Всенародное собрание назначили на конец весны. Кони западных и центральных избирателей должны успеть набрать вес, чтобы легко выдержать путешествие. Местом выборов единогласно определили Восток: никаких народных волнений, гарантированы только праздник и пляски. Армия присмотрит за своевременными отправкой и прибытием всех выборщиков. Нет-нет, только безопасность передвижения прогарантирует, никакого принуждения. И никаких волнений на местах во время отсутствия уважаемых хозяев. Армия берет под защиту детей и женщин, спите спокойно, в смысле – езжайте. И еще. Граница – на замке.
…Это утро, воистину – утро великого дня рождения новой страны. Я вглядываюсь в высокое синее небо над степью – сегодня я поклянусь в верности моему народу и сам принесу присягу служения. Я настоял на этом. Пока стоящий рядом со мной глашатай своим классическим оперным басом будет повторять мои слова, так, что их услышит каждый из двадцати тысяч собравшихся представителей степи, у меня останется время подумать над ними, и все-таки я хочу дать клятву моему народу. Сейчас, утром, я могу это повторить: я полюбил тебя, мой народ, и я восхищаюсь твоими мужеством и стойкостью перед любыми невзгодами, мудростью старейшин, сохранивших племена в страшные века междоусобиц, и гордым самопожертвованием матерей и детей, никогда не становившихся рабами. Я горжусь тем, что я ваш хан, я монгол, и клянусь вам в этом Вечным Синим Небом.
Участок степи площадью примерно пять на десять километров был подготовлен нами для проведения всеобщего собрания племен и последующего праздника. Разбили около двух тысяч гостевых юрт, шатров и палаток, выделили место под развертывание городков для гостей, прибывающих с большой свитой, и место для передвижных юрт и шатров для менее обеспеченных приглашенных. В центре расположили мой золотой шатер, окруженный в три ряда юртами ближайших родственников и военачальников, у входа я водрузил наш флаг и символ власти – бунчук с девятью конскими хвостами.
Всего ожидалось около пятидесяти тысяч человек. Первыми появились слуги вождей самых крупных племен и приступили к оборудованию городков для приема хозяйской свиты. За десять дней все пространство вокруг, куда ни кинешь взгляд, покрылось шатрами, огромные табуны выкашивали ближайшие выпасы, и мы приступили к процедуре принесения присяги. Толпы празднично одетых людей три дня подряд при всеобщем стечении народа приносили мне свои клятвы верности, а потом Верховный шаман Монголии Кокочу всенародно провозгласил меня Чингизханом, ханом Монголии волею Вечного Синего Неба. И я принес клятву верности своему народу.
Глава 11
Празднование затянулось еще дней на десять. Народ никак не торопился разъезжаться, и атмосфера праздника, подготовленного Бортэ, постепенно захватила даже тех, на лицах которых во время принесения ими клятвы нельзя было прочесть ничего. Вот я тоже хочу научиться делать такое непроницаемое лицо, но меня выдают глаза. Шел, практически, фестиваль творчества народов, горцы даже водили что-то вроде хороводов, чем-то похожих на русские. Каждый народ хотел показать, сколь красивы его девушки и отважны юноши. Ежедневно проходили скачки, соревнования по стрельбе из лука и бросанию аркана. Два дня шли соревнования по борьбе, и мне ужасно хотелось принять в них участие, все забросил и сидел у ковра, не отходя.
Жаль, что ежегодные Олимпийские игры ввести не удастся, слишком много пока у нас нерешенных проблем. Мы никого не торопили. Подготовленные отары у Бортэ таяли на глазах, но надо было дать людям пообщаться друг с другом в атмосфере праздника, побрататься, завести новых друзей из удаленных уголков страны, обсудить хозяйственные проблемы, наладить будущие связи, а может, и договориться о свадьбах для своей молодежи. Памятуя о действиях американских президентов на своих партийных съездах, я старался пообщаться в менее формальной обстановке с как можно большим количеством людей. Постоянно ко мне подводили все новые и новые делегации, и я бил язык, расхваливая по подсказке Бортэ и ее подручных всех и каждого.
Здесь не приняты рукопожатия и поцелуи, так что слава Брежнева мне не грозила. Можно, конечно, лизнуть в щеку, но лизаться я не стал. Какой-то из американских президентов, кажется, это был Кеннеди, допожимал руки до того, что потом был вынужден обратиться к врачу – отдавили. А я сносил язык. Постоянно лез в народ, охрана бесилась, но, слава богу, обошлось без покушений, а может, вовремя вспомнил о судьбе Кеннеди и не стал нарываться. Просто устал, уже не мальчик, да и ежедневные пиры, при всей моей умеренности, здоровья не добавили. Но, как радушный хозяин и свежеизбранный повелитель, старался от всей души. Всех моих ближних и дальних представлял и расхваливал перед гостями. Счастья всем, и пусть никто не уйдет обиженным!
Во время праздника я сделал собравшимся два объявления.
Первое:
«Мы молодая страна, но у нас уже есть закон. Этот закон непреложен для всех монголов и прочих людей, находящихся на нашей территории. Я нарекаю его Ясой, Ясой Чингизхана. Многие из присутствующих, если не все, знают те законы, которые я ввожу более трех лет, и те законы, которые нам достались от предков, и я подтверждаю их справедливость и непреложность. Теперь эти законы будут записаны, и запись их будет вести мой приемный брат Шиги. Он будет вести нашу книгу законов и строго следить за их выполнением в нашей стране. Он назначается Верховным Судьей Монголии. Он же будет записывать в свою книгу все новые законы, которые мы станем вводить, и все мои слова, которые я посчитаю важным донести до народа страны. Да услышат меня все и каждый! Мой народ, вы должны приходить к судье, и он разберет ваши тяжбы, и примет справедливое решение, и внесет о том запись в книгу. И решение его должно быть исполнено, потому что так велит закон. Каждый из моих наследников и наследников их наследников, прежде чем станет вашим ханом, должен поклясться Вечным Синим Небом в верности Ясе Чингизхана и править вами только по законам, записанным в ней».
Второе:
«Я объявляю о создании гвардии в нашей стране. Это будет новая дивизия, в которую станут набираться дети самых достойных и уважаемых наших людей, лично преданных мне и делу нашего государства. В нее же могут быть зачислены воины, проявившие героизм на полях сражений, вызвавшие восторг своими подвигами у всего воинского братства. Я сам буду отбирать в гвардию людей из действующих дивизий. Основой гвардии послужат сто пятьдесят воинов моей личной охраны, которые с этого дня становятся гвардейцами. Командовать дивизией буду я сам или мой заместитель, по моему повелению. Дивизия размещается там, где присутствую я, то есть в моей Ставке. Звания в гвардии будут на одну ступень выше, чем в остальной армии. Гвардейский десятник по своему положению соответствует армейскому сотнику. Содержание гвардейцев ложится на те дивизии и племена, из которых гвардейцы прибудут. Ответственными за содержание гвардейцев назначаются командиры дивизий, их интенданты и главы племен. Да послужит гвардия образцом воинской доблести и примером преданности для всей нашей страны».
…С Ясой понятно, раз я – Чингизхан, то… Назвав волка собакой, пол его не изменишь. Сергей Петрович Томчин был и есть. Первое, что мне пришло на память, – это Яса Чингисхана. Мне она особенно нравилась тем, чего я не встречал ни в каких законах и уставах наших армий, в том числе самых победоносных. Смертная казнь за оставление товарища в беде, даже если ты нашел его оружие, видел владельца и не вернул ему сразу. В нашей Монголии я еще добавил пункт – за оставление путника в беде (прививаю привычку к гостеприимству).
В моей армии нет дедовщины, полная взаимовыручка, настоящий Чингисхан меня этому научил, спасибо. Пока войны нет и никто не дергается, ввел положение, по которому за трусость одного казним весь его десяток, а побежит десяток – всю сотню. Нечего свою шкуру спасать, когда за спиной женщины и дети. Думаю, до тысячи никогда дело не дойдет. Пусть приучаются, что храбрость – естественное состояние воина.
Наконец-то законы можно не только заучивать, но и записывать. Точность возрастает. Пока Шиги, единственный из моих родственников, кто выучился читать и писать, ему и быть Судьей, хотя сам запишет – сам и прочитает, я не умею. Контроль за процессом законотворчества и записи относительный, буду, конечно, привлекать хранителя печати, но пока веры ему полной нет. Пусть дальше грамоте наследников учит, что-то подозрительно медленно у него дела идут. А брат будет стараться, такой статус надо оправдывать. Какой помощник у папы Карло в искоренении воровства, грабежей и обмана! Какой есть. Плохих не держим.
Когда-то, когда в меня только-только вселился дух моего предшественника, без всякой, замечу, для меня пользы, лежал я с больной спиной в своей юрте под охраной, предоставленной мне моим новым дядей, и было охранников аж восемь человек. Дежурили по двое, посменно, в конце концов их осталось шесть, поскольку одну смену зарезал, защищаясь. После этого Бортэ взяла меня под свою опеку, и я получил сразу тридцать шесть охранников, которые, уже сменами по шесть человек, меня берегли. И не просто берегли, а поддерживали по жизни, потому что все они, за редким исключением, и сейчас со мной: возглавляют дивизии, сидят в нарождающемся госаппарате.
