— Это прошлогодняя, за 1952-й. На новый год он еще не подавал, — объяснил Иванилову домоуправ.
Полковник вернулся к капитану.
— Придется вскрывать дверь, — решил он. — Хорошо бы не привлекать постороннего внимания.
— Можете не беспокоиться об этом, — успокоил их дворник. — Вы посидите здесь, а я мигом. Через пять минут будете в квартире.
Прихватив шоферский ломик и топор, он отправился открывать. Капитан и полковник видели в окно, как умело и ловко действовал бывший сапер.
— Он уже два раза открывал таким образом, когда пан Крижач терял где-то ключи, — объяснила дворничиха ловкость своего мужа.
Действительно, дверь отскочила довольно легко. Бывший сапер встревоженно махал руками, приглашая капитана взглянуть на что-то необыкновенное.
Входная дверь запиралась на американский замок, который легко захлопывается. С внутренней стороны в замке торчал ключ. Ниже американского замка был второй ключ, от внутреннего замка.
Все трое с недоумением переглянулись.
— Неужели он ушел и захлопнул, оставив оба ключа? — удивился дворник.
Прямо от дверей начиналась деревянная лестница. Полковник быстро, через две-три ступеньки, бросился наверх. Капитан, приказав Соколу стать с внутренней стороны входа, последовал за Иваниловым.
Лесенка кончалась дверью в темный коридор. Далее следовала еще одна дверь, стеклянная. К ней прильнули Аркадий Илларионович и дворник.
— Смотрите, — показал Иванилов куда-то вглубь помещения.
Возле стола, повалившись на бок, лежал мертвый человек. Он руками схватился за живот, будто в последние минуты у него начались колики. Черные волосы клочьями свисали с головы. Глаза были слегка приоткрыты. Лицо уродовал жуткий оскал зубов.
— Доигрался, — процедил дворник. — Должно быть, от спирта сгорел. Нечего жалеть, туда ему и дорога.
Полковник медленно открыл дверь и, не входя в комнату, осмотрел ее. В ней царил хаос, как после мамаева побоища. Разбросаны какие-то бумажки, книги. На большом голом столе стояли бутылка, опрокинутый стакан и распечатанная банка консервов. Иванилов потянулся рукой и достал с порога листок бумаги, который валялся на полу.
Капитан заглянул через его плечо. Буквы остроконечные, с наклоном в левую сторону. Рука Дробота! «Нина, не писал тебе, надеялся на Мусю. Она давно грозит разразиться письмом, но не может собраться».
Полковник вошел в комнату и поднял другой листок. Он был заполнен крупными безграмотными каракулями: «Звертаюсь до вас, товаришко депутатка…» Письма к Дубовой!
Капитан взял в руки книгу, которая была без обложки. «Кримiнальний кодекс Украiнськоi Радянськоi Соцiалiстичноi Республiки». На уцелевшем титульном листе — размашистая подпись: «Нина Дубовая. Рымники, 1951 год».
Вещи, выкраденные «паном Яном» из квартиры Дубовой в Рымниках, оказались здесь, на квартире Яна Крижача. Эта находка еще раз подтверждала, что работники органов госбезопасности идут по верному следу!
— Иван Иванович, срочно надо вызвать экспертов. Двери охранять уже не нужно. Пошлите лейтенанта в управление. Я сейчас дам записку.
Капитан вышел, а полковник достал из планшетки чистый лист бумаги, стал чертить схему комнаты и расположение в ней всех предметов.
Вернувшись, Иван Иванович, не мешая Иванилову, осторожно подошел к мертвому и дотронулся пальцем до ботинка на его ноге. На пальце осталась серая маслянистая пыль.
— Умер не менее как неделю назад.
Не трогая с места бутылки, понюхал ее содержимое.
— Спирт-сырец.
— Товарищ полковник, как по-вашему, это убийство или самоубийство?
— Думаю, что его отравили. Но странно другое. Бумаги Дубовой, выкраденные в Рымниках, оказались здесь.
— Это могли сделать с целью маскировки.
— Правильно. Американский замок на дверях позволяет выйти из квартиры, не вынимая из скважины ключа. Хлопнул посильнее дверью — и все в порядке. Посмотрим, что скажет экспертиза…
При беглом осмотре места преступления полковник обнаружил жирные отпечатки пальцев на стакане, а на полу из-под трупа виднелся перочинный нож, кончик которого носил на себе следы почерневших капель. Вначале Иванилов принял их за высохшую кровь, думая, что перочинным ножом нанесли Крижачу удар в бок. Но, присмотревшись внимательно, убедился, что это остатки томата. Должно быть, ножом вскрывалась банка рыбных консервов.
— Смотрите, Аркадий Илларионович, у Крижача в левой руке зажата какая-то бумажка.
В предсмертных судорогах «пан Ян», должно быть, сгреб обрывок какого-то письма или книги (таких обрывков валялось очень много) и умер, не расставаясь с ним. Рассмотреть, что это за бумажка, пока было нельзя. Необходимо было сфотографировать труп в том положении, в каком его обнаружили.
Внизу постучали.
— Эксперты пришли. Идите, Иван Иванович, откройте им.
Зиночка спасает
Посещая квартиру Дробота, Иван Иванович каждый раз удивлялся тому самоотречению, с каким Мария Васильевна выполняла обязанности домохозяйки. Она как будто даже гордилась тем, что вне семьи у нее нет никаких интересов. Первое время капитану казалось, что Мария Васильевна — недалекая женщина, мещаночка по натуре, для которой идеал — высокий оклад мужа. Но последний разговор с ней подсказал Ивану Ивановичу много нового. Он увидел в ней неглупую, одаренную женщину, которая могла бы занять иное место в общественной жизни. Только ли условия жизни — этот особняк с дорогой мебелью, коврами и массой безделушек — были виной тому, что Мария Васильевна замкнулась в кругу чисто домашних интересов? Не было ли тут доли вины мужа? Ведь не может Дробот не знать о ее музыкальных способностях, о ее чувстве красоты, о ее чуткости? Почему же он уготовил жене судьбу прислуги и няньки? Почему он ради своего покоя и уюта принес в жертву настоящее счастье жены, а может быть, и детей? Но в таком случае Дробот — мелочный эгоист, если не сказать больше.
Обстоятельства требовали встречи с ним в тот же вечер. Л что если при случае поговорить с Дроботом о его жене? Он должен понять. Он же коммунист.
В приемной директора областного Дома народного творчества Долотова встретила пожилая женщина, новый секретарь Дробота.
— Вам кого?
— Мне нужен директор.
— Он сейчас занят. Приемный день завтра.
«Ого, — удивился капитан. — Приемные дни, как у солидного начальника».
— Придется его все-таки побеспокоить. Я думаю, что он и сам будет рад со мной встретиться.
И, не дожидаясь, пока секретарь поднимется из-за стола, Иван Иванович открыл дверь, обитую клеенкой. Виталий Андреевич, развалившись в мягком кресле, читал какой-то фельетон в «Перце». Увидев капитана, он радушно поднялся ему навстречу.
— Здравствуйте, Иван Иванович. А я-то думаю, кого там не пускает мой секретарь Собрался было в район проверить работу одного клуба при шахте, да машина испортилась.
— Я к вам по делу. Вы как-то обещали полковнику принести письма Нины Владимировны. И потом, у вас был ее дневник. Нам хотелось бы познакомиться с ним.
— Какой дневник? — Виталий Андреевич недоуменно поднял широкие густые брови.
— Который она вела еще в партизанском отряде.
— Ах, этот!.. Но он у меня дома. Если хотите, пройдем ко мне.
— Пойдемте, — согласился Долотов.
Проходя приемную, Виталий Андреевич сказал секретарше:
— Я сегодня уже не приду. Проверьте почту из районов. Если кто позвонит, скажите, что меня увел капитан госбезопасности.
— Не увел, а вместе ушли, — поправил Иван Иванович.
— Не в словах суть, — улыбнулся Дробот.
Мария Васильевна, увидев входящих мужа и капитана, почему-то заволновалась, забеспокоилась. Уж слишком необычно для нее было видеть их обоих вместе.
— Прошу ко мне в кабинет, — пригласил Дробот гостя, небрежно поздоровавшись с женой.
Войдя вслед за капитаном, он запер за собою дверь на крючок.
— Чтобы не беспокоили домашние.
Он достал из кармана связку небольших ключей, открыл ящик стола, откуда вынул стопку писем, и протянул их капитану вместе с черной клеенчатой тетрадкой. В дверь постучала Мария Васильевна:
— Виталий, может быть, вам подать чаю?
— Не мешай нам, Муся.
Ивану Ивановичу почудилось в этом ответе что-то холодное, барское. Он, недоумевая, взглянул на Дробота, но ничего не сказал, а, взяв со стола пачку писем, стал их просматривать.
Размашистые широкие буквы четко отделялись одна от другой. Все письма начинались с одной и той же фразы: «Здравствуйте, Виталий и Мария», а кончались всегда: «Поцелуйте за меня Игоречка и Танюшку. Ваша Нина».
Капитан обратил внимание на числа. Вначале расхождения в них было на шесть-восемь дней, но между двумя последними разница была в двенадцать дней.
— Это все, что осталось от вашей переписки с Дубовой?
