– Первое слово тут принадлежит хозяину, второе – гостю.
Отправились гонцы, и три дня спустя снова сидели благородные мужи и мудрецы вокруг очага князя. Но не летняя пора стояла теперь, когда помыслы людей радостно витают над землей, а суровая зима, пора забот и озлобления. И когда князь начал свою речь, печально было лицо его.
– Король шлет второе посольство за Инго и его дружиной и на этот раз к союзникам и ко мне, и прислал он не певца, а витязя Зинтрама. Король народа требует чужеземцев в свой замок, поэтому спрашиваю: воспротивимся ли его приказанию или, принимая во внимание общее благо, исполним его волю?
Здесь поднялся Зинтрам и повторил угрозу короля:
– Силой хочет он взять чужеземцев, если мы сами не выдадим их; воины его злобствуют и радуются предстоящему походу на дворы наши. Некогда я уже предостерегал вас; теперь нам грозит близкая гибель. Мы обещали гостеприимно защищать одного чужеземца, но не один он теперь находится в стране нашей: чуждое племя рыскает по долинам нашим, и тягостна народу буйная челядь.
За речью Зинтрама наступило продолжительное молчание, наконец подал свой голос Изанбарт:
– Стар я, и не дивит меня изменчивость людских помыслов: мне и прежде случалось видеть не одного хозяина, радостно приветствовавшего, но еще радостнее отпускавшего гостей. Не угодно ли тебе поэтому, князь, сказать прежде всего: не нарушил ли чужой витязь прав дома, не оскорбил ли он чести твоей и не совершила ли его прислуга злодеяний в среде народа?
Князь Ансвальд, чуть поколебавшись, ответил:
– Не жалуюсь я на гостя, но груб и чужд нрав его ратников, и с трудом согласуется он с обычаями страны.
Изанбарт кивнул седой головой и сказал:
– То же самое пришлось испытать мне, когда с отцом твоим, Ирмфридом, гостили мы в стране вандалов. Насколько помнится, мы тоже казались вандалам чужими и грубыми, но хозяева весело улыбались, умиротворяли вражду воинов, где она возникала, постоянно просили нас погостить подольше, и когда наконец мы собрались в путь, то отпустили они нас с богатыми дарами. Поэтому полагаю, что, прежде чем принять гостей, хозяину необходима предусмотрительность и затем уже снисходительность, доколе гости находятся под его защитой.
И Ротари, которого называли толстощеким, поднялся и воскликнул:
– Насколько мне известно, у всех народов на земле поставлено законом, что прислуга принадлежит ее господину. Принимающий господина не может отказать в мире его провожатым, если только чужие сами не лишат себя мира своими злодеяниями. Очень хорошо знаю я, что тягостно твоему дому число присяжных воинов, и слишком уж велико для двора количество мужей и коней. Но когда они пришли, ты сам пожелал чести разместить их у себя, предпочтительно перед другими. Если бы их распределили, смотря по их роду, по дворам людей благородных и хлебопашцев, то никого бы не отягощали гости, и многие, при вечернем огне, с удовольствием слушали бы рассказы их о чуждых странах.
Но оскорбленный князь ответил:
– Я требовал совета не о пребывании чужеземцев во дворе моем, но о тягостных для нас велений короля.
Тогда ему ответил хлебопашец Беро:
– И другое еще тяготит нас, князь, больше даже, чем чужеземцы. Король ищет предлог взимать десятину со стад наших и со снопов полей наших; но мы видим, что стада и пахотные земли и без того становятся слишком малы для наших нужд. Все села переполнены здоровой молодежью, которая требует земли под новые дворы, пахотных полей, лугов и лесных пастбищ. Но кто даст их? Все распределено и отмежевано камнями; пастухи жалуются, что стада землевладельцев становятся слишком велики, а дубы оскудели желудями; распашке лесов противятся общины, но больше всего начальники. Многие полагают поэтому, что пришла пора расселяться нашему народу за рубежи страны, как во времена отцов и дедов. И мы спрашиваем по деревням, где же свободные земли для переселения? Таким образом, недовольство господствует в народе, и наши молодые люди могут примкнуть к тому, кто даст им свободные пашни, будь это даже сам король. Говорю я это в предостережение, потому что опасна алчность правителей, требующих для себя народного оружия. Не советую выдавать гостей королю, но если король хочет увести их силой, то пусть попытается. При мысли, что королевские воины могут угнать мой скот и спалить мои амбары, ярость овладевает мной, и я не поступлюсь нашим правом: всякий сочтет несправедливым, если мы выгоним гостей в снежную метель. И скорее погибну я со двором моим, чем из трусости нарушу данную клятву.
Довольный Ротари хлопнул хлебопашца по руке и вскричал:
– Так говорит достойный сосед – внемлите словам его!
Наконец, с заискивающим лицом, выступил и Альбвин:
– Я согласен со сказанным свободным хлебопашцем. Советую сдержать клятву, быть может, и тягостную, если только гости ссылаются на нее и желают нашей защиты. Но если они уедут добровольно, то мы окажем им содействие и предложим даров, чтобы беззаботно отправились они туда, куда влечет их сердце. Но помимо их доброй воли, мы не выдадим гостей королю.
С этим большинство охотно согласилось, в том числе князь и Зинтрам, но Ротари гневно вскричал:
– Вы хотите поступить, как лиса, однажды сказавшая крестьянке: это твоя курочка, но ничего больше я не требую.
А Изанбарт предостерег:
– Можете ли вы перекладывать на гостя обязанность, лежащую на вас и детях ваших? Кто похвалит хозяина, взывающего к великодушию гостей?
Долго препирались друг с другом лесные обитатели, а мнения между тем оставались несогласными.
Тем временем Гильдебранд громко пропел во дворе охотничье присловье и большим рогом созвал охотников. Вооруженные копьями и самострелами, со сворами борзых спешили туринги; с толстыми железными копьями, роговыми луками и палицами пришли не имеющие собак вандалы. Гильдебранд разделил охотников на два отряда: гостей и дворовых, присоединив к ним местных жителей. Охотники тихо прошептали охотничью молитву, затем Бертар сказал Гильдебранду.
– Без собак не быть удаче твоим гостям на скользкой тропе. Но раз уж известны тебе звериные ходы, то по крайней мере постарайся, витязь, чтобы не напрасно мои ратники утаптывали снег, потому что и быстрым ногам не настичь зверя там, где нет зверя. Иной раз ты далече усылал нас от следов лесных великанов – смотри же, чтоб нынче мы не были обижены в сравнении с местными жителями.
– У кого нет счастья и умения, тот пеняет на загонщиков, – возразил Гильдебранд. – Напрасно только напоминаешь, потому что распорядился я по всей справедливости.
Зазвучал рог, собаки рванулись на ремнях, весело поднялись охотники, приветствуя женщин, у ворот смотревших на отъезд. Проходя мимо Ирмгарды, вандалы мгновенно издали громкий, радостный крик и преклонили перед ней колена и оружие. Инго тоже подошел к ней.
