Слишком большое маленькое «несовершенство».
В то время как мы пишем эти строки, Си-эн-эн заявляет, что в Иране приведён в исполнение смертный приговор шести нарушителям супружеской верности путём побивания камнями. Перед тем как лицемерные грешники бросят первый камень, неверные мужья будут закопаны в землю по пояс. К женщинам, осмелившимся счесть свои тела действительно своими, проявили джентльменское снисхождение – их закопают по шею, очевидно, чтобы ускорить расправу. Однако в исторической перспективе такая жестокая казнь за сексуальные нарушения – ни в коем случае не является чем-то из ряда вон выходящим. «Иудаизм, христианство, ислам и индуизм исключительно озабочены наказанием за проявления женской сексуальной свободы», – пишет Эрик Майкл Джонсон. «В то время как „если кто будет прелюбодействовать с женой замужнею, если кто будет прелюбодействовать с женою ближнего своего, – да будут преданы смерти [оба] и прелюбодей, и прелюбодейка" [Левит, 20:10], но если любая незамужняя женщина имеет сексуальные отношения с неженатым мужчиной, то её надо привести „к дому её отца, и мужчины её города пусть побьют её камнями до смерти" [Второзаконие, 22:21]»113.
ЕСЛИ БЫ МОНОГАМИЯ ИМЕЛА ГЛУБОКИЕ ЭВОЛЮЦИОННЫЕ КОРНИ У НАШЕГО ВИДА, КАК НАСТАИВАЕТ ОБЩЕПРИНЯТАЯ ТЕОРИЯ, ЭТИ ВЕЗДЕСУЩИЕ НАРУШЕНИЯ БЫЛИ БЫ РЕДКИ, И ДЛЯ ИХ ПРЕДОТВРАЩЕНИЯ НЕ ТРЕБОВАЛОСЬ БЫ СТОЛЬКО УСИЛИЙ.
Несмотря на столетия этих варварских наказаний, измены существовали и продолжают иметь место везде без исключения. Как отмечал Альфред Кинсли ещё в 1950-х, «даже в культурах с самыми суровыми попытками контролировать женские внебрачные половые контакты абсолютно ясно, что они имеют место, и зачастую с завидной регулярностью»114.
Задумайтесь об этом. Ни один коллективный примат (кроме человека) не является моногамным, и супружеская неверность отмечена во всех изученных человеческих культурах, даже в тех, где нарушители, как правило, забиваются до смерти камнями. В свете необходимости угрозы такой кровавой расплаты трудно поверить в «натуральность» моногамии для нашего вида. Столько людей рискуют репутацией, карьерой, семьёй, даже мнением истории о своём президентстве – ради того, что противоречит их натуре? Если бы моногамия имела глубокие эволюционные корни у нашего вида, как настаивает общепринятая теория, эти вездесущие нарушения были бы редки, и для их предотвращения не требовалось бы столько усилий.
Ни одному существу на планете нет нужды угрожать смертью, чтобы заставить его действовать в согласии с собственной природой.
Обещание половой неразборчивости
Поскольку мы рассматриваем альтернативный взгляд на сексуальность доисторического человека, не забывайте, что основа логики общепринятого подхода состоит из двух взамозависимых допущений:
• доисторическая мать и ребёнок нуждались в пище и защите, которые обеспечивал мужчина;
• женщине приходилось обменивать на это свою сексуальную независимость, чтобы он был уверен, что поддерживает собственного ребёнка.
СОВРЕМЕННЫЕ МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА ОДЕРЖИМЫ СЕКСОМ; ЭТО ЕДИНСТВЕННОЕ ЦАРСТВО ПЕРВОЗДАННОГО ПРИКЛЮЧЕНИЯ, ВСЁ ЕЩЁ ДОСТУПНОГО ДЛЯ БОЛЬШИНСТВА ИЗ НАС. КАК ОБЕЗЬЯНЫ В ЗООПАРКЕ, МЫ РАСТРАЧИВАЕМ ЭНЕРГИЮ НА ЕДИНСТВЕННОМ ОСТАВШЕМСЯ ИГРОВОМ ПОЛЕ. ВО ВСЁМ ОСТАЛЬНОМ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ ЗАКЛЮЧЕНА В КЛЕТКИ СТЕН, РЕШЁТОК, ЦЕПЕЙ И ЗАПЕРТЫХ ВОРОТ НАШЕЙ ИНДУСТРИАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ.
Эдвард ЭббиОбщепринятый взгляд основан на идее, что рыночный обмен питательных белков и защиты на гарантированное отцовство был лучшим способом увеличить шансы ребёнка на выживание и достижение репродуктивного возраста. Ведь по Дарвину и его последователям, выживание потомства есть главный двигатель естественного отбора. А что если риск для детей мог быть уменьшен более эффективно с помощью прямо противоположного поведения? Почему обеспечение пищей, защитой, статусом должно быть заботой одного мужчины для одной женщины и её ребёнка, а не общим делом, если в обществе всё делилось поровну? Может, делёжка поровну внутри группы предлагала более эффективный подход к рискам доисторической реальности? А в свете этих рисков скрытое отцовство было преимуществом для выживания детей, поскольку большее число мужчин проявляли к ним интерес и участие?
Ещё раз, мы предполагаем не более благородную социальную систему, а просто такую, которая могла лучше подходить к задачам выживания в тех доисторических условиях и помогала людям более успешно доживать до репродуктивного возраста.
Такое общественное устройство, основанное на равном распределении, не есть исключительно человеческая черта. Например, летучие мыши-вампиры в Центральной Америке питаются кровью крупных млекопитающих. Но не каждая мышь находит пищу каждый день. Когда они возвращаются в свои пещеры, те, у кого была удачная ночь, срыгивают кровь в рот менее удачливым соседям. Получатели такого пожертвования ответят тем же, когда условия изменятся в их пользу, но при этом те, кто ранее отказал им в подобной услуге, будут иметь меньше шансов получить помощь. Как пишет один обозреватель, «ключ к этому поведению „мышка мышку кормит“ лежит в умении отдельной мыши запоминать историю взаимоотношений с остальными членами колонии. Это требование к запоминанию привело к эволюции мозга летучих мышей-вампиров, которые сегодня имеют самый большой неокортекс из всех известных видов летучих мышей»115.
Мы надеемся, пример летучих мышей-вампиров, делящихся кровью со своими некровными сородичами, достаточно нагляден, чтобы убедить вас: делиться с ближним – это не есть по природе «благородно». Некоторые виды в некоторых условиях просто обнаружили, что щедрость – лучший способ уменьшить риски в неопределённом экологическом окружении. Homo sapiens, похоже, до недавнего времени был таким видом116.
Практически повсеместное распространение жёсткой уравнительности среди племён собирателей наводит на мысль, что у наших доисторических предков действительно не было большого выбора. Археолог Питер Богуцки пишет: «Во времена эпохи оледенения групповая модель социальной организации с обязательным равным распределением ресурсов была действительно единственно возможной для сообщества мобильных охотников»117. Это вполне в духе дарвинизма – предположение, что доисторические люди выбрали путь, который предложил лучшие шансы на выживание, даже если этот путь требовал жёсткого уравнивания в ресурсах, а не сокрытия их в личных интересах, что, как настаивают многие современные западные сообщества, лежит в основе человеческой натуры. В конце концов, Дарвин сам считал, что племя сотрудничающих людей сильнее племени, состоящего из эгоистичных индивидуумов.
Притянутая за уши проповедь «власть – цветам» врёмен хиппи, скажете вы? Отнюдь. Эгалитаризм наблюдается почти во всех примитивных сообществах собирателей, изучавшихся где-либо в мире, которые живут в условиях, наиболее близких к тем, в которых жили наши предки 50—100 тысяч лет тому назад. Они пошли путём равенства не потому, что они особо благородны, но потому, что этот путь предлагает лучшие шансы на выживание. В тех условиях эгалитаризм – единственный способ выжить, как заключает Богуцки. Обязательное равное распределение ресурсов и сексуальности раскладывает риски на всех и сводит их к минимуму, обеспечивает быстрое потребление добычи и предотвращает порчу продуктов в мире без холодильников, снижает эффект мужского бесплодия, способствует генетическому здоровью индивидов и обеспечивает более надёжную социальную среду как для детей, так и для взрослых. Собиратели следуют нормам эгалитаризма не из любви к утопическому романтизму, а потому что это работает в самом практическом смысле этого слова.
Знакомство с бонобо
Эффективность сексуального эгалитаризма подтверждается на примере самок бонобо. У них много общих черт с людьми, не встречающихся больше ни у каких других приматов. Эти сексуальные характеристики имеют прямые, предсказуемые социальные последствия. Исследования де Вааля, к примеру, демонстрируют, что расширенная сексуальная доступность самок резко уменьшает частоту конфликтов между самцами, если сравнивать с другими приматами, у которых самки значительно менее доступны. Изобилие сексуальных возможностей радикально снижает мотивацию самцов рисковать здоровьем в битве за конкретную самку. Если самцы шимпанзе объединяются, например, чтобы не допустить конкурентов к самке в период овуляции или чтобы добиться более высокого статуса для расширения возможностей совокупления отдельных особей, то в случае с бонобо основная причина создания подобных воинственных банд попросту отсутствует. Вместо этого у них царит непринуждённость, порождённая обилием сексуальных возможностей.
