[капитал] не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы»[103]. 2020–2021 годы примечательны тем, что государство практически в неприкрытом виде обеспечивает поддержку крупного капитала при подавлении интересов населения и институционально близкого к нему малого и среднего бизнеса – что выражается в итоге в ускорении концентрации капитала и ускорении роста неравенства населения.
Нидерландские исследователи сравнивают современный этап концентрации капитала с «Позолоченным веком» – периодом быстрого накопления капитала в США конца XIX века, связанного с именами Джона Рокфеллера, Эндрю Меллона, Эндрю Карнеги, Джона Моргана, Корнелиуса Вандербильта, семьи Асторов[104]. В этот период достижения второй промышленной революции слились с алчностью их коммерциализаторов, а получившие широкое распространение идеи естественного отбора Чарльза Дарвина сочетались с идеями социального дарвинизма и концепцией свободного саморегулируемого рынка. Современными аналогами Standart Oil выступают деперсонифицированные (точнее, связанные с именами медийных управляющих, а не реальных собственников) Facebook, Alphabet, Alibaba, Amazon и другие цифровые монополии. Эти компании являются агрегаторами больших данных, работающими на сетевых эффектах, сами они являются не производителями, а посредниками между покупателями и продавцами или продавцами и разработчиками[105]. Профессор Гарварда Шошанна Зубофф указывает на то, что доминирование таких компаний-агрегаторов приводит к развитию нового витка накопления капитала, именуемого надзорным капитализмом.
Однако здесь центральным вопросом является остается вопрос производственных отношений – отношений собственности. В числе собственников IT-гигантов (что характерно, не только американских, но и китайских тоже) выступают холдинговые компании Vanguard Group, Black Rock, State Street, T. Rowe Price, Fidelity и некоторые другие. Первые три фонда в совокупности владеют активами на 15 трлн долларов, в том числе, 88 % компаний списка крупнейших американских компаний рейтинга S&P 500. В структуре собственности российских компаний эти фонды, по всей видимости, представлены слабо – кроме «голубых фишек», в числе которых Сбер, ВТБ, Лукойл, доля в которых составляет около 1 %. На мировой же арене, помимо IT-компаний, им принадлежит по 15–25 % акций крупнейших банков (Bank of America, JP Morgan, City Group, Wells Fargo, Goldman Sachs, Morgan Stanley), нефтяной промышленности, военно-промышленного комплекса.
Отдельный интерес вызывает участие означенных инвестиционных фондов в фармацевтических компаниях – в числе которых GlaxoSmithKlinec и Pfizer – и в крупнейших СМИ (Time Warner, Comcast, Disney и News Corp), что дает возможность управления медиапространством в целях обеспечения прибыли производящим компаниям. При этом структура собственности холдинговых компаний остается закрытой. Как отмечает д.э.н., профессор Валентин Юрьевич Катасонов, известно лишь, что по аналогии с перекрестным владением крупнейшими корпорациями сами фонды также находятся в перекрестной собственности друг у друга[106]. Разумеется, холдинговые компании участвуют и в современной экологической повестке дня, в которой проявляется их возможность управлять корпоративными решениями. В частности, ведущие фонды стали подписантами Net Zero Asset Managers, инициативы по достижению целей нулевых выбросов к 2050 году[107]. В то же время американские эксперты указывают на то, что растущая доля собственности Vanguard Group и прочих в структуре ведущих транснациональных компаний ведет к усилению их контроля за корпоративной политикой – то есть, к обретению ими реальной экономической власти[108] во всех сферах общественного воспроизводства. Тем самым, в последние годы тенденция к концентрации крупного капитала только усиливается.
Следствием концентрации капитала выступает и рост неравенства населения как по имуществу, так и по доходам. В частности, президент Всемирного банка Дэвид Мэлпасс отметил в октябре 2021 года, что доходы 40 % самых богатых быстро восстановились, тогда как у беднейших 40 % восстановление даже не начиналось. Если же говорить о Российской Федерации, то здесь ситуация наиболее показательная: по данным Forbes, с марта 2020 года по март 2021 года совокупное состояние российских миллиардеров выросло на 207 млрд долларов и составило рекордные 663 млрд долларов[109] при падении реальных доходов населения на 3,6 % в I квартале 2021 года по отношению к I кварталу 2020[110].
Ускорение роста неравенства в мире указывает на оптимизацию структуры потребления мирового совокупного продукта в сторону отказа от дорогостоящего содержания среднего класса и решения проблемы снижения нормы прибыли (объективной тенденции капитализма) за счет ухудшения уровня жизни основной массы населения земного шара – что показательно, на этот раз не только в колониальных развивающихся странах, но и в странах развитых – и прежде всего, в Европе, Австралии, Северной Америке.
Последствия массового перевода работников на удаленный режим работы еще только предстоит оценить. Для многих компаний это решительно позитивный фактор – снижение издержек на содержание офисов и перенос части издержек на самих работников. Для отдельных категорий сотрудников дистанционная работа также является более предпочтительной – если уровень и образ жизни позволяют комфортно работать из дома или иных пространств. Конечно же, неоспорима выгода для поставщиков технологических решений удаленной работы… Что же касается негативных проявлений – падения производительности труда, удлинения рабочего дня, повышенной нагрузки на глаза из-за переноса совещаний в формат видеоконференций, сокращения социальных взаимодействий и разобщения сотрудников – с подобными и иными проявлениями людям придется работать уже в ближайшем будущем. Немаловажно, что совокупные общественные издержки от удаленной работы будут превышать выгоды – но современная система оценки эффективности мыслит выгоду на уровне предприятия – и даже увеличение выручки медицинских компаний различного профиля будет полагаться экономическим ростом, а то и социально-экономическим развитием. Тогда как при системном подходе к развитию хозяйства подобная ситуация означает дополнительное отвлечение ресурсов на воспроизводство рабочей силы – тех ресурсов, что могли быть направлены на подлинное развитие, а не на восстановление рабочей силы после длительного труда в неблагоприятных для тела и психики человека условиях.
Куда более показательными являются последствия перевода школьного и высшего образования на цифровые платформы. Помимо снижения качества образовательного процесса, есть данные НИИ гигиены и охраны здоровья детей и подростков, свидетельствующие об ухудшении физического и психического состояния обучающихся[111]. Сегодня происходят необратимые и трудно компенсируемые изменения подрастающего поколения – от учащихся младших классов до старшекурсников – выражаемое в сокращении, во-первых, когнитивных навыков, а во-вторых, социальной активности. Дистанционное образование и работа, локдауны, иные ограничения свободы перемещения, общения и обмена культурным опытом людей – все это приводит к усилению разобщения людей, укреплению их атомизации и индивидуализации. Общество индивидов обращается в «дивидизированное», разделенное общество, которое становится легко управляемым со стороны имеющего свои цели и административный потенциал меньшинства посредством современных IT-технологий. Как отмечает д. филос. н, профессор Андрей Иванович Макаров, «дивид – это атом, фатально разделенный с другими атомами… Человек больше не частица, он – волна в потоке очень быстрых изменений, темп и ритм которых несоразмерны его сознанию и телу»[112].
