ПОСЛАНИЕ П.-Л. ЛЕСКО, СЕНЬОРУ ДЕ КЛАНЬИ
Не сотворил Господь меня для славы бранной,И мне не суждено с кровоточащей ранойПобедно умереть в пороховом дыму:Геройских прадедов мне лавры ни к чему.Нет, память о себе оставлю я иную,Вот что я истинным величьем именую:Пусть правнуки мои и через сотни летПрочтут, как на Парнас поднялся я — поэт!Как добывал свой хлеб, любимец Аполлона:Чтоб музы на меня смотрели благосклонно,В неполных тридцать лет я был совсем седой,С лицом болезненным, нескладный и худой,Годами запертый в безрадостной темнице, —Над книгами корпел — до боли в пояснице,И, истязая плоть, убив ее почти,Мечтал познаньями признанье обрести.Отец корил меня за то, что я не в меруПитаю нежное пристрастие к ГомеруИ к чарам двух его прекрасных дочерей,К потомкам каждого, кто, становясь мудрей,Всю душу поверял чернилам и бумаге.Он говорил: «Глупец, подумал бы о благеЗемном! Что даст тебе бездумный кифаред?Смычок, струну, напев? — от них один лишь вред.Как прах развеются прельстительные трели,Как дым рассеются — мелькнули и сгорели.Чего ты ждешь, мой сын, от нищих аонид?Или венок тебя убогий соблазнитИз мирта и плюща, а может, лавром пышнымЧело ты обовьешь и шепотом чуть слышнымУ тихого ручья, в пещерной полутьме,Как будто сызмальства ты поврежден в уме,Начнешь слагать стихи и прослывешь, бесспорно,Отпетым дураком. Зачем же так упорноЗа столь бесславное цепляться ремесло?Оно к хорошему пока не привелоИз смертных никого: ученость всю растратив,Не мало ли твоих возвышенных собратьевПогибло с голоду? Не лучший ли примерТвой упоительный божественный Гомер,Которого до дыр ты зачитаешь скоро, —Для вашей Музы нет ужаснее укора,Чем этот немощный старик, — из дома в дом,Гонимый нищетой, отчаяньем, стыдом,Бродил он со своей троянской дребезжалкой.Зачем искать судьбы погибельной и жалкой? —Бартолла возлюби, законников толпуПополни, призови к ответу гольтепу,Витийствуй, защищай и честного, и вора,И нужного тебе добейся приговора.Поклоны принимай, не думай ни о чем:И года не пройдет, как станешь богачом.Или врачом пойди — достойней нет занятья,В нем древний Гиппократ (его могу понять я)Немало преуспел на острове своем, —Как верная сестра с Поэзией вдвоемЖила премудрая Наука Врачеванья,Все дал ей Аполлон, и почести, и званья,А что другой сестре оставил скопидом? —Кифару ржавую! — усердьем и трудомПостигнуть должен ты причину всякой хвори,Узнать доподлинно, что нам приносит горе,А что живительно, — так, пользуя других,Со временем даров добьешься дорогих.По зову первому явись к одру больного —Не дай тебе Господь уйти без отступного.Или, быть может, кровь геройскую твоюЖеланье горячит прославиться в бою?Тогда к оружию! На стены крепостныеТы двинешься, презрев опасности земные,Тебе в живот ядром чугунным попадут,В дыму и пламени ты обагришь редут.Легко разбогатеть, шагая через трупы:К наемникам своим владыки редко скупы».Так укорял меня отец, а над рекойДержавный Гелиос могучею рукойС востока выводил коней своих горячихИли на западной гряде спешил распрячь их,И то ущербная, то полная лунаВсплывала в сумраке с полуночного дна, —Блажен, кто выбрал цель, Природе не переча:С незримым демоном негаданная встречаИли всевластных звезд мучительный укорНам не дадут пойти Судьбе наперекор.Какие мне отец ни предлагал науки,С Поэзией не мог я вынести разлуки.Чем более он ей приписывал грехов,Тем более я был охотник до стихов.Двенадцать было мне, когда в полях привольных,Дубравах дремлющих и рощах тонкоствольных,В пещерах, где ручьи о чем-то шепчут мхам,Младенческий досуг я отдавал стихам.Мне эхо вторило, и вслед за древним Паном,С венками, бубнами, цевницей и тимпаном,Сильваны шумные, у края мирных вод,С нагими нимфами водили хоровод,Обвив игривый плющ вокруг рогов козлиных,И отзвук празднества не умолкал в долинах.Вначале звучная влекла меня латынь,Но слишком далеко от вековых святыньРодился я на свет, и я поклялся Музам,Что и в Поэзии останусь я французом,Что третьим, и вторым, и первым наконецЯ стану, — певческий манил меня венец,Я в языке родном мечтал прославить имя,Хотел быть первым здесь, а не последним в Риме.С тех пор, как перестал перечить я Судьбе,Я славу Франции умножил, а себеОставил только честь служения отчизне.Леско, одним путем мы шли по этой жизни!Еще учеником за партой ты сидел,Никто не волен был твой изменить удел.К художничеству страсть одна тебя манила,И дерзко ты перо обмакивал в чернилаИ чудеса творил, — совсем еще дитя,Ты геометром был, уверенно чертяФигуры, и углы, и линии на плане,А в двадцать ты уже не знал иных желаний,Чем строить и ваять, — громаден гений твой:Он зодчество связал с наукой цифровой.Искусства древнего легко затмил ты славуИ лавры первенства завоевал по праву.Я знаю, ты богат, Леско, и родовит,И пышный блеск дворцов тебя не удивит,Но в этой роскоши, знакомой с колыбели,Влеченья творческой души не ослабели.Бесплоден был слепых наставников упрек:Ты дарованием своим не пренебрег.Что пользы подпирать шестами ветви клена? —Все ниже тяжкая клониться будет крона.Природа не простит насилья над собой,Напрасно спорим мы с владычицей Судьбой.Еще король Франциск, словесности ревнительИ тонкой красоты возвышенный ценитель,Благоволил к тебе, а в наш надменный векБольшая честь, когда подобный человек,Провидящий добро и зло в любом обличье,К нам милосерд в своем монаршеском величье.И Генрих царственный, что вслед за ним владелФранцузским скипетром, немало важных делУспешно разрешил по твоему совету:Беседы мудрые предпочитая свету,Он не скрывал к тебе любви и доброты,И в благодарность Лувр ему отстроил ты,«Дворец, — ты говорил, — потомкам мы подаримВо славу наших встреч с блестящим государем».Я помню, как монарх однажды за столомПоведал нам, что столь достойным ремеслом«Наш друг (так он сказал), художник, скульптор, зодчий,Не в школе овладел и не по воле отчейИ в этом близок он Ронсару моему,Что стихотворцем стал наперекор всему».И потому велел ты высечь на фронтонеБогиню юную в пурпуровом хитоне,Золотокрылую, с победною трубой,И молвил королю: «Смотри, перед тобойПоэзия сама — Ронсара стих нетленныйТак славу Франции разносит по вселенной!»Нет больше Генриха, и времена не те,Но в память о его державной добротеПрими послание мое — оно свидетель,Что нас высокая роднила Добродетель.
ПОСЛАНИЕ К ОДЭ ДЕ КОЛИНЬИ, КАРДИНАЛУ ШАТИЛЬОНСКОМУ
Господний мир — театр. В него бесплатный вход,И куполом навис вверху небесный свод.На сцене, как всегда, теснятся персонажи.Иной переодет, иной — без маски даже!Костюмы госпожа Фортуна им раздатьЗаранее спешит — кому какой под стать,И Добродетели, чтоб не остаться втуне,Пытаются помочь навязчивой Фортуне.Из кожи лезет всяк, свою играя роль.Судьбу смешит, как фарс, печальная юдоль.Ты зришь монарха блеск, его великолепье,Но крючник рядом с ним является в отрепье.А кто — Эдип, Креонт иль Агамемнон днесь,Телеф или Аякс — тот завтра станет здесьРазбойником в лесу прибрежном иль корсаром,Ограбившим купца заморского с товаром?Поставил паруса отважный мореход,Но стряпчим быть ему на суше через год.В роскошных париках играют лицедеиГоспод, а между тем их не берут в лакеи.Вступает человек с природой часто в спор,И может изменить Фортуна приговор.Пажом во цвете лет, исполненным отвагой,В Шотландии владеть я научился шпагой,Не зная, что судьба, мою умерив прыть,Прикажет мне домой с попутным ветром плытьИ, шпагу заменив оружием бескровным,Не меченосцем стать, но пастырем духовным.Все это говорил мне Феб, но, — дерзкий паж, —Я отвечал:— И ты, и твой треножник — блажь!Я грезил битвами, и Марсу, а не Фебу,Хотелось мне служить воинственную требу.Я ввязывался в спор и попадал впросак,Не склонен к мировой, зато охоч до драк.Но озорство пришлось не по нутру Фортуне.Как только я приплыл во Францию на шхуне,Судьба веселый мой и простодушный нравПерекроила вмиг, меня к рукам прибрав.Я помыслы свои отверг и, твердой волеФортуны покорясь, явился в новой роли.Шальному ремеслу поэзии мой дарМеня обрек, и я прилежный стал школяр.Трудиться был готов я и во сне, и въяве,Дабы мои стихи служили Вашей славе.Я мыслил, что перо мое не только честь,Но разом с ней добро сулит Вам приобресть.Ты без богатства век протопчешься на месте,Но хуже, если есть оно — и нету чести!Как всякий пастырь душ, теперь надев скуфью,С покрытой головой закончу речь свою.Я Вас прошу явить Ронсару снисхожденье,Когда услышите завистника сужденье,Что, дескать, видел он Ронсарову игру.Тот на подмостках был совсем не ко двору:Без денег, без еды, отягощен долгамиИ нездоров, едва перебирал ногами.Притом ценитель мой добавит — вот в чем соль!Что, Вам служа, Ронсар играл прескверно роль.
НА ОКОНЧАНИЕ КОМЕДИИ
