Она говорит, говорит… Взгляд стал жестким, она в бешенстве шагает по комнате. Я жду, пока гроза пройдет.
— Сколько тебе лет, внучка?
— Ладно. Шестнадцатый. Ну и что из этого? Доктор же сказал…
— Тут не в докторе дело… Речь идет о твоей жизни… Настанет день, когда ты, возможно, полюбишь…
Она морщится, всем своим видом показывая, что первого опыта для нее достаточно.
— Ну, это будет не так скоро…
— Ты не знаешь, что тебе готовит жизнь…. Твой муж или любовник, вероятно, не захочет мириться с чужим ребенком…
— А что ты хочешь с ним сделать? Отдать кому-нибудь, как щенка?
Удивительно, как храбро она защищается, вернее, нападает.
— Твой ребенок… Я хотел сказать, твой сын, но может, это будет дочь…
— Нет… Я знаю, что это будет мальчик… Я хочу мальчика…
— Хорошо… Так вот, твой сын будет носить нашу фамилию и пользоваться теми же правами, что и остальные члены семьи…
— Не понимаю, как…
— Он будет зарегистрирован как Перре-Латур…
— Тогда зачем меня прятать?
— Потому что о тебе не будет упомянуто…
— А кто же его объявит своим сыном?
Не знаю, покраснел ли я. Вероятно. Момент был трудный.
— Я…
Все-таки она остается шестнадцатилетней девчонкой. Позабыв о недавнем гневе, Натали чуть не прыснула со смеха. Но сдержалась и смотрит на меня ошеломленно.
— Ты признаешь себя отцом моего…
— Почему бы и нет? Многие мужчины моего возраста, даже старше, имели детей… И никто не заставит меня объявить имя матери…
— Значит, он будет моим дядей? — Она уже не принимает меня всерьез. — Но слушай, ведь это совсем глупо… Интересно кто вбил тебе в голову эту дикую мысль?
— Я обсудил ее со своим адвокатом, и ему она совсем не показалась дикой…
— Почему тогда уж не мой отец?
— Твой отец женится… Вряд ли Хильда обрадуется тому, что у ее мужа появится готовый младенец…
— Ты с ним говорил?
— С кем?
— С отцом…
— Нет еще…
— Он не знает, что я беременна?
— Во всяком случае, я ему не говорил…
— А где будет жить мой ребенок?
— Здесь, в бывшей комнате твоей бабушки, я ее переделаю… Я найму самую лучшую няньку, а ты будешь приходить, когда захочешь… Летом сможешь брать его в деревню или к морю…
Она немного успокоилась, хотя и не до конца.
— Почему ты все это делаешь, ведь прежде ты никогда мною не занимался?
— А ты часто приходила ко мне?
— Признаюсь, нет. Я боялась тебя тревожить.
— А твой отец?
— Разве он тоже не приходит?
— Раз или два в год… Жанна тоже… И Жан-Люк… Что касается моих американских внуков, то их родители даже не потрудились сообщить мне о их существовании…
Она опускает голову, пораженная этим открытием.
— Я никогда не думала… — и все же пытается возразить: — Это перевернет всю твою жизнь…
Я предпочитаю не отвечать.
— Думаешь, из этого и в самом деле что-нибудь получится?.. А ты обещаешь вернуть мне моего сына, если я когда-нибудь захочу взять его к себе?..
— Обещаю…
— Ты поговоришь с Жанной?
— Я надеюсь увидеть ее сегодня вечером…
— И с отцом?
— Я ему позвоню…
— Лучше, чтобы меня здесь не было, когда они придут… Мы оба встаем. Я протягиваю ей руку.
— Договорились?..
— Раньше нужно узнать, что они скажут…
За обедом я ограничиваюсь двумя яйцами всмятку. Мне не хочется есть. Жанна приходит первой, около девяти часов, и я указываю ей на кресло, в котором сидела Натали.
— Что происходит? Твой торжественный вид не обещает ничего хорошего. А Натали едва поцеловала меня, не стала обедать и заперлась в своей комнате…
— Она тебе говорила, что была у очень хорошего врача?
— Меня начинает интересовать, почему ты так настаиваешь…
Что мне ей ответить? Я и сам не знаю почему.
— Она вполне способна родить, рискуя не больше любой другой женщины…
— Ребенок без отца… Отличное начало жизни для несовершеннолетней девушки, ты не находишь?
Я молчу. Редко я бываю так терпелив, как в этот вечер. Звонок. Входят Жак и Хильда.
— Мы не слишком рано? — спрашивает Жак, глядя то на меня, то на Жанну.
Только Хильда улыбается немного таинственно. Возможно, Натали успела ей позвонить.
— Садитесь, дети мои… Что вам предложить?..
Жак выбирает коньяк, Жанна тоже, и я звоню, чтобы из кухни принесли фруктовый сок.
— Хильда не говорила с тобой, Жак?
— О чем?
— О твоей дочери…
— А что с Натали?
— Ничего страшного… Она беременна…
— Откуда ты знаешь?
— Она сама мне сказала, а врач подтвердил. Он ревниво смотрит на Хильду.
— А ты тоже знала?
Она кивает, и он еще больше теряется.
— А кто отец?
— В настоящий момент отца нет…
— То есть как это нет?
— Твоя дочь знать не хочет этого парня… Она его терпеть не может… Впрочем, он уже не живет во Франции…
— По-моему, Натали еще слишком молода, чтобы… — вмешивается Жанна.
Лицо Жака мрачнеет.
— Об этом я и слышать не хочу.
— Значит, ты того же мнения, что и твой отец…
— И я! — радостно восклицает Хильда.
Я во второй раз наполняю бокалы. Говорю медленно. Снова повторяю свои соображения. И когда наконец объявляю: «Отцом буду я…» - мне кажется, что юная немка сейчас бросится мне на шею. Жанна сразу же заявляет, что это невозможно.
— Ты никогда не занимался детьми, а теперь вдруг начинаешь принимать решения… Ты не знаешь Натали… Ты никогда не жил с ней под одной крышей…
Я кротко возражаю…
— Это она никогда не жила со мной… Жак понимает, что я хочу сказать, ему неловко.
— Ты не боишься осложнений?
— Только если кто-нибудь из моих наследников станет протестовать… Не думаю, чтобы Жан-Люк…
— Жан-Люка это мало интересует… Я сам поеду к нему и поставлю его в известность… Может быть, твои американцы?.,
— Это я беру на себя…
Возможно, еще возникнут мелкие затруднения, но основное улажено.
— Вы все согласны?
Жак искренне соглашается, Хильда шепчет:
— Я еще не имею права голоса. И все же я всегда с Натали…
Жанна молчит, она как будто сразу постарела.
— Я полагаю, ребенок будет жить здесь?
— Да. Я приглашу няньку. Переделаю твою прежнюю комнату…
У нее сжимается горло, она с трудом выговаривает:
— Ладно… Раз все…
Она не заканчивает. На глазах у нее слезы. Я снимаю трубку и вызываю бульвар Распай. Долго слушаю гудки и уже хочу положить трубку, когда раздается голос Натали.
— Ты спала?
— Нет… Ну как?
— Мы все здесь…
— Отец тоже?
— Да…
— И Хильда?
— Я торопился сообщить тебе, что все согласны…
— Даже Жанна?
— Да, и Жанна тоже.
— Скажи им, что я рада… Скажи Хильде, что я хотела бы повидать ее прежде, чем лягу…
Они ушли все вместе. Я поцеловал Жанну в обе щеки, шепнул ей на ухо:
— Прости меня… Я должен был это сделать…
— Может быть, ты и прав…
Они втроем вошли в кабину лифта.
Немного позже я все рассказал мадам Даван, она очень взволнована.
Между нами ничего не происходит. И уже никогда ничего не произойдет, зато в доме появится ребенок.
Глава восьмая
Пэт умерла в сочельник. Болезнь развивалась слишком быстро, и операция дала лишь недолгую отсрочку. По мнению доктора Фейнштейна и профессора Пендертона, для нее это было лучше.
Я не полетел в Нью-Йорк на похороны, хотя уже почти поборол себя и едва не сел в самолет. Думаю, мне еще рано знакомиться с моей невесткой, Бобом, его братом и сестрой.
Они сообщили мне о смерти Пэт через Эдди. Он пошлет цветы от моего имени. Элен и ее старший сын, кажется, справляются, оба много работают.
Я написал им и пригласил их во Францию на будущее лето.
Но лето еще далеко, а рождество я провожу в одиночестве. Жак и Хильда поженились в ноябре и поехали к Жан-Люку в Межёв. Я не выезжаю из Парижа. Не выхожу из дома. Хотел бы пригласить Кандиля пообедать со мной, но не решаюсь. Довольствуюсь тем, что подолгу говорю с Довилем.
Картье передаст все мои подарки, которые я выбирал целых два часа. Как и в прошлые годы, я не забыл служащих. Эмиль, мой шофер, получил великолепную пенковую трубку. Он объяснил мне, что будет курить ее только дома, вечером, потому что пенковую трубку не следует курить на воздухе.
Повар получил серебряный портсигар, его жена — золотые часики.
Уборщицам и всем служащим банка я подарил конверты с деньгами.
Вечером, сидя в своем кабинете, я впервые чувствую себя одиноким. Читать мне не хочется. Само собой разумеется, рождественской елки в доме нет. Я не ем ни индейки, ни гусиной печенки. Наконец направляюсь в спальню. Мадам Даван встает.
— Почему бы вам не посидеть со мной?
Она не без колебаний опускается в одно из кожаных кресел, я сажусь в другое. Может быть, желая придать себе уверенности, я зажигаю сигару.
