины. Жена и дочь, умаявшись с дороги, почти сразу легли спать, а я, не теряя времени, «взял в оборот» двоюродного брата, что пришел на «экстренное семейное собрание». Из всего семейства он был идеальным кандидатом в попутчики. Он служил, не был обременен семьёй, а фирма, где он работал, канула в лету вместе с Финляндией и прочим двадцать первым веком (спасибо обрывкам интернета за информацию).
– Макс, какая нах Родина? Много ты её видел, когда после учебки генералам дачи строил? Или потом, после дембеля? Ваши козлы, что в Кремле, что в Раде, про Родину вспоминают, только когда нужно народ в очередной раз раком поставить.
