что ее отвез домой Адам. Каким-то чудом она позвонила им, чтобы сказать о расставании прямо перед тем, как уйти с танцев. Это было слабым утешением, но Снэк сказал, что это заставило его чувствовать себя менее виноватым. Он мог только представить, как чувствует себя Адам.
Тихо, без объявления или предупреждения, семья Шарлотты решила отказаться от ее жизнеобеспечения после того, как врачи сказали, что сканирование мозга не было обнадеживающим, и у нее, вероятно, не было никаких шансов вернуться к жизни. Она будет находиться на аппарате искусственной вентиляции легких всю оставшуюся жизнь. Ее будут кормить через трубочку всю оставшуюся жизнь. Она никогда больше не пойдет и не скажет им, что любит их. Поэтому они сделали наименее эгоистичную вещь, которую могли сделать родители. Они отпустили ее.
Адам не вернулся в школу до конца своего выпускного года. У него были месяцы реабилитации и домашнего обучения, и он все еще не был уверен, будет ли он в состоянии поступить в колледж осенью. Мы со Снэком навещали его пару раз. Мы никогда не упоминали Шарлотту. И он тоже.
***
Если раньше мы со Снэком были близки, то после смерти Шарлотты мы стали неразлучны. Вероятно, это было больше похоже на то, что мы прятались. Мы прятались друг в друге и отгородились от остального мира.
Похороны Шарлотты состоялись через неделю после возвращения домой. Адам не мог пойти, потому что все еще был в больнице. Я слышала, что семья Шарлотты пришла к нему, чтобы сказать, что она умерла. Я даже представить себе не могла, как ему было тяжело. Когда мой чрезмерно активный мозг начал выдумывать фильм о том, на что это, вероятно, было похоже, я мысленно оттолкнула его. Было достаточно тяжело наблюдать, как он борется прямо у меня на глазах.
Мы со Снэком, даже не обсуждая это, никогда не прикасались друг к другу в присутствии кого бы то ни было — в школе, на публике, особенно на похоронах Шарлотты. Это было действительно тяжело. Я ничего так не хотела, как держать его за руку. Это должно подождать, пока мы не сядем в машину. Затем я держу его за руку в течение часа и постоянно повторяю ему, что в том, что случилось с Шарлоттой и Адамом, нет его вины. Наконец он указывает на свою голову и говорит:
— Это знает, — он прижимает руку к сердцу, — но это не знает.
Я беру его за руку, ту, что у него на груди, и целую ладонь.
— Я ничего не знаю о смерти, но знаю о потере. — Моя мать, моя больная, потерянная для меня мать, часто занимала мысли в течение прошлой недели. — Все станет лучше. Никогда не будет прежним, но станет лучше. — Затем я наклоняюсь и целую его в грудь, прямо над сердцем.
Он тянется и проводит руками по моим волосам, а затем вниз к моей щеке. Он приподнимает мое лицо, чтобы посмотреть на меня.
— Все, что я хочу сделать прямо сейчас, это пойти домой и лечь с тобой на диван в гостиной. И поцеловать тебя. Это может быть неправильно, но это все, чего я хочу.
— Я не думаю, что это неправильно, Снэк, может быть, потому что это все, что я тоже хочу делать.
Это был наш ответ на печаль и чувство вины из-за того, что мы были вместе после смерти Шарлотты. Повернулись друг к другу.
Сначала мы держали наши отношения в секрете. Нелегкий подвиг после того, как Снэк громко объявил студентам на встрече выпускников, что я его девушка, но мне казалось неправильным выставлять напоказ наши зарождающиеся отношения перед всем миром. Смерть Шарлотты Карпентер принадлежала всей школе и всему городу Даунерс-Гроув. Красивая, блестящая девушка — исчезла. Это еще довольно долго не выходило бы из цикла городской болтовни. Конечно, не в этом учебном году. Как редактор ежегодника, я сразу же заставила сотрудников работать над данью Шарлотте в качестве позднего дополнения. От меня не ускользнуло, насколько это было лицемерно. Она была мертва. Я была живой и встречалась с ее бывшим парнем. Я пожинала плоды этой ужасной трагедии. Хотя никто никогда не говорил этого вслух, я думала об этом, так что логично, что и весь остальной мир тоже.
Я должна поправить себя: никто никогда не произносил этого вслух, кроме Лорны Д'Инносенцио. Забавное имя для наименее невинной девушки, которую я знала. Лорна была занозой в моей заднице со второго класса. Она смеялась надо мной. Дразнила меня. Обычно называла меня «Беглой мышью». Она делала все и вся, чтобы привлечь внимание Снэка на автобусной остановке, когда мы были детьми. Она даже зашла так далеко, что продемонстрировала ему свои голые сиськи — как только они у нее появились, а это было довольно рано, примерно в пятом классе или что-то в этом роде. Она была действительно хорошенькой девушкой с действительно уродливой душой. Тогда я это поняла. Я убедилась в этом, когда она загнала меня в угол в туалете для девочек на первом этаже.
— Уродина, ты, должно быть, чертова дура. И бессердечна. Правда? Ты действительно думаешь, что Снэкенберг для тебя? Он принадлежал Шарлотте. Они были идеальны и великолепны вместе. А потом появляешься ты и разнимаешь их, и она внезапно умирает! Знаешь, это немного странно. Никто. Я имею в виду, что НИ-КТО не смирится с тем, что вы двое вместе.
К этому времени ее ухмыляющееся уродливо-красивое лицо оказывается прямо напротив моего. Еще ближе, и мы бы поцеловались. У меня нет никакой защиты, ни физической, ни словесной. Она всего лишь говорит то, что я уже сказала себе.
Единственное, что меня спасает, — удар двери женского туалета о стену.
Я никогда в жизни не была рада видеть чирлидерш, но когда их стадо врывается в туалет, Лорна отступает от меня, подходит к зеркалу и притворяется, что поправляет прическу. Я пользуюсь возможностью, чтобы проскользнуть вдоль стены мимо девчонок из группы поддержки.
Одна из них, Меган, которая всегда была добра ко мне, привлекает мое внимание, прежде чем я выхожу.
— Минни, ты в порядке? — Я даже не знала, что она знает мое имя.
— Да, — фыркаю я, не глядя на нее. Когда я выхожу, я слышу сильный шум. Громкий крик. Что-то вроде «Д'Иннокенцио, ты сука» или что-то в этом роде. Я всегда буду благодарна Меган за то, что
