И тогда срежут доверчивый «Камов» без затей на подлёте из зенитки. Подберут из воды тех, кто уцелеет. И начнут пытать в корабельных казематах местные аналоги особого отдела — товарищи из СМЕРШ'.
— Да. Придётся быть убедительным, — повторил со вздохом Геннадьич. Добавив, — если нас раньше не угробят к чёрту…
— В смысле?
— Вот потому и нельзя нам вдвоём. Если что-то пойдёт не так — рухнет вертолёт, или чего хуже — собьют, случайно, или намерено, крейсер останется обезглавленным на важную информационную составляющую. Ту, о которой известно только нам с вами.
Старпом, конечно, встанет у руля. Но он же ничего, ни черта не знает, не в курсе, допуском не вышел. Кто у нас ещё? Только товарищ учёный, который хоть как-то в теме, а по сути, сугубо цивильная фигура, штафирка, не имеющая права голоса. И как тогда сложится судьба крейсера и всего экипажа, бог весть. Кстати…
Приоткрыв дверь, каперанг окриком вызвал вестового, что соседствовал в баталерке подле командирской каюты:
— Быстро сюда ко мне «пассажира» [87], в смысле учёного-профессора, в смысле Дока, — окончательно уточнил, зная, что на корабле к тому прижилось именно это прозвище, от одного вида: «пиджак, очки с диоптриями», — знаешь, где его искать?
С гражданским товарищем на корабле случались иногда казусы. Практически безвылазно сиживая у своей аппаратуры, выходя лишь постоловаться или ещё за какими-то редкими надобностями, доктор наук в рассеянности постоянно путался в коридорах корабля. Шутники-доброхоты уже однажды завели его с жилых палуб «вам прямо, налево и вниз по трапу» в агрегатную на низах, где тот… ну, в общем, не важно.
— Так точно! — уже спиной проорал убегающий матрос.
Вернувшись к разговору, Скопин, наконец, предложил то, что в принципе давно пора было сделать:
— Знаете. Я думаю надо вводить в полный курс дела старпома. Ответственность за корабль с меня никто не снимает, но на кону у нас рискованное предприятие. И раз уж на то пошло, командиру должна быть адекватная замена, обладающая всей полнотой информации. Замполита тоже придётся подтянуть.
— Не возражаю, — не без нотки сомнения обронил особист. И уже уверенней, — сейчас ваша компетенция в приоритете. Вам и решать.
Не присаживаясь за стол, каперанг внутренним телефоном вызвал к себе в каюту вышеозначенных офицеров. Затем запросил мостик по текущей обстановке (хотя и пяти минут-то не прошло с момента последнего запроса).
В ожидании ответа вернулся к озвученной выше проблеме первого контакта:
— Как нам быстро и безошибочно убедить аборигенов кто мы и что мы? Хорошо мечтателям от жанра попаданцев — показал ноутбук с ярчайшими в цвете и чёткости фильмами-картинками. Тут любой бы проникся аргументом-артефактом.
А у нас ныне техника не шибко смотрится, в плане футуристичности. Железяки. И геликоптеры, и реактивные самолёты, всё уже есть сейчас. С чем явиться? Какой у нас документ?.. — усы, лапы, хвост кота Матроскина?
— У меня в каюте есть видеомагнитофон, — вызвался особист, — импортный.
— И что? На кассетах у вас что? Художка? Тоже, поди, вся импортная. Её покажем штабу советского адмирала? «Терминатора» или тот же «Филадельфийский эксперимент»?
— Согласен. Глупость сморозил.
— Выходит что самый наглядный аргумент — сам ПКР «Кондор». Пятнадцать тысяч тонн водоизмещения оригинальной не от мира сего корабельной архитектуры с надписью «Москва» на борту. Но для этого надо показать наш красивый профиль самому адмиралу. Вот только соваться под стволы орудий я бы покуда воздержался. Пока не встретимся, не покажем друг другу лица «ху из ху». Пока не поручкаемся.
Загорелся вызов с «ходовой», каперанг перещёлкнул вход на громкий динамик. Выслушал доклад обстановки. Выходило, что не всё так и плохо. На момент.
Один самолёт остался. Явно в качестве наблюдателя. Пилот барражировал, как, наверное, считал, на безопасном расстоянии. И, в общем-то, мало кого волновал. Фиксировали ещё несколько воздушных целей, видимо — секторальной удалённой разведки. Что тоже их пока не касалось.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
А вот угроза стремительного броска «Кронштадта», соберись Левченко всё же пойти на радикальное разрешение ситуации, сохранялась: метка на бортовом радаре, висящего в небе Ка-25, продолжала смещаться с общим вектором на сближение. Медленно. То есть, линейный крейсер прибрал прыть, слегка спрямив свой курс на параллели.
— Похоже, в выжидательной позиции, — прокомментировал своё понимание чужого маневрирования особист. Вдруг решив прояснить для себя:
— И всё же я не совсем возьму в толк! У нас же: современный боевой крейсер, передовая для этого времени радиоэлектроника, системы РЛС-наведения, управляемые высокоточные ракеты. Неужели мы настолько уязвимы против оружия давно прошедшей войны⁈ Вот на данный, конкретный момент! Я, конечно, не предлагаю вступать в конфликт с соотечественниками, но…
— Только удирать, — безапелляционно перебил каперанг. Попробовав немудрёно обрисовать очевидные для него вещи, в которых не моряк особист мелко плавал, — дистанция между нами сорок пять миль. Даст полный ход — наши максимальные 27 узлов против тридцати трёх линейного крейсера не смотрятся. Хотя в затяжную погоню им завязываться не с руки. Тем не менее. Дальность стрельбы его ГэКа точно не помню, но кабельтовых двести пятьдесят будет. Это больше сорока кэмэ. Успеет ли «Кронштадт» накрыть «Москву» залпами главного калибра… но и ему в равной степени не поздоровится. Нам придётся ответить. В крайнем случае, старпом поступит как должно, чтобы уберечь корабль и экипаж. Будет вынужден использовать все доступные средства. Скажу так, крайние средства.
И тогда… горе побеждённым.
Чёрт, как бы в этот определяющий всё час (дайте нам этот час!) не довести до безумной бойни… стрельбы своих по своим.
Постучались. Вестовой «пригнал» учёного, вежливо замешкавшегося на пороге.
— Проходите, проходите, — понукнул его хозяин каюты, — здравствуйте. Садитесь. Удивлю вас безмерно и… скажу сразу: все наши ожидания и планы, все наши предварительные расчёты, включая уже скорректированные по факту 1944 года, полетели в очередное мусорное ведро. Касательно вас, Док, настал черёд поговорить за метафизическую сторону вопроса — гипотезы, всякие лжеучения… шутка. Хотя не до шуток. — Лжеучения? — откликнулся немного озадачено учёный, — к науке, которую я…
— Угу… в данный момент представляю, это не имеет никакого отношения. — Як тому, что до данного эксперимента занимался только теорией.
— Вот-вот… теоретик, — съязвил кэп, — выслушайте сначала. И не перебивайте, пожалуйста. Времени у меня в обрез. Постараюсь кратко.
Донести и обрисовать общую идею парадокса получилось быстро, поскольку не пришлось приводить доказательства про всякие «корабли да самолёты», а только ключевые факты. Да и сосредоточенно внемлющий слушатель с учёной степенью словил суть моментально:
— Сама концепция вторжения пришельцев из будущего в прошлое или наоборот, а по определению из другой реальности в любую другую, подразумевает теорию ветвящихся вселенных в так называемых точках бифуркации.
— Да это бы ладно, — воскликнул тронутый за живое Геннадьич, покрутив перед носом собеседника, напечатанным в двухтысячных годах томиком, — самое поразительное вот! Всё идёт по описанному здесь сюжету — в книге изданной, как альтернативная фантастическая реконструкция.
— Интересно, — протянул неподдельно заинтересованный учёный, взяв книгу, как какой-то инопланетный гремучий артефакт, — вы говорите выдуманная альтернативная история? Не понимаю только…
— Будь я проклят, если понимаю больше вашего. Я думал, что всё это, — кэп повёл рукой, подразумевая весь корабль и весь секретный эксперимент по перемещению, — всё это будет эпизодом повести. А выходит целая одиссея! Воистину «Одиссея» заблудших во временах и пространствах! Гомер-сказатель отдыхает со своими историческими поэмами.
— Хм! Вы прям замахнулись. Хотя и в этих аллегориях можно усмотреть некие последовательные цепочки. И свою логику. Я обязательно об этом подумаю.
