Товарищи по несчастью слушали речи графа, разинув рты, и только ротмистр Степанов недовольно хмыкал. Он-то мечтал о собственном большом имении, о деревеньках со многими сотнями крепостных, а этот выживший из ума чудак, молодой граф, все время нес какую-то чушь про равные права людей. Где это видано, равнять права помещика и холопа?!
Дед хмурил брови и размышлял на досуге: «Истинную правду говорил дьяк Филат: весь вред идет от проклятых латинян с их католической и протестантской ересью! Стоило человеку немного пожить за границей, и вот на тебе — моментально заразился бунтарскими идеями. Словно и не благородный граф, а безродный цыган или еще хуже — голоштанный смутьян. Прямо-таки настоящий бунтовщик, похуже самозванца Пугачева!»
Казак Худойконь тоже часто задумывался, но он ликовал про себя и мысли его шли в противоположном направлении: «А не воскресший ли это Емельян Пугачев? Больно уж на него похож! Черноволос, чернобород, глаз как у ворона, голос проникновенный такой, прямо-таки за душу берет, только этот человек возрастом моложе». Рядом с Пугачевым во время бунта побывать ему не довелось, но Худойконь слышал его речи, пусть и издали. Они крепко-накрепко запали в его душу, ведь самозваный император Петр Третий говорил о казацкой вольности, о свободной земле, о светлой и богатой жизни мужиков на Руси.
И лишь французик Гийом ни о чем таком высоком и не помышлял, не ломал голову над заумными идеями графа, он пропускал мимо ушей все разговоры о высоких материях. Его помыслы были примитивны и плотоядны: скорее бы прекратился треп и можно уединиться в каюте с ласковой молодой туземкой. Мими, так звали туземку, была первая в его жизни женщина, ее нежные ласки пришлись ему по душе, и юнга постоянно мечтал о новой встрече с девушкой. Любовная горячка не давала ему возможности думать о чем-нибудь другом, кроме как о прелестях чернокожей красотки.
А аборигенки вообще почти ничего не понимали, зато жизнь их изменилась к лучшему. Они старательно запоминали новые слова, и пытались повторять их, при этом страшно коверкая. Женщины были счастливы и радовались тому, что кораблем завладели эти хорошие и добрые люди, которые убили жестоких злодеев. Рассуждали они примерно так: «Эти голубоглазые белые люди очень ласковые, они не бьют, любят, кормят, не скупясь, поят вкусной дурманящей водой, а если еще и привезут обратно на родной остров, то будет вообще замечательно!»
Строганов, не раз разглагольствуя на вольные темы, чувствовал, что зашел слишком далеко в своих речах, ведь эти малообразованные люди XVIII века не способны адекватно воспринять идеи XXI столетия, они были детьми своего времени. Но едва заходил разговор на экономическую, политическую, общественную или духовную тему, как Сергей вновь и вновь начинал говорить такое!.. О либеральных ценностях, о демократии, о построении гражданского общества. Строганов гнул свою линию, и его постоянно заносило в политические дебри. Приятели сидели, пили-ели, с удивлением и сочувствием глядя на этого полоумного графа. Они усмехались, ухмылялись, качали головами и ждали, когда же иссякнет его красноречие.
Ипполит однажды не выдержал и брякнул:
— Совсем заучили нашего графа в этих Европах! Надо же, что наделали проклятые англичане!
Совершенно не подготовленному к длительному плаванью экипажу первое время везло, море было спокойно. Новички-матросы кое-как управлялись с парусами и рулем, а капитан Степанов как мог командовал и вел корабль по курсу, в сторону далекой Америки. Приходилось ладить друг с другом, и члены экипажа, связанные общим делом, становились все более дружны, а присутствие на судне молодого и веселого Гийома Маню, над которым любили подтрунивать старшие, не раз разряжало обстановку.
Первое время юнга никак не мог взять в толк, почему друзья-россияне так странно называют казацкого атамана. Русский язык он уже понимал довольно сносно, поэтому сделал вывод, что «худой» и «конь» — это два отдельных слова, а вот почему они вместе образуют странную русскую фамилию, он не понимал. Такое словосочетание было больше похоже на прозвище. Сержу пришлось на французском языке подробно растолковать парню предысторию получения казаком такой необычной фамилии, но для юноши это было слишком сложно. Порой он называл Кузьму Худым, а иногда в шутку просто Конем и постоянно просил снова объяснить происхождение фамилии. Казак каждый раз повторял свой рассказ, юнга с непроницаемым лицом выслушивал его и радостно хлопал в ладоши. Затем все повторялось. Это происходило так часто, что даже туземки запомнили полное звучание фамилии казака. Оказалось, что это был тонкий французский юмор.
Потом юнга стал специально коверкать фамилию Кузьмы. Бывало, крикнет с мачты вниз: «Эй, Худойкобыла, подай конец!» Казак поправляет, а юнга извиняется за свое плохое знание русского. Атаман сердился и подавал веревку со словами: «На, Манька, держи конец, да покрепче!» — и неприлично жестикулировал. Это был уже жесткий русский юмор.
Русаки смеялись, а юнга обижался, он уже знал, что Манька и Маня — это женские имена, и жест с концом он тоже уяснил. Но проходило время, и упрямый француз снова обращался казаку: «Тощийлошадь, лови крюк!» Гийом тотчас получал подзатыльник от казака, но через минуту опять упорно переиначивал его фамилию в Тонкогомерина или как-нибудь еще. Так они подшучивали друг над другом целый день.
Все смеялись, даже Кузьма вроде сердился, а сам улыбался. Но если его начинала дразнить собственная девица, то расправа была коротка. Худойконь хватал ее, перебрасывал через плечо и тащил в кубрик наказывать. Наказав несколько раз, он возвращался на палубу, довольный собой и своей неослабевающей мужской силой.
Не задействованные таким наказанием девицы хихикали, завистливо перешептывались, а подружка атамана и Гийом продолжали вести игру с Кузьмой.
Судя по обозначениям на карте, по пути следования судна в океане должно было находиться множество островов, там экипаж мог передохнуть, пополнить запасы воды, провизии. Но где они? Это на мелкомасштабной маленькой карте в географическом атласе океан прямо-таки усыпан россыпью мелких островов, а в реальной жизни, на местности, куда ни кинь взгляд, одни только волны. Так всегда бывает, когда провизии и воды в обрез, то земля почему-то не показывается.
Свежатины экипажу «Кукарачи» хватило на десять дней. Забитую в первый день плаванья свинку зажарили и съели, как говорится, за один присест.
Да и чего там есть, килограммов двадцать живого веса, не больше, а народ соскучился по мясу и усердно набивал утробы. Поэтому к следующему утру жаркого не осталось ни кусочка. Сутки на мясную пищу все и смотреть не могли, потому что переели. На ванты никто из мужиков залезть был не в состоянии, впрочем, и на женщин тоже.
Но вскоре пришлось питаться экономно, сало и солонину люди получали строго по норме. Когда съели то, что было свежее, перешли на скудные запасы солонины и вяленого мяса, которые достались от предшественников. Затем в ход пошли сухари, сыр, сдобренный плесенью, и сухофрукты. На тридцатый день блуждания по океану пища почти закончилась.
— Надо что-то предпринять, — глубокомысленно изрек Кузьма, доедая последний сухарь. — Это же надо, так угораздило попасть впросак! Полный корабль золота, а мы с голоду пухнем! Да за одну золотую монету можно в Сиаме купить мешок хлеба!
— Худойконь! Не замечаю появления признаков голодной смерти на твоей не самой худой среди нас харе! Наоборот, ты заметно раздобрел на свинине и козлятине, — хохотнул юнга. — Наш Худойконь совсем не худой конь, он стал Толстыйконь.
— Возьми дублон и сходи купи еды, — ехидно улыбнулся Ипполит, обращаясь к казаку. — Разрешаю сбегать сам знаешь куда…
Ротмистр закончил фразу витиеватым матерком, на что Кузьма выругался, покачал головой и пояснил свою мысль:
— Нам всем не доплыть. Надо баб выкинуть за борт, а то начнем кожаные ремни есть и мочу пить. Больно много пресной воды эти девки пьют, особливо, ротмистр, твоя задастая, — ухмыльнулся казак.
Утром горизонт прояснился от тумана, и, к счастью для путешественников, наконец-то показалась тонкая полоска земли. Вновь экипажу Бог послал чудесное спасение.
Мореплаватели бросили якорь и отправились на разведку на видавшем виды тримаране. К островку поплыли Гийом, Кузьма и Мими. Атолл оказался крошечным и безлюдным, фруктов мало, живности не обнаружили, кроме щебечущих певчих птиц, но зато нашелся источник с пресной водой. Разведчики наполнили ею бочонок, бурдюк и несколько бутылок. Мужчины подобрали с земли две грозди миниатюрных бананов и несколько дюжин каких-то переспелых плодов. Съедобные они были или нет, точно никто не знал, но голод не тетка. Надо было рисковать. Прямо на островке мужики провели испытание на женщине. Туземка с аппетитом начала есть, но это не аргумент и не довод. Австралийские аборигены и пауков едят, и игуан, и гусениц, так что же, неужто и русским мужикам прикажете их есть? Сразу самочувствие Мими не ухудшилось, выходит, экзотические фрукты оказались не ядовитыми, а как они называются — это уже совсем не важно. Лазить по деревьям на голодный желудок не было сил, поэтому поисковики вернулись обратно, отложив пополнение припасов на следующий день. На островке они заметили лягушек, но Гийом оказался неправильным французом и равнодушно прошел мимо этого деликатеса. Зато поймали большую черепаху. Вот будет замечательный суп!
