— Они ждут возле крыльца вместе с Филоменой.
— А лошади?
— Уже оседланы, мадемуазель.
— Шляпа и кушак?
— На кресле, мадемуазель.
Месье де Корбаль остановился в центре вестибюля и вопросительно посмотрел на нее. Она показалась ему бледной и слегка взволнованной, но от этого ничуть не менее решительной и энергичной. Она шагнула к креслу, взяла с него принадлежавшие Шовиньеру трехцветный кушак и украшенную перьями шляпу с кокардой и протянула их виконту.
Тот в ужасе отпрянул от нее.
— Надевай, — не терпящим возражений тоном проговорила она. — Отныне ты — гражданин полномочный представитель Шовиньер.
— Но этого мало, чтобы… — начал было он.
— Все остальное у меня здесь, — она похлопала себя по груди. — Идем же, друг мой, нам нельзя терять ни минуты.
Нехотя уступив ей, он обвязал себя трехцветным кушаком, надел шляпу Шовиньера и направился к выходу, а Фужеро последовал за своим господином с чемоданом в руках.
Возле крыльца стояли Филомена, жена Фужеро и ее двое сыновей, державшие под уздцы оседланных лошадей. Прощанье слуг со своим сеньором вышло кратким и трогательным. Глаза у всех были на мокром месте, а Филомена плакала, не стесняясь своих слез. Боясь нечаянно выдать владевшие им чувства, виконт молча пожал всем руки и так же молча, не проронив ни слова, сел на лошадь.
— Присматривайте за землей, — сделала за него последнее распоряжение мадемуазель де Монсорбье. — Считайте ее своей до тех пор, пока месье виконт не вернется.
— Господи, поскорее бы! — сдавленно отозвался Фужеро и добавил фразу, показавшуюся виконту весьма странной: — Мы непременно отстроим ваш дом.
— Да хранит вас Господь, месье виконт! — воскликнула жена Фужеро, и все остальные нестройным хором повторили ее благословение.
Их слова еще звучали в ушах Корбаля, когда он вонзил шпоры в бок своей лошади и, сопровождаемый мадемуазель де Монсорбье, торопливо поскакал по тропинке, огибавшей Пуссино и уходившей в сторону Бургундии.
Их путь лежал вверх по склону холма, возвышавшемуся к востоку от города, и через полтора часа, достигнув его вершины, они в первый раз остановились, чтобы перевести дух и бросить прощальный взгляд на эти места. Темная спящая долина расстилалась у их ног, но в пяти милях к западу вздымался к небу красноватый колышущийся столб пламени, привлекший внимание месье де Корбаля. Секунду он напряженно вглядывался в этом направлении, вытянув шею и затаив дыхание.
— Да это горит Корбаль! — ахнул он, и в его голосе сквозила такая боль, словно пламя терзало его собственную плоть.
Мадемуазель сочувственно вздохнула.
— Да, мой дорогой, — негромко произнесла она. — Это Корбаль. Корбаль, ставший погребальным костром для Шовиньера.
Что-то в ее голосе заставило его вспомнить загадочную фразу, оброненную Фужеро: «Мы непременно отстроим ваш дом». Он резко повернулся в седле и пристально вгляделся в ее лицо, почти неразличимое во мраке.
— Значит, ты знала! — укоризненно вскричал он.
— Слуги всего лишь выполнили мое приказание, — сдержанно отозвалась она.
— Твое? — искренне изумился он. — И тебя послушались?
— Да, когда они поняли, что это необходимо для твоего и их собственного спасения.
— Но почему они прежде не спросили меня? — в его голосе послышались недовольные нотки.
— Ты мог начать колебаться, и, уговаривая тебя, мы потеряли бы драгоценное время. Вполне возможно, что из любви к дому своих предков ты отверг бы любые доводы. Фужеро понимал это и поэтому послушался меня.
— Зачем же было поджигать дом? — не успокаивался Корбаль.
— Чтобы уничтожить не только следы того, что произошло там, но и гарантировать безопасность слуг, которых могли заподозрить в соучастии в твоем исчезновении. Выслушай меня, любимый мой. Сейчас Фужеро и его семейство должны появиться в городе и сообщить, что, вернувшись вечером с поля, они застали дом объятым пламенем. В Пуссино начнут строить различные предположения и наверняка заподозрят, что ты сам устроил поджог и погиб в огне; если они не додумаются до этого, Фужеро должен намекнуть им о возможной причине пожара. Исчезновение Шовиньера, несомненно, покажется всем крайне подозрительным, особенно если станет известно, что сегодня вечером он отправился в Корбаль. Но пусть это не беспокоит тебя. К утру мы будем уже далеко.
— Я понял наконец, — сказал он. — Прости мою глупость. — Он вновь посмотрел на плещущиеся вдалеке языки пламени, и его взор затуманился. — Да, иного выхода не оставалось. Но… о Господи!
Она не сразу ответила ему.
— В этом мире, Рауль, за все приходится платить, — сказала она. — То, что ты видишь перед собой, является платой за твою жизнь. Неужели ты считаешь ее слишком высокой?
Стряхнув с себя минутную слабость, он повернулся к ней.
— Нет, тысячу раз нет, — если только я не обманываюсь и такой ценой покупаю жизнь и любовь.
— Ты не обманываешься, любимый мой. Я обещаю тебе и то и другое. — Она отняла свою руку и уже более деловито добавила: — Однако нам надо спешить. Ты теперь гражданин Шовиньер, направляющийся с особой миссией в Швейцарию, а я — твой секретарь Антуан.
Он с сомнением вздохнул.
— Хорошо. Но чем, в случае необходимости, мы сможем это подтвердить?
Она протянула ему пакет, завернутый в промасленную бумагу и перевязанный лентой.
— Возьми, — сказала она. — Здесь паспорта, выданные Комитетом общественного спасения[31] на имя гражданина полномочного представителя Конвента Шовиньера и его секретаря Антуана. Тут же находятся и другие, не менее важные документы, в которых именем Республики, единой и неделимой, всем гражданским властям предписывается оказывать нам всяческое содействие. Когда я бежала из Ла-Шарите, я предусмотрительно захватила с собой портфель Шовиньера, но до сих пор мне не представлялось возможности воспользоваться этими бумагами — опасно было бы выдавать себя за секретаря Шовиньера, пока тот был жив.
От изумления и восхищения Корбаль не сразу смог найти слова, чтобы ответить ей. Затем он вздохнул и тихонько рассмеялся.
— А я-то думал, что ты хочешь попытаться добраться до границы наудачу. Но теперь нам куда легче… собственно говоря, нам ничто не мешает! Все это совершенно невероятно, так же невероятно, как и ты сама, Клеони!
В темноте он услышал ее негромкий смех и слова:
— Поехали, любимый. Республиканская свадьба отменяется.
— Зато настоящая свадьба, я уверен, не за горами, — с воодушевлением отозвался он, пришпоривая свою лошадь.
