Прав или нет был Троцкий, связывая внутреннее положение страны с внешнеполитическим положением? Нынешняя Россия, избавившись от социализма, казалось бы, могла мирно почивать, абстрагируясь от международной ситуации. Не получилось. Абхазия и Югославия, Ближний Восток и Украина втянули ее в противоборство, что самым непосредственным образом сказывается на ее экономике. И только ли к социализму имеют отношение следующие слова Троцкого: «Разве же, товарищи, в самом деле, вопрос сводится к интервенции?.вопрос идет об экономических взаимоотношениях СССР с капиталистическими странами в полном объеме. Эти взаимоотношения отнюдь не исчерпываются той исключительной формой, которая называется интервенцией. Они имеют гораздо более непрерывный и глубокий характер»[58]. Например, указывал он, существует интервенция низких цен через импортируемые товары. Разве этот тезис не актуален и для современной России?
А на VII пленуме Коминтерна (1926) указывал, что экономика Советского Союза не может развиваться в одиночку, поскольку она не может развиваться иначе, как в теснейшей взаимосвязи с мировым рынком, а мировое хозяйство «в последней инстанции… контролирует каждую из своих частей, даже если эта часть стоит под пролетарской диктатурой и строит социалистическое хозяйство»[59]. Так оно и вышло. Ведь ухудшению положения СССР в середине 80-х годов способствовало резкое падение цен на нефть, которое организовали Соединенные Штаты. И современная ситуация показывает, что «мировой рынок» контролирует каждую из своих частей, даже если эта часть находится под юрисдикцией суверенного государства.
Прав оказался Троцкий и относительно крестьянского вопроса.
В обращении к партии, названном «Об успехах и недостатках кампании за режим экономии», подписанном Рыковым, Сталиным и Куйбышевым, говорилось, что оппозиция предлагает «обобрать максимально крестьян, выжать максимум средств и передать выжатое на нужды индустрии»[60]. Сам Сталин уверял (в беседе с иностранными делегациями 5 ноября 1927 года): «Всеохватывающая коллективизация наступит тогда, когда крестьянские хозяйства будут перестроены на новой технической базе в порядке машинизации и электрификации. К этому дело идет, но к этому дело еще не пришло и не скоро придет»[61].
Более того, Сталин в феврале 1928 года грозно заявлял: «Разговоры о том, что мы будто бы отменяем нэп, вводим продразверстку, раскулачивание и т. д., является контрреволюционной болтовней, против которой нужна решительная борьба. Нэп есть основа нашей политики, и остается таковой на длительный исторический период»[62]. Но уже через несколько месяцев мнение Сталина на сей вопрос кардинально изменилось и стало почти полностью совпадать с позицией «левых» и «контрреволюционная болтовня» его уже не пугала.
В 1926 году Сталин мог говорить: «Мы не можем сказать, как это говорили в старое время: «Сами недоедим, а вывозить будем». Мы не можем этого сказать, так как рабочие и крестьяне хотят кормиться по-человечески, и мы целиком поддерживаем в этом»[63]. А в 1932–1933 годах экспорт зерна не прекращался, несмотря на страшный, вплоть до людоедства, голод в деревне, а в городах вновь ввели карточки на продукты. Точно так же поступил он с центральным вопросом экономики – проблемой накопления. Опять тот же кульбит от первоначальной критики «левых» до полного заимствования их выкладок.
«Но где главные источники накопления? – вопрошал Сталин на июльском 1928 года пленуме ЦК. – (Это) во-первых, рабочий класс, создающий ценности… во-вторых, крестьянство. С крестьянством у нас обстоит дело в данном случае таким образом: оно платит государству не только обычные налоги… но еще переплачивает на сравнительно высоких ценах на товары промышленности. Это есть нечто вроде «дани»… которую мы вынуждены брать временно для того, чтобы сохранить и развить. темп развития индустриализации»[64]. В сущности, Сталин повторил резоны Преображенского, высказанные им в 1924 году, о необходимости вынужденной эксплуатации деревни ради индустриализации. Сравним: «Мысль о том, что социалистическое хозяйство может развиваться само, не трогая ресурсов… крестьянского хозяйства, является, несомненно, реакционной мелкобуржуазной утопией»[65].
Спрашивается: чем коллективизация и индустриализация Троцкого во имя мировой революции отличалась от коллективизации и индустриализации Сталина во имя построения социализма в одной стране?
Еще пример «зеркального» поведения Сталина. В середине 20-х годов он крушил сторонников сверхиндустриализации логическими аргументами. «У нас любят иногда строить фантастические промышленные планы, не считаясь с нашими ресурсами. А что значит забегать вперед в деле промышленного планирования? Это значит строить не по средствам. Нужно ли нам это? Нет, товарищи, этого нам не нужно»[66].
Они хотят индустриализировать страну «чуть ли не за полгода», высмеивал он оппозицию[67]. А когда завладел абсолютной властью, то потребовал, чтобы прирост промышленной продукции в 1931 году составил 45 процентов![68] А заодно призвал выполнить пятилетку в три года! И добавил: «Это очень большая задача». Еще бы, Троцкому такие предложения в голову не приходили. Пытавшихся возражать Сталин объявил оппортунистами, позабыв, что сам недавно был в их числе.
Требование дать 45 процентов роста за год, разумеется, оказалось неосуществленным, потому что не хватало ресурсов. Остается неясным одно: Сталин вправду верил в свою фантазию или перед нами одна из первых его подстав, на основе которой можно было выявлять очередные порции «вредителей»? Вопрос закономерен, потому что он не раз затем ставил заведомо невыполнимые задачи или такие, что вели к огромным потерям. Например, он неустанно требовал увеличивать производство самолетов. Это «давай-давай» привело к колоссальному количеству аварий. Только в годы войны более 40 тысяч самолетов потерпели аварии – почти столько же (около 45 тысяч) было сбито противником. Можно, конечно, сослаться на неопытность молодых летчиков, но в 1946 году нарком авиационной промышленности Шахурин и главком авиации Новиков были посажены в тюрьму именно за массовый выпуск дефектных самолетов в годы войны. По справедливости вместе с ними должен быть отправлен на нары и сам Сталин, ибо именно он, как Верховный главнокомандующий, требовал наращивать выпуск самолетов, невзирая ни на какие резоны. И что показательно, командующий ВВС Рычагов на одном из совещаний прямо заявил: «Товарищ Сталин, вы заставляете нас летать на гробах». В мае 1941 года он был арестован и вскоре расстрелян, а летчики продолжали летать на «гробах». Но отвечать за это назначались «стрелочники».
Но вернемся к Троцкому. Были у него идеи и другого пошиба, которые дали затем прекрасные всходы, правда под заботливым вниманием другого «агронома». В годы военного коммунизма Троцкий увлекся администрированием (в чем затем попрекнул его Ленин). Троцкий писал: «Расцвет главкократии явился необходимым этапом в развитии социалистического хозяйства… Мы создали и создаем не нечто случайное и вредное, а нечто необходимое, именно – административно хозяйственную советскую бюрократию, без которой не может существовать государство, доколе оно остается государством, т. е. в нынешнюю переходную эпоху к коммунизму»[69].
Троцкий сказал, Сталин сделал. Только Троцкий после 1920 года пересмотрел свои «военно-коммунистические» воззрения, а Сталин подхватил их и довел до логического конца – до создания государства бюрократии, наряженного в одежды «социализма».
Сталин не стеснялся заимствовать чужие мысли, Троцкого в том числе. Потом они становились известными, даже знаменитыми, только без указания первоисточника.
Так, выступая на XII съезде РКП(б) в 1923 году, Троцкий сказал: «Новая экономическая политика нами установлена всерьез и надолго, но не навсегда». Стоит задача, «на ее основе и в значительной мере ее же методами победить ее»[70]. Потом эту мысль в 1929 году повторил Сталин, правда ссылаясь на Ленина (а кого еще!): «Ленин говорил, что НЭП введена всерьез и надолго. Но он никогда не говорил, что НЭП введена навсегда»[71].
То же самое произошло с другой идеей, высказанной Троцким в телеграмме на смерть Ленина: «Ленина нет, но есть ленинизм. Наша партия есть ленинизм в действии»[72]. И Сталин в том же году выпускает книгу «Вопросы ленинизма», закрепляя тем самым авторство термина за собой.
Троцкий родил сколь «религиозную», столь и гибельную, как оказалось, формулу, по которой затем каялись сами троцкисты. В 1924 году он говорил на XIII съезде РКП(б) по поводу резолюции, в которой осуждалась его оппозиционная деятельность: «Отдельные решения последней конференции я считаю… неправильными и несправедливыми… (Однако) партия в последнем счете всегда права, потому что партия единственный исторический инструмент, данный пролетариату для разрешения его исторических задач. Я знаю, что быть правым против партии нельзя. И если партия выносит решение, которое тот или иной из нас считает несправедливым, то он говорит: справедливо или несправедливо, но это моя партия, и я несу последствия ее решения до конца»[73]. Потом, в «соответствии с решениями съездов и пленумов», каялись и брали на себя несусветные грехи все лидеры правой и левой оппозиции вплоть до признания в шпионаже. Правда, сам Троцкий, вопреки выдвинутому им тезису, каяться отказался и боролся против нового режима до конца. Но дело было сделано. Обожествление «коллективного разума» обернулось обожествлением ее вождя. Троцкий сам способствовал созданию искусственной трудности, о которую крепко споткнулся Советский Союз, в том числе оказался бессилен перед деятельностью «всегда правого» руководства во главе с Горбачевым.
