И вот когда он уводил её, вторая стельная из чужого база смотрела вслед беспокойными глазами в полном изумлении и отчаянно вскидывала голову, не понимая, зачем хозяин привел её сюда, где нет привычных яслей, а теперь вот уходит и оставляет её с чужими людьми. Наверное, тогда Фёдор впервые проникся к скотине такой сильной жалостью, что и сейчас, когда вспоминал тот день, у него на душе становилось донельзя муторно. Он быстро свернул цигарку, потом жадно втягивал горький едкий дым, дабы скорее заглушить в душе, вновь непрошенно нахлынувшие на него, неприятные переживания. Фёдор бестолково потоптался в хлеву, вздохнул, погладил корову, обнял за шею и, расчувствовавшийся, вышел на двор.
С другой, противоположной стороны улицы, как-то удивлённо и сиротливо взирал на их подворье амбар, столько лет содержавший хлеб и прочее хозяйство, а теперь в его сумраке осатанело бегали мыши и вольготно гулял сквозняк. Отныне в нём зияла пустота, ибо утром Екатерина увезла в колхоз последнее семенное зерно, оставив семье на прокорм всего пудов шесть. И теперь оставалось только надеяться, что к осени все слившиеся в общую колхозную землю единоличные наделы должны уродить богатый урожай…
Со временем, однако, амбар совсем опустел, почти сплошь оброс серой пыльной паутиной, придя таким образом в полное запустение. Ибо хозяева надолго позабыли к нему стёжку, наторенную за многие лета, теперь густо зараставшую травой, ведь там нет ни кормов, ни лишнего хлеба…
Глава 10
Рано утром Екатерина была уже в колхозной конторе, и поначалу с активом правления намечали сроки посевной. А когда наступили тёплые, погожие весенние дни, вспаханная ещё с осени земля сама просилась во власть человеку – в обработку и уход, но отныне она почти вся колхозная, к чему почти все люди относились как к тяжёлой потере того, чем испокон кормились… Но теперь поневоле приходилось приучаться к коллективному существованию.
И вот наступили полевые работы, у Екатерины даже появилось какое-то воодушевление и радость, что на её долю выпало засеять первые колхозные поля и потом собрать с них обильный урожай, чтобы ни у кого не возникало сомнений в преимуществе колхоза над единоличной жизнью. А для этого надлежало теперь хорошо потрудиться, чтобы после не было стыдно перед районным начальством.
Но сделать это было совсем непросто, она не знала, за что ей браться: руководить посевом или заняться животноводством? Вскоре сообразила: чтобы в её еще неумелых действиях выходило меньше бестолковщины, надо обдумывать план работ на новый день с вечера. Иногда что-то полезное ей подсказывал Наметов и на первых порах направлял своей мужской сметкой весь ход полевых работ. Для Екатерины руководство людьми настолько было новым делом, что порой испытывала полную беспомощность и её охватывало жуткое отчаяние. Она всячески приучала себя к умению в разговоре с колхозниками брать верный тон, но это ей не всегда удавалось, поскольку все люди были разные, как и обстоятельства тоже.
С каждым днём она расставляла людей по нарядам с учётом их желания работать там, где успешней всего будут справляться с тем делом, которое им поручала. Лучше всего обстояло дело у доярок, правда и там полагалось следить за своевременной сдачей молока городским поставщикам.
Старшей над доярками назначила свою ближайшую соседку Дарью Тимолину, она и молоко отправляла вместе с Феней Макаровой. Но вот беда – не хватало фляг, куда сливалось надоенное молоко, тогда пришлось самой выбивать в районе. Некоторые бабы никак не могли понять: зачем отдают молоко бесплатно? Екатерине приходилось разъяснять, что колхоз должен снабжать государство продуктами, а взамен они получат трактора и уборочные машины…
Конечно, немало времени отнимали мужики, пахавшие на лошадях землю, а другие её следом бороновали и преступали к севу яровых. Что там говорить, во многом ещё руководила неумело: вместо того чтобы требовать от мужиков и баб добросовестного исполнения заданий, она больше ходила и упрашивала (а то и уговаривала), чтобы не отлынивали, работали старательно. Всё это говорило о том, что в подходе к людям она не чувствовала в себе начальственной твердости. А тут еще, как назло, прямо на полях ломался инвентарь, чаще плуги. Она обратилась за помощью к Наметову.
– Кузня нужна своя, Пётр Иванович, в район же не повезу плуги на починку.
– Да, я и забыл, сёдни поеду в райсовет, зайду к Снегову, должен помочь.
Пока плотники за несколько дней построили кузню, по разнарядке района из Калуги доставили меха, наковальни и прочий кузнечный инструмент. Однако не всегда охотно ей помогал Наметов, так как собирал с колхозников продналог. Правда, она не просила, хотя Наметов старался не упускать её из виду, но и он, в свой черед, обращался за помощью к Снегову. В тот день секретарь райкома был не в духе и заговорил не столь дружелюбно.
– Пётр Иванович, уж тебе должно быть стыдно не знать сельскую жизнь. Понимаю, колхозное дело новое, но для того дана голова, чтобы мы своим умом доходили до всех корней бытия.
– Да это верно, кузня нам понадобилась. Глотов свою-то разобрал и увёз.
– Хорошо, эту проблему решим… А ты найди подходящего человека освоить аграрную науку.
– Подберу, молодёжи хватает, а вы меньше выдергивайте на стройки социализма…
– Ты меня не учи, неужели не знаешь, что партия как решит, так и должны делать.
– Это-то да, спасибо за содействие, теперь управимся сами…
* * *
В кузню поставила Силантия Пантюхова, который ещё в доколхозное время подковывал лошадей на своем дворе, тогда к нему за помощью шли и ехали даже из соседних деревень.
Отдельные пахари беспричинно прерывали работу и долго перекуривали, а то и пили самогон. Когда она их насильно подымала, они не огрызались, не перечили, но как-то лениво приступали к делу. Прохладное отношение мужиков к труду Екатерину подчас доводило до слёз, после чего у неё не было сил возмущаться. Но порой они и вовсе не выходили на наряд, и тогда приходилось ходить от двора к двору и упрашивать выйти на работу, не срамить её перед районом своим разгильдяйством.
Однако Наметов, наблюдавший со стороны её торные стёжки по улицам, вызвал лентяев в сельсовет, ознакомил с уставом колхоза и внушительно прибавил, что их прогулы приравниваются к вредительству. И за срыв весенне-полевых работ может последовать серьёзное наказание…
– Вот что, дорогие граждане: или будете работать в колхозе на совесть, или пойдёте туда, – и при этом Наметов многозначительно кивнул через своё плечо.
Эту угрозу мужики восприняли вполне однозначно, что впредь чикаться с ними никто не собирается, а то и впрямь сошлют туда, где Макар не пас телят.
Но даже и после нахлобучки они всё равно шагали на наряды не шибко быстро и к работе приступали неторопливо.
Когда Екатерине об угрозах Наметова стало известно от самих пахарей, она быстро расставила людей на наряды и пошла в сельсовет:
– Пётр Иванович, зачем вы запугиваете людей? – вопрошала она горячо. —Я же ни на кого вам не жаловалась? А что я слышу? Будто вас я на них натравила?! Какой тогда из меня председатель, ежели работу направлять с помощью угроз? Они же не привыкли к новому укладу жизни! Я и сама никак не приду в себя… Вы понимаете, что с вашей помощью они меня невзлюбят, а я не хочу, чтобы между нами была рознь!
– Екатерина Власовна, не волнуйся, впредь для них это будет поучительный урок. Конечно, я должен был сказать, что сам увидел, как ты ходила к ним домой. А ты не забывай, что придёт время и с нас тоже спросят, да не так, как ты их уговариваешь, а покруче, и по головке не погладят. Учти это, Зябликова, на будущее! Так что ничего страшного, я им объяснил популярно, что мы сообща строим счастливую жизнь, а такие, как они, увиливают. Ведь им всё равно не угодишь, так что народной любви нам пока не дождаться.
– Согласна, Пётр Иванович, но одним толканием в шею мы мало чего добьёмся, а людям так недолго и обозлиться…
– Смелая ты, Катерина, но смотри, твою откровенность я ещё стерплю, а в районе уж будь сдержанней, эмоции в нашей работе ни к чему…
– Да ладно, чего уж правды бояться, не понимаю? – удивилась она.
– Ты, Катерина, полегче, – многозначительно покачал он перед ней указательным пальцем, недовольно нахмурившись. В его строгом взгляде она прочитала серьёзное предостережение, к которому она должна прислушаться.
Между тем Екатерина на своем опыте уже понимала, что не всегда с выгодой для людей она должна ими управлять, ибо за них она отвечает перед районом. Однажды бабы и мужики сообща обсуждали свои домашние и колхозные дела, но когда она подошла к ним, их голоса мгновенно стихли. От сознания, что они её боятся, ей стало не по себе, будто она донесёт в район их разговоры. Напрасно они опасаются её, ведь она такая же, как и все колхозники. Как-то Екатерина спросила у Дарьи Тимолиной:
