А однажды августовской ночью, когда он вычитал и отправил в набор очередную газетную статью, привиделся ему большой, как «Будденброки» Томаса Манна или «Гроздья гнева» Джона Стейнбека роман обо всём, что хорошо знал: о детстве, о деде, который не мог забыть войну, о банановой лихорадке, о жестокости, бесправии, верности, измене, об одиночестве… Габриель взял не полностью набранный, со смазанным шрифтом, приладочный лист газетной бумаги форматом А-2 и на обратной, чистой стороне вверху крупно с нажимом написал: «La Casa». «Дом». Именно дом деда должен был стать главным героем романа-эпопеи. И писал до утра.
С тех пор Маркес упрямо работал над романом, притом писал, как и начал, на приладочных листах. Его часто стали видеть в обнимку с рулоном газетной бумаги на улицах, в сквере, в университете, где он возобновил занятия, в бодегитах по вечерам.
Подогрела вдохновение и командировка в Барранкилью, где когда-то заработал первые в жизни песо и где теперь, по слухам и публикациям, буквально кипел литературный процесс: выходили альманахи, резкие критические статьи, устраивались «скандальные, вопиющие», как писали в газетах, литературные вечера.
В Барранкилью Габриель отправился с приятелем, тоже начинающим литератором Густаво Ибарра Мерлано. Там они познакомились с молодыми, но уже известными поэтами, прозаиками, художниками, журналистами, собиравшимися (как и в Картахене!) в баре «Пещера» и именовавшими себя Барранкильским обществом, а позже — mamadores de gallo, то есть «затейники, хохмачи». Маркес был польщён тем, что они слышали о нём. После литературной дискуссии, едва не закончившейся потасовкой, его взяли с собой в другой бар, третий, в легендарный публичный дом «У чёрной Эуфемии», в котором работали девицы со всех континентов. Знакомство с хохмачами, объединившимися вокруг газеты «Эль Эральдо», на самом деле тружениками, делателями, сочинившими по крайней мере по роману, а то и выпустившими книги, произвело на Маркеса впечатление. Вернувшись в Картахену, он уговорил Сабалу создать при редакции литобъединение.
Сам Габриель в этом литобъединении каждую неделю читал новые главы из романа «Дом», который «разрастался угрожающими темпами и растекался по древу», как заметил Сабала. Маркес любил вслух читать свои произведения, чтобы сразу видеть эффект. Читал всем, кто соглашался слушать. Но самыми благодарными и эмоциональными его слушательницами по-прежнему были представительницы древнейшей профессии, чаще всего из дома всеми уважаемой в городе мадам Матильды Ареналес «Койки напрокат». Зачитавшись, упиваясь ненаигранным смехом, слезами, аплодисментами, Габриель порой и забывал, зачем пришёл и ради чего вообще мужчины посещают подобные заведения. «У него хватало времени, чтобы писать статьи, рассказы и первый роман, — вспоминал в 1982 году, после вручения Маркесу Нобелевской премии, его друг Мендоса, — а также пить ром с дружками в шумных портовых тавернах до рассвета, пока контрабандисты с проститутками не отправлялись на своих баркасах к островам Аруба и Кюрасао. В этих людях было что-то от пиратов прошлых веков, и эта романтика влекла Габриеля, хотя сам он не стал бы драться на ножах из-за какой-нибудь красотки Маргариты».
19
Двадцать третьего января 1949 года в приложении к газете «Эль Эспектадор» был опубликован рассказ Маркеса «Диалог с зеркалом», в котором он вновь возвращается к теме, волновавшей великого Достоевского («Двойника» Достоевского он прочитал ещё на пароходе по пути в Боготу) — теме раздвоения личности, двойничества. Не исключены автобиографические мотивы: учась на юриста, Габриель ещё не решил, кем будет, и как бы раздваивался между юриспруденцией и журналистикой вперемежку с литературой.
В рассказе упоминается ящик Пандоры, в котором находились все бедствия человеческие и который она, созданная Гефестом в наказание людям за то, что Прометей похитил для них огонь у богов, из любопытства открыла. (Напомним, что по воле Зевса крышка ящика захлопнулась только тогда, когда на дне оставалась лишь надежда.) Возможно, принуждая героя рассказа вспоминать имя Пандоры — «…это похоже на чей-то ящик… забыл слово…» — Маркес обращает читателей к знаковому стихотворению великого никарагуанского поэта-модерниста Рубена Дарио, творчеством которого восхищался с отрочества: его стихотворение «Лебеди» заканчивается словом «Пандора». (И, кстати, через много лет никарагуанский поэт станет одним из персонажей «Осени Патриарха», а сам роман, по утверждению автора, «пронизан поэзией Дарио».) Однако финал у рассказа «Диалог с зеркалом» неожиданно не трагический, что становилось уже привычным для читателей Маркеса, а почти благостный: «Тёплый аромат почек под соусом достиг его обоняния, на этот раз запах был очень настойчивым. И ему стало хорошо — он почувствовал, как в душе у него воцаряется благостный покой: злая собака тайников его души завиляла хвостом».
Роман свой первый он писал запойно, иногда по пятнадцать — двадцать страниц в день. Это был поистине бурный поток, которым молодой писатель упивался! Ещё неопытный, он писал до изнеможения, до дна каждый день, прекращая писание в неведении, что произойдёт в романе дальше. Каждый новый день как бы заново, преодолевая боязнь чистого листа. Написал несколько сот страниц (более восьмисот), но точно и сам не знал, потому что у газетного рулона не было единиц измерения.
В марте его «подкосила болезнь после стычки с Сабалой». Ночью они сидели в «Пещере», Сабала выговаривал Габриелю за то, что после поездок в Барранкилью, быть может, возомнив себя писателем, тот стал халтурить в журналистике и вообще вести себя, как мальчишка.
— Вот скажи мне, Габриель, в своём шутовстве ты не замечаешь, что Колумбия на глазах деградирует?..
Маркес в расстроенных чувствах напился и уснул на скамейке на Пасео-де-лос-Мартинес. Проснулся подтропическим ливнем. В тот же день резко, до сорока, подскочила температура, диагноз: двухстороннее воспаление лёгких, пневмония вдобавок к переутомлению. Из города Сукре, где с недавних пор жили родители, примчался на машине отец и увёз Габо к себе. На следующий день, 30 марта, поэт, художник, писатель Эктор Рохас Эрасо в прошедшем почему-то времени и едва ли не в тоне некролога написал в газете «Эль Универсаль» о болезни и отъезде молодого коллеги: «Гарсия Маркеса теперь нет с нами. И у всех в редакции такое чувство, будто в доме недостаёт родного брата. Его проза, прозрачная, точная, напряжённая, шла в ногу со временем. Он знал, как из множества разнородных разномастных новостей выбрать ту, которая вызовет интерес у читателей, поскольку благодаря природной интуиции и журналистскому чутью чувствовал её необходимость и значение. Его стиль быстро обрёл всеобщее признание. Он поразительно чувствовал время, что присуще только настоящему мастеру, которым он безусловно и стал, работая над очерками, рассказами… Но Гарсия Маркес — не только первоклассный журналист и лучший в Колумбии автор рассказов! С завидным упорством он сочинял роман, наполненный волнующим дыханием жизни!..»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
