Я сидела, наполовину скрытая огромной каменной колонной, потупив глаза. Наконец последние страждущие покинули собор, и я встала. На паперти мне пришлось подождать, пока оба клирика скажут напутствия последним прихожанам. Священник увидел меня, похлопал по плечу и поспешил прочь. Я протянула руку архидьякону. Он чуть замешкался, прежде чем пожать ее, поэтому у меня было время разглядеть, что он после нашей последней встречи похудел, волосы у него были взъерошенные и явно поредели. На лбу добавилось морщин, глаза потускнели. Но при рукопожатии его рука оказалась такой же сильной и теплой, как всегда. Я видела, что нужна ему, что он рад моему возвращению домой.
— Здравствуй, папа, — вот и все, что я смогла сказать.
Мы шли рука об руку по главной улице к зданию, которое я большую часть жизни считала своим домом. Мы, все семейство Беннинг, переехали сюда около тридцати лет назад. Тогда отец был восходящей церковной знаменитостью — сорокатрехлетний священник, один из самых молодых архидьяконов. Его жена Марион была лет на двадцать моложе мужа, и жизнь супруги сельского священника ей к тому времени уже давно опостылела. Старшая дочь Ванесса, пяти лет от роду, была не по годам развитой девчушкой, а я — всего лишь девятимесячной малышкой. Родители рассчитывали пробыть здесь лет десять, не дольше, а потом папу назначат епископом и мы снова переедем — восхождение продолжится. Но этого не случилось. Незаметно прошло целых десять лет. Мама тщетно боролась с алкоголизмом и тяжелой депрессией, и положение супруги епископа ее больше не привлекало.
— Здесь Ванесса со всем семейством, — сказал отец, когда мы повернули к воротам. — Похоже, нас ожидает обед.
Попытка подготовить меня, но в этом не было необходимости. Я видела в церкви Ванессу, ее мужа Адриана и их двух дочерей. Когда они уходили, я поглубже спряталась в свое укрытие.
— И как же булавка для галстука [7]попала в детскую спальню? — изумилась десятилетняя Джессика, не расслышав название змеи.
— Хороший вопрос, — ответила я, гоняя тушеные зеленые бобы по своей тарелке. Я не могла есть то, что готовила Ванесса. И дело было не в том, как она готовила, а просто… понимаете… что-то сжималось у меня внутри, когда я находилась рядом со своей сестрой. — Единственно возможное объяснение: змея сбежала от человека, который незаконно провез ее в нашу страну.
— Или ее выпустил сам хозяин, который понял, что не справится со змеей, — предположил мой зять Адриан.
— И такое возможно, — согласилась я. — Я знаю случаи. Сотрудники «Эола» не раз и не два вызывали нас, чтобы мы отловили на автостоянке, на пустырях и даже в домашних садах экзотических змей. Змееныши, казавшиеся такими милыми, имели привычку превращаться в больших и сильных особей.
— А как же все эти ужи? — не унималась Джессика.
Я оставила попытки запихнуть хоть что-нибудь себе в рот и отложила нож с вилкой. Краем глаза я заметила недовольный взгляд Ванессы. И услышала, как отец тихо, приглушенно вздохнул. Я уже начинала жалеть, что вообще упомянула об этих змеях, но разговор за обеденным столом не клеился даже больше, чем обычно.
— Считается, что ужи живут группами, — ответила я, не желая озвучивать другие, более зловещие теории. — Я никогда такого не видела, но знаю людей, которые были этому свидетелями. Десятки ужей ползли вместе. Вероятно, тайпан встретил стаю и решил присоединиться к компании, так как это очень молодая особь. Или же он смотрел на них как на возможный обед.
— А что случилось бы с малышкой, если бы ее укусила эта змея? — спросила восьмилетняя Абигейл.
— Абигейл, за столом не говорят о… — остановила ее Ванесса, и я впервые обрадовалась поддержке сестры.
— Кажется, у вас в поселке появился шутник, — заметил Адриан. — У вас же были случаи хулиганства, верно? Может быть, это кто-то забавляется?
— Умер человек, — резче, чем хотелось бы, заявила я. — Какие тут шутки!
— Точно, — сказала Ванесса.
Адриан потянулся, чтобы наполнить бокалы — свой и отца. Мы с Ванессой никогда не пили.
— Я считаю, нам необходимо обсудить то, что произойдет в пятницу. Эндрю дал согласие, отец?
Эндрю Тремейн — епископ Винчестерский, начальник отца и давний друг нашей семьи. Его и попросили отпеть маму. Отец ответил, что Эндрю согласился провести службу, и Ванесса начала посвящать нас в свои планы относительно похорон. Я видела, как отец кивает в знак одобрения на ее предложения о выборе цветов, псалмов и молитв. Я решила отключиться. Для меня не было никакой разницы, будут на могиле у мамы розы, лилии или ромашки с лютиками. Мама умерла. И с ней, похоже, умер мой последний шанс примириться с тем, чему она позволила случиться. Я столько лет ждала подходящего момента открыто заявить матери, что она разрушила всю мою жизнь. Теперь мне никогда не услышать ее извинений. Да и ей не узнать, что она была для меня центром мироздания.
— Глобальное потепление, — произнес мой зять, который тоже не обращал внимания на разглагольствования Ванессы. — За многое придется ответить. Что мы пережили? Самый теплый за все время научных наблюдений апрель, а за ним такой же теплый май. А насколько увеличилось население! Так везде и кишат.
— Ты о чем? — спросила я.
— О змеях, — ответил он, глядя на меня и сильно щурясь. — Мне кажется, мы все похожи на змей.
— Тетушка Кларочка!
— Да, Тростинка?
Обед я как-то пережила. Мы с моей младшей племянницей сидели в тени яблонь, в глубине отцовского сада, обнесенного стеной, и кормили совят. С каждым дуновением ветерка нас осыпало, подобно ароматному снегопаду, конфетти из яблоневого цвета. Сквозь широкие кованые ворота мы видели, как на реке плавают лебеди.
— У меня обхват талии сорок четыре сантиметра! — возмущенно заявила племянница.
Она наклонилась, осторожно держа пинцетом дохлую мышь. Абигейл при любой возможности заявляла о своем желании стать ветеринаром, как тетя Клара, — подозреваю, она уже понимает, как это действует ее матери на нервы, — но пока не могла толком справиться с кормлением птенцов.
— Извини — Бревнышко, — поправилась я, наблюдая, как трепещут на ветру кудряшки вокруг ее личика.
У Абигейл такие же длинные блестящие каштановые волосы, как и у меня.
— Можно задать тебе вопрос?
— Да.
— Но мама мне не разрешает.
Я несколько секунд молчала.
— Ну, тут уж все зависит от тебя самой: насколько сильно ты этого хочешь, веришь ли ты своей маме, понимаешь ли, что она зря советовать не станет, — наконец произнесла я.
— Значит, можно? — не задумываясь, переспросила Абигейл.
Я нагнулась над клеткой, чтобы скрыть улыбку.
— Задавай, я ей не скажу.
— Я прочитала в газете о лицевых трансплантатах. Интересно, а тебе можно вживить такой?
Совята немного успокоились. Я взяла одного и осторожно посадила на протянутую руку Абигейл. Примерно через неделю я подсажу их в клетку к приемным родителям и огражу от всяких контактов с людьми. А пока побыть несколько секунд в детских руках совенку не повредит.
— Мне все равно, как ты выглядишь, — поспешно заверила меня Абигейл. Ее восьмилетний умишко допускал возможность того, что мама все же была права. — Просто я подумала, что тебе будет приятнее…
Ее голосок оборвался.
— Было бы, — медленно проговорила я. Честно сказать, я не была готова к подобному разговору. — Но боюсь, для меня трансплантатов еще не придумали.
— Почему?
— Я мельком просмотрела эту статью, — призналась я. Интересно, часы, проведенные в Интернете и за изучением журналов, можно назвать «мельком просмотрела»? — Знаешь, при использовании трансплантатов всегда есть опасность того, что организм их не примет. Тогда инородное тело придется удалить. Согласна?
— Да-а, — протянула она.
— Поэтому органы пересаживают только в случае крайней необходимости.
— Но мужчине в статье…
