Вифлеем поверг миссис Маркс в состояние экстаза, однако Дайна была разочарована. Массивная старая базилика выглядела внушительно, однако Грот Рождества с ужасающей несгораемой драпировкой красного цвета и серебряной звездой, воткнутой в пол на месте, где родился Христос, пробудил в Дайне худшие инстинкты.
К тому времени, как они осмотрели Грот Богоматери, чьи белые стены обрели свой цвет благодаря капле молока Девы Марии, и еще несколько пещер, Дайна начала понимать Мартину. Достопримечательности вблизи Иерусалима, которые они осматривали во второй половине дня, были не столь безвкусными, но оставили ее равнодушной. Неужели обязательно, с раздражением думала Дайна, строить церковь в каждом месте, где ступала нога Спасителя? Хотя церкви были красивыми, а многие легенды прекрасны, но все же... Возле маленькой часовни Вознесения на вершине горы Елеон Дайна с чувством, близким к непочтительному, взирала на большую вмятину в камне, почитаемую многими поколениями паломников как подлинный отпечаток ноги Христа. Обернувшись, она увидела, что отец Бенедетто смотрит на нее взглядом, в котором светится нечто похожее на улыбку, и ей сразу же стало легче на душе. Как говорил священник в Дамаске? «Это не уменьшает ни истинности преданий, ни исторической правды...»
На следующий день, когда им предстояло пройти по Виа Долороза, Дайна пребывала в куда лучшем расположении духа, хотя не рассчитывала на «моменты истины» — духовной или какой-либо еще.
Виа Долороза, считающаяся по многовековой традиции путем Христа на Голгофу, начиналась у францисканского монастыря Бичевания. Раскопки и исследования установили, что в той части плато находилась Антония — дворец-крепость, построенный Иродом Великим. Во времена Христа в ней располагался римский гарнизон. Здесь Иисуса судили в присутствии римского прокуратора, подвергли бичеванию и насмешкам и выдали толпе.
Город был переполнен, и Дайне пришлось смириться, что ее толкают как собратья по вере, так и те, кто исповедует две другие великие религии Ближнего Востока. Мусульманские, еврейские и христианские локти были одинаково острыми. В отеле им выделили нового гида — хорошенькую девушку, похожую на студентку и говорившую на безупречном английском. Мартина прореагировала на нее как кошка, неожиданно столкнувшаяся с представительницей своего пола, и старалась держаться позади группы.
Осмотрев церковь Бичевания, они перешли в находящийся по соседству монастырь Сестер Сиона, где обязанности гида взяла на себя одна из сестер — канадская девушка в простом сером платье и чепце послушницы, походившая скорее на симпатичную пуританочку, чем на монахиню. Она объяснила, что монастырь построен над частью римской крепости, и рассказала о раскопках, происходивших под руководством преподобной матери Марии Годлен и знаменитого археолога отца Венсана.
Девушка показала группе древнюю караульню и маленький музей. Широкая лестница вела вниз в похожее на склеп помещение, чей потолок поддерживали массивные колонны. Пол состоял из монолитных каменных глыб.
Чтение путеводителя подготовило Дайну к тому, что она увидела, но не к чувствам, пробудившимся в ней, когда она шагнула на камни, которые, согласно археологическим исследованиям, служили внутренним двором Антонии. Это были массивные блоки местного известняка, от почти белого до темно-розового цвета. Великолепная конструкция была типичной для монументальной геродианской архитектуры. Некоторые камни имели борозды — они образовывали участок дороги, проходившей через крепость, и неровная поверхность удерживала лошадиные копыта от скольжения. Другие камни были испещрены грубыми царапинами, оставленными римскими солдатами, которые скрашивали часы досуга на это унылой провинциальной заставе, играя в кости или бабки.
«Пилат, услышав это слово, вывел вон Иисуса и сел на судилище, на месте, называемом Лифостротон...»[29]
Лифостротон — греческое слово, оно значит «каменный помост», а в Евангелии, должно быть, под ним подразумевался внутренний двор таких размеров, что более подробные описания не требовались. Стоя на огромных камнях, Дайна понимала, что другие святые места трогали ее лишь тем, что они символизировали. Здесь же была реальность — даже скептикам пришлось бы признать: «Тут некогда ступала Его нога».
Все еще под впечатлением увиденного, Дайна шла по Виа Долороза, задерживаясь вместе с группой в традиционных местах остановок на Крестном Пути. Улица была узкой и извилистой, изобилующей крутыми подъемами и спусками. Последние остановки были в базилике Гроба Господня — темной и мрачной, освещаемой только отблесками свечей процессий кающихся, чье пение на множестве различных языков отдавалось гулким эхом. Одна такая процессия прошла мимо них, когда они стояли во мраке большого нефа, — судя по великолепному одеянию и черной бороде возглавлявшего ее священника, Дайна догадалась, что это группа греческих или восточных православных. Многие паломники выглядели весьма жалко. Одна старуха с черной шалью на голове едва могла идти; молодая спутница, возможно ее дочь, поддерживала старую женщину и несла свечу. Мужчина, очевидно прибывший из какой-то арабской страны, нес на одной руке маленького мальчика с черными локонами, а другой рукой сжимал кулачок ребенка, в котором тот держал огарок свечи. Они шли с пением, в котором явственно выделялся звучный бас священника.
После двора Антонии изысканная красота и золотые орнаменты часовен Распятия пришлись не по вкусу Дайне. Она отошла в сторону, оставив молиться у алтарей миссис Маркс, священника и, как ни странно, Фрэнка Прайса. Дайна бродила в темноте, пытаясь разобраться в сложной планировке базилики. Она в этом не преуспела — света было слишком мало, чтобы свериться со схемой в путеводителе. Вскоре Дайна оказалась возле Гробницы, где уже были остальные члены группы. Дроген и Рене внимательно слушали девушку-гида, которая без запинки приводила статистические данные, а Мартина прислонилась к мраморной стене с выражением лица, понять которое Дайна отлично могла и без света.
Она направилась к ним, бросив по пути взгляд на Гробницу. Туда, как обычно, выстроилась очередь; две камеры были слишком малы, и дежурному священнику приходилось задерживать желающих войти. Каменный выступ, куда положили тело Христа, был отделан мрамором, как и все подобные места в Иерусалиме и Вифлееме.
Когда Дайна подошла, девушка-гид все еще говорила:
— Помещение перед двумя камерами Гробницы называется часовней Ангелов. Считается, что этот камень закрывал дверь Гробницы. В часовне горят пятнадцать светильников. Пять принадлежат римско-католической церкви, пять — греческой православной, четыре — армянской и один — коптской. Необходимо тщательно различать христианские секты, чтобы ни одна не посягала на права другой.
— Вы имеете в виду, чтобы они не дубасили друг друга во время молитв? — неожиданно для самой себя осведомилась Дайна: в тоне девушки ей послышалось нечто, побудившее ее высказать неприятную правду вместо того, чтобы позволить другим намекать на нее.
Девушка обернулась — ее большие темные глаза удивленно расширились. Дайна улыбнулась ей.
— Вы слишком вежливы, чтобы сказать об этом прямо, — промолвила она. — Но ведь это правда.
— В прошлом — возможно, — смущенно произнесла девушка. — Но теперь...
— Человеческая натура не меняется, — сухо произнес Дроген. Даже теперь некоторые из этих благочестивых паломников стали бы лупить друг друга крестами, которые они носят, если бы группы не держали порознь. Мисс ван дер Лин и я — реалисты и знаем, что когда любишь что-то — человека, страну или веру, — то лучше знать его пороки, так же как и добродетели. Только таким образом любовь не постигнет разочарование.
— Но зло нельзя любить, — послышался голос из темноты, и Мартина шагнула вперед.
Дайна заметила, что ее английский внезапно улучшился.
— Когда ненавидишь порок, то стараешься превратить его в добродетель.
— Да, если это возможно. — Дроген повернулся к Мартине. — Некоторые пороки являются врожденными. Нужно уметь мириться с несовершенством.
— Несовершенство не имеет оправдания, — сердито заявила Мартина. — Мы должны превратить его в совершенство — или уничтожить.
Дайне были знакомы этот тон и эта позиция. В ее не столь отдаленные дни в колледже ночные дискуссии о жизни часто принимали подобную форму. Теперь она была более искушенной и предугадала ответ Дрогена:
— С возрастом начинаешь понимать, хоть это и нелегко, что существует и такое зло, которое изменить нельзя.
— Значит, вы принимаете зло как Божью волю, — возразила Мартина, не обращая внимания на то, что Рене дергает ее за руку. — Вы, христиане, все одинаковы. Благодарите Бога за Его доброту, а наблюдая зло, пожимаете плечами.
