Он забарабанил по двери. Послышался шум шагов и недовольный голос надзирателя. Заскрипели засовы. Едва открылась дверь, как полицейский, увидев тело, бессознательно сделал шаг вперед. Сильный удар, и он, как подрубленный, валится на пол. Мигель испуганно прильнул к его груди. Слава богу. Дышит. А то можно и переборщить. Теперь быстро посмотрим его карманы. Так. Пистолет ему не нужен. Записная книжка. Пошла к черту. Ага. Вот ключи от соседних камер. Он торопливо вытащил связку ключей и, оставив дверь настежь открытой, выскользнул в коридор. В дальнем конце послышались шаги. Видимо, другой надзиратель. Гонсалес осторожно, прижимаясь к стене и стараясь не выдать себя ничем, сделал несколько шагов… Вот и соседняя камера. Пустая. Он предварительно посмотрел в глазок. Точно! Тихо, стараясь не шуметь, он отпер дверь. Засовы негромко звякнули. Хорошо. Теперь в камеру. Быстрее. Дверь захлопнулась.
Расчет Мигеля был дерзок до безумия. Никогда и нигде бежавший из камеры заключенный не искал убежища в соседней. Никто в здравом уме не станет нападать на надзирателя, убивать заключенного для того, чтобы запереться в соседней камере. Это так нелогично, так нелепо и глупо, что в такое никто не поверит. План Гонсалеса был основан именно на этой глупости. В сочетании с дерзостью она должна привести к успеху задуманного дела.
Прошло минут десять. Все тихо. Надо им помочь. Он громко закричал, отскакивая в глубь камеры. Раздались шаги. Ближе. Вот они уже рядом. Мимо. Гонсалес перевел дух. Конечно, надзиратель спешит к открытой камере. Чей-то громкий крик. Два безмолвно лежащих тела вызвали такой вопль у кричавшего, что казалось, и их сила передалась ему. Через несколько секунд взвыла сирена и за дверью послышалось уже множество шагов, голоса людей, бряцанье оружия. В тюрьме была объявлена общая тревога.
Мигель внимательно смотрел в глазок камеры — хорошо еще, что глазок так устроен. По коридору туда-сюда носились чьи-то тени. Прекрасно. Все идет как надо. Через пять минут появились санитары. А теперь они будут выносить тела. Время. Наступает самый важный момент. Надо быть очень внимательным. Он настороженно всматривается. За дверьми его камеры никого нет. Спокойно. Чуть приоткроем дверь. Чуть-чуть. Осторожнее. Посмотрим. Что это так сильно бьется? Ну и удары. Ах да, это его сердце. В голове отдается молоточком. В соседней камере уже толпились люди, спиной к нему стояли несколько полицейских. Так. Спокойно. Кажется, на него никто не обращает внимания. Сейчас самое важное. Быстро. Рывок. Он за дверью. Сердце стучит уже в горле, и он с трудом проглатывает слюну, скопившуюся во рту. Все заинтересованы происходящим в соседней камере. Никто даже не поворачивает головы. Спокойно. Пошел. Ну, была не была.
С размаху он начинает протискиваться сквозь толпу, довольно бесцеремонно расталкивая полицейских. Расчет был правильным. Среди них не оказалось допрашивавших его следователей, находившихся в этот предутренний час наверняка у себя дома. Санитары уже укладывали тело надзирателя, все еще не пришедшего в себя. Мигель услужливо подхватывает носилки. Один из санитаров удивленно косится на него, но охотно уступает. Стараясь унять дрожь в пальцах, Гонсалес крепко впивается в металлические ручки.
Они несут носилки по длинному коридору. Первый санитар идет впереди, почти не оборачиваясь. Второй идет сзади. Лишь в проходах он чуть подхватывает носилки, помогая протиснуть их сквозь эти проемы, огороженные решетками или дверьми. Кажется, он закурил. Сигаретный дым почему-то успокаивает Гонсалеса.
Первую линию охраны они миновали благополучно. Вот и вторая. Спокойно. Секунды тянутся невыносимо медленно. Полицейский, стоящий в проходе, что-то спрашивает, обращаясь к Мигелю. Он холодеет. Катастрофа. Сейчас его узнают. Второй санитар недовольно бурчит, и надзиратель, наклонив голову, открывает дверь. Гонсалес незаметно переводит дух. Пронесло.
Они идут дальше. Какие удары, прямо в голову! Кровь как будто гонят большим насосом. Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз. Не надо нервничать. Осторожно. Они выходят из здания, идут по двору. Мигель успевает отметить путь к наружным дверям. Они двигаются к больнице. Входят в большой серый корпус. Санитар сзади дотрагивается до плеча Гонсалеса, показывая, что идти надо налево. Еще несколько шагов, и его могут разоблачить. Мигель, пожав плечами, недовольно показывает: возьми, мол, носилки. Санитар подхватывает их, и Гонсалес благоразумно отстает. Санитары скрылись за углом. Все. Первая часть задачи выполнена. Он оглядывается, чуть переводит дух. Если учесть, что он совершенно не говорит на их языке, то его положение незавидное.
Теперь куда? Там в конце, кажется, туалет. Быстрее. По дороге он открывает одну из дверей. Не туда. Он открывает еще одну. Ему нужен белый халат. Здесь полно людей. Его о чем-то спрашивают. Черт. Нет, так не пойдет. Быстрее к туалету. Пятнадцать шагов, и он уже на месте. Огляделся. Никого. Что дальше? Здесь долго не просидишь. Рискованно. Кто-то идет. Быстрее в кабину. Двое. О чем-то оживленно беседуют и смеются. Прошла минута. Неужели минута? А может быть, и целых десять? Нет, все-таки минута. Это время течет так медленно. Так. Кажется, первый из них вышел. У него в запасе несколько секунд. Ему нужен халат. Он стремительно распахивает дверцу кабины и делает шаг в сторону индонезийца.
Проклятие! В помещение входят еще двое. Санитар, только что вымывший руки, поворачивает голову, смотрит на Гонсалеса и выходит, тихо прикрыв дверь. А может, это и не санитар, а врач, впрочем, не все ли равно. Черт побери. Он снова заходит в кабину. Здесь у него ничего не получится. Не надо волноваться. Будь у него белый халат, он бы сумел влезть в одну из санитарных машин, стоящих у здания больницы, и потом, спрятавшись там, постараться выехать вместе с шофером из тюрьмы, заставив последнего ехать туда, куда он ему укажет. План безумный, но выполнимый. А теперь… Что делать теперь? Теперь надо что-нибудь придумать. Ждать нет времени. Он снова выходит из кабинки. Никого. Огляделся вокруг. Что это? Ах, это халат, очевидно, уборщицы. Решение принято мгновенно. Сдирая с себя пиджак, он напяливает на себя этот вонючий халат, превозмогая отвращение. Посмотрим в зеркало. Кровь на рубашке не так видна. Ну и вид. От отвращения может стошнить. А запах, запах! Теперь пиджак в бачок, быстрее. Его там долго не найдут.
Выходим. Все в порядке. Если память ему не изменяет, у входа он видел кучу старых ржавых труб. Это как раз то, что ему надо. Он направляется к выходу из больницы. Вот и тюремный двор. Уже рассвело. Число полицейских удвоено. Всюду идет проверка. Конечно, они считают, что он уже убежал. Отовсюду доносятся крики. Наклоняемся, берем эту железку. Ну, если бы кто-нибудь из знакомых его увидел. Несмотря на весь трагизм ситуации, он улыбается. Какой гомерический хохот поднялся бы. Эта мысль почему-то успокаивает его, и он почти спокойно проходит по двору. Его никто не останавливает. У ворот всех проверяют. Что будет? Терять ему уже нечего. Пошел.
Несколько человек прямо у ворот. Автоматы наготове. Гонсалес медленно движется к ним. На плече тяжелое железо. Эта чертова труба будто весит несколько тонн. Мигель не брился со вчерашнего дня. Его черная щетина производит отталкивающее впечатление, еще бы! Знали б они, что бреется он два раза на дню — утром и вечером. Правда, это было давно. Растрепанные волосы, грязный халат и особенно эта труба служат тем пропуском, перед которым должны распахнуться тюремные двери. Это азы психологии. Увидим.
Вот и ворота. На него смотрят сразу несколько охранников. Что будет? Ну, еще один шаг. Его никто не останавливает. Полицейские равнодушно отворачиваются от человека, несущего большую железную трубу. Представить себе, что это может быть человек, бегущий из тюрьмы, невозможно. Слишком уж открыто и бесстрашно идет. Еще немного. Еще. Неужели прошел? Ворота тюрьмы позади. Сзади какой-то выкрик. Мигель даже не поворачивает головы. Кажется, это не к нему. Все спокойно. Все хорошо. Иди медленнее, медленнее. Первые пятьдесят шагов он еще не верит, что вырвался. Заворачивает за угол. Переводит дыхание. Неужели вырвался? А что теперь? В кармане нет ни одной рупии. Взять такси и подъехать к явочной квартире? Об этом нельзя и думать. Он не имеет права нарушать конспирацию. А куда еще? Идти туда пешком? Если он не ошибается, это километров десять. А что делать?
Он не может даже позвонить. Подозрительно одетый иностранец, не говорящий на местном языке и прямо тут рядом, у тюрьмы, клянчащий монеты для телефонных аппаратов, может привлечь, естественно, внимание полиции. Мигель вспомнил, что у него на плече труба. Он с грохотом опустил ее прямо на тротуар и выпрямился, оглядывая себя. Вид великолепный. Можно идти по улицам Джакарты и собирать милостыню.
У него опять сильно заныла грудь. И этот проклятый халат не снимешь, все сразу увидят кровь на его груди. Черт, об этом он даже не подумал. Он может внести инфекцию в рану. Так тебе и надо. Не надо было засыпать там, в тюрьме, чертов дурак. Все-таки придется идти в таком виде. И идти далеко.
